Я закрыл глаза и заснул. Стук колес поезда, скрежет металла о рельсы, все это служило мне не раздражителем, а колыбельной. За окном, в черной пречерной пустоте запутался растущий месяц. Сам я его не видел. Я спал. Чутко, без сновидений, едва теряя ощущение времени и пространства. А время было четыре часа утра. Поезд прогудел свою мелодию, недоступную для пассажиров, но давно разученную сотрудниками «Укрзалізниця» и остановился. Мои соседи по плацкартному вагону столпились возле выхода, ожидая, пока угрюмая толстозадая проводница опустит ступеньки. Я остался лежать на своей верхней полке. Кто –то за окном закурил, и сладковато-терпкий запах табака ударил мне в нос. Так лежал я минут пятнадцать, вдыхая дым дешевых сигарет вперемешку с запахом чего-то пряного, витавшего в толи ещё ночном, то ли уже в утреннем воздухе. Вот так всегда в плацкартном вагоне во время остановки. Благодать.
Из репродукторов донеслось невнятное шипение, подражающее голосу, и люди рассыпанные как горошинки по платформе поспешили занять свои места. Вслед за ними вошли и торгаши. Тут тебе и конфеты, и сервизы, и фрукты, и симки для телефонов. Одну из пассажирок всерьез заинтересовал сервиз. А вот мужа её совсем не заинтересовал. И поддавшись его осуждающему взгляду, женщина оставила идею покупки набора. Остальные пассажиры не удосужились даже взглянуть на столь широкий ассортимент. Усталые, безликие продавцы вышли, рассчитывая найти более щедрых покупателей в следующем вагоне. Последним из них шел худой и высокий человек, с довольно печальной пропитой физиономией. Он продавал мягкие игрушки. Кожаная обшарпанная куртка, болтавшаяся на торгаше, была явно с чужого плеча. Джинсы новые, но такого безвкусного цвета и из такого дешевого материала, что даже кеды с потертостями в зоне больших пальцев ног смотрелись цивильней. На вид мужчине было лет сорок. За спиной его болтался черный полиэтиленовый мешок, посему с игрушками.
Я отвернулся и подумал, что ужасно боюсь. Боюсь, что он подойдет и предложит мне купить одну из них. Он предложит, а я откажу. Потому что мне этот хлам не нужен, да и вообще кому он в поезде нужен?! Как в голову может взбрести продавать игрушки в поезде? В ночном поезде? Мужчина все таки заметил мой взгляд, снял с плеча свой мешок и начел в нем копошиться. Через секунд тридцать он достал из мешка нелепого розового зайца, из которого торчали мягкие, пушистые синтетические нитки. Стандартный продукт грязных подсобных и китайских тружеников. Ночной продавец протянул мне игрушку:
- Зайка – всезнайка, всего двести рублей. Брать будите?
Я молчал, не найдя в себе силы отказать, но и не ощущая особого желания покупать. Немного подождав, мужчина кинул игрушки обратно в мешок и поплелся дальше.
- Эй, подожди, мужик! - вырвалось у меня из груди. - За сто пятьдесят отдашь?
Продавец развернулся:
- Нет, либо берете за двести, либо вообще не берете! Заключил он, добавив после небольшой паузы: -Решайте давайте быстрей, скоро поезд тронется, а из-за вас кататься взад и вперед я не собираюсь!
Сдавшись собственной жалости, я достал мятую пятисотрублевую купюру из кармана шорт и протянул собеседнику. Торгаш хищно выдернул у меня купюру. Достал из кошелка сдачу:
- Только я это, ну гривнами сдачу наберу. Сегодня вы первый да и пожалуй последний покупатель.
Он сунул мне игрушечного зайца и заспешил сойти с поезда. Через две минуты поезд тронулся и мой недавний знакомый ушел из моей жизни навсегда, оставив на память нелепую и такую же одинокую на вид игрушку, каким являлся сам.
«-Что же мне делать с этим зайцем?! Выбросить? Ну уж нет, какой бы это хлам не был , за него деньги уплачены. Пожалуй, оставлю… Тьфу, треклятый заяц.» думал я. Но на душе почему то было хорошо, так хорошо, словно этой сделкой я разом искупил все свои грехи. Наконец меня снова склонило в сон. Я перевернулся на живот. Голова болела, ноги ломило от усталости. «Да пожалуй вздремнуть мне не помешает». В вагоне пахло потом и немытыми пятками. Так всегда в плацкарте. Чьи-то дети громко хныкали, то успокаиваясь, то снова завывая. На западе растянулась, огибая земной шар, тонкая полоска рассвета. Серо-синие небо казалось таким безучастным, тусклым, даже холодным, по сравнению со вчерашним оранжевым закатом, что могло подуматься, что еду я не на Крымский полуостров, а на Мурманский.