У подъезда стоял джип «Паджеро», из которого выплескивалась в морозный вечер громкая музыка.
Опустилось окно, и показалась счастливая Глобова.
— Эй, Тим, привет!
— Привет! — отозвался он, застегивая куртку.
— Айда с нами в «Галактику»! Братуха заскочил на денек из Питера, — выставляется.
Тим инстинктивно оглянулся.
— Давай, залезай!
Он уселся на заднее сиденье.
В машине было тепло и уютно, и он снял шапку.
— Познакомься, это Кирилл, — бросила через плечо Светка, качая головой в такт музыке.
Тим протянул руку, но рука так и повисла в воздухе.
— Кирилл, — кивнул ему небрежно парень лет двадцати, выстукивая пальцами на руле мотив в такт рэпу, который оглушал, и приходилось кричать, чтобы услышать друг друга.
— А что ты здесь делал? — повернулась к Тиму Глобова, хитро прищурившись. — Только не говори, что помогал Витке писать сочинение.
— Угадала!
— Ясненько! А, может, вы и целовались уже, а? — хохотнула она.
Тиму не понравилось, как она это произнесла, но он смолчал.
— Кирюша, ну, чего сидим-то? — повернулась она к брату.
— Сейчас поедем!
Из соседнего подъезда вышла девушка в оранжевой дутой куртке и села в джип с другой стороны.
— Маня, как ты? — бросил через плечо Кирилл, включая двигатель, и они плавно двинулись с места.
— Все сдала, только грамматист мозги компостирует, а это кто еще с нами?
— Мой одноклассник, Тимофей! — лучший танцор в школе! Да, Тим? — иронично заметила Глобова, повернувшись к нему вполоборота.
— Да ну тебя! — отмахнулся он.
Светка вела себя раскованней, чем обычно.
— А-а, — протянула девушка, скользнув по нему равнодушным взглядом.
У Тима зазвонил мобильный.
— Тебя где носит? — услышал он в трубку осипший голос бабушки, которая накануне простудила горло, выпив стакан молока из холодильника.
— Я у папы, — соврал он.
Он всегда так говорил, когда хотел, чтобы от него отвязались.
— А-а… Что там у вас происходит?
— Да у папы гости…
— Гости, перемывают кости, — недовольно просипела она. — Ладно, не задерживайся, а то мы с мамой волнуемся.
Когда они ехали по ярко освещённому проспекту, ему бросилось в глаза много новой рекламы: «Глухарь Три», «Братаны Два», «Сваты Пять». Почему-то щиты с этой наружной рекламой были огромными, по сравнению с тщедушными улыбчивыми Дедами Морозами на усыпанных звёздами окнах магазинов, предлагающих дешевую распродажу.
— В какое прекрасное время мы живём! — хохотнула Маня, когда Кирилл приглушил музыку, — какая прелесть… глухари сватаются к братанам, — не жизнь, а сказка!
— А, не парься! — бросил ей через плечо Кирилл, поворачивая на перекрестке. — Вот, козел, ну, чего стоишь! — накинулся он на водителя «Жигулей», которые заглохли перед ними, на перекрестке.
В «Галактике» праздновали двадцать лет со дня открытия клуба. Юбилей проходил под девизом: «Возвращение космонавта».
На сияющей сцене, в обтягивающих «скафандрах» прыгали девчонки по метр восемьдесят, без каблуков, мерцала рампа, под потолком вращались шары, испускающие разноцветные лучи, в зале крутилась пестрым водоворотом толпа: лица, руки, тела то исчезали в мерцающей тьме, то вновь вспыхивали, фосфором, что вызывало необычный галлюциногенный эффект.
Они поднялись по винтовой лестнице на второй этаж и уселись за стол возле металлических перил, откуда хорошо был виден зал.
Пока девушки удалились, чтобы привести себя в порядок, а Кирилл, встретив знакомых, ломался у соседнего столика, Тим наблюдал за толпой, перегнувшись через перила.
— Ба! Какие люди в Голливуде! А ты-то что здесь делаешь?!
Тим обернулся, в двух шагах от него стоял Куницын.
Всегда прилизанные волосы его были растрепаны, он стоял, обнимая за плечи Вику Шергунову из параллельного 10-Б, известную тусовщицу, которая, как поговаривали, была готова всегда и на все.
«Ловкий чел, везде поспел», — подумал Тим и, стараясь звучать небрежно, сказал:
— Вита просила тебя позвонить, срочно.
— Кто? Кто?! — заорал Куницын, стараясь перекричать музыку.
Самодовольная ухмылка мгновенно испарилась с его лица, и сейчас у него было такое выражение, будто ему дали по хребту колотушкой.
Тимофею стало противно, и он отвернулся.
— Кто? Вита? Когда?! — схватил его Куницын за локоть.
— Пуся, ну, идем! Нас ждут, — тянула его Вика.
— Да, отстань ты! — отпихнул ее Куницын, да так сильно, что она пошатнулась, но не обиделась. Другая, быть может, обиделась бы, — а эта нет.
Она притворно захныкала.
— Пусенька, пуся, ну идем же…
Но Куницын уже не обращал на нее внимания.
— А чего она хочет, не знаешь?
— Хочет, чтобы ты шутом попрыгал перед ней! Говорит, что ты супер-клоун!
— Чего?! — захлопал Куницын своими шарами. — Эй, ты полегче…
В этот момент музыка стихла.
— А телефон? Какой у нее номер?!
Тим прокричал ему в ухо номер телефона и пошел танцевать.
— Слушай, а ты выдал! Классно танцуешь, я же говорила! — заметила с восторгом Глобова, когда он вернулся.
Они заказали всем по коктейлю, и пока Кирилл ещё ломался перед знакомыми, девушки, демонстрируя свои длинные ноги, потягивали коктейль через трубочки.
Тим отодвинул фужер.
— Ты чего? — взглянула на него удивленно Глобова.
— А что это?
— «Кампари» с оранжом.
— Я пас.
— А-а, ясненько, сдулся, — протянула она, — не переживай, мы о тебе позаботимся, правда, Маня?
— Угу, — кивнула та, обдав Тима чарующей улыбкой, и вдруг неестественно рассмеялась.
Он промолчал, заметив, что они вели себя как-то странно: скажут фразу и хихикают, а потом вновь…
Наконец к ним вернулся Кирилл, но, посидев всего минуту, вновь стал рыскать по залу, с деловым видом.
Вокруг ощущалось броуновское движение: у их стола неожиданно появлялись незнакомые парни и девушки, шептались с Маней, которая, по всему, была там завсегдатай, и так же неожиданно исчезали.
Глобова вытягивала шею, пытаясь участвовать в разговорах, но на неё не обращали внимания; она неумело курила и ломала, не докуривая, длинные сигареты о пепельницу.
Вскоре Тимофею стало казаться, что все вокруг ведут себя, как марионетки, актеры немой пантомимы, ему стало нестерпимо душно, и он, не одеваясь, выскочил на улицу; было очень холодно, морозный воздух приятно остужал голову.
Он стоял возле входа долго, пока не почувствовал, что у него даже ресницы покрылись инеем, и хотел уже вернуться, — как вдруг заметил, что к входу подкатил «Форд», с маячком, — из машины выскочила сияющая Вита, в собольей шубе, а рядом топтался, на своих коротких ногах, Куницын, которого буквально распирало от самодовольства.
Только тогда он незаметно вошел в вестибюль, — мысли у него совершали бешеные скачки…
На эту квартиру они попали под утро.
Несколько раз ему звонила мама, потом бабушка, а потом он отключил телефон. Ему было всё равно. Он чувствовал, что у него поднималась температура, но ему было всё равно.
Из разговоров он понял, что квартиру снимала сестра Мани, путевая такая блондинка из модельного агентства «Рококо», единственного в городе, её фотки были развешаны по всей квартире.
В предновогодние дни она отдыхала в Эмиратах с одним турком, мини-олигархом, а квартира была на попечении Мани.
Судя по всему, она справлялась с обязанностями хозяйки отменно: гора немытой посуды в раковине, куча пакетов, с мусором у стены, — но Тиму было всё равно. Здесь ему нравилось.
Он сидел один на кухне и ему слышно было, как они там ржут и топают за стеной под блеянье разбитного поп-дебила, который, как в бубен, долбил рефрен песни: «Размер не имеет значения! Размер имеет значение…»
Тим пил крепкий чай без сахара, потому что сахара нигде не было, чай был крепкий и горький, почему-то он видел всё, как через увеличительное стекло.
Несколько раз забегала разгоряченная Светка и тащила его за собой, но он упирался.
— Сейчас, дай, посижу немного, — вырывался он, а она фыркала и убегала.
За окном падал пушистый снег, а он все смотрел на книжку, которую забыл кто-то на столе. На обложке было всего два слова: «Марк Аврелий». Он открыл её и сразу наткнулся на фразу: «Начинай сейчас жить той жизнью, которой ты хотел бы видеть ее в конце».
Он сидел, пил чай, размышляя над этой фразой, смысл которой озадачил его.
Один раз на кухню вместе с Маней зашла девушка, с лиловыми глазами, в розовом пуловере, они поболтали об экзаменах в институте, а потом приятельница Мани, ее звали Ника, неожиданно перегнулась через стол и чмокнула Тима в нос:
— Ты чей? — рассмеялась она.
— Я ничей, я найдёныш, — отпрянул он.
— Он с вами? — спросила она Маню, задержавшись у двери.
— Светкин одноклассник, — махнула та рукой и отбросила со лба прямые черные волосы.
— Симпатюля, чего скучаешь? Идем к нам! — позвала она, но Тим отвернулся, уставившись в окно, за которым уже синел морозный рассвет.
— Ну, иди, чего пристала! — вытолкнула ее Маня.
Вскоре хлопнула в последний раз входная дверь, все стихло: тишина стояла, как вода в аквариуме; он заснул, с книжкой в руках.
Первый раз он проснулся, лежа в неудобной позе на кухонном диване, когда Маня укрывала его пледом и задергивала шторы, а второй раз от звона посуды, и сильного запаха кофе.
Он вскинулся, отбросив плед — яркое солнце слепило, сверкало сквозь морозное окно.
Маня стояла спиной к нему в домашнем халате и варила в турке кофе.
— Проснулся? Поднимайся, а то нам по делам ехать нужно, — бросила она вполоборота.
— Ага, сейчас.
Он потер затёкшую шею, отхлебнул из чашки, которую она поставила перед ним, и прижал ладонь к губам.
— Да не торопись ты, вон конфеты в коробке, угощайся.
— Спасибо, — кивнул он.
В этот момент, шаркая тапочками, вошел на кухню Кирилл, в волосах у него был пух от подушки.
— А… ты здесь? — поскреб он волосатые грудь и живот, отхлебнул из чашки Мани, поморщился, и бросил Тиму: «Там Светка в гостиной, будь другом, проводи ее, а?»
— Угу, — кивнул Тим, глотая кофе, и чувствуя, что жар у него усиливается.
В гостиной под тонким одеялом, лежала, свернувшись калачиком Светка.
Он растолкал ее.
Она приподнялась на локте, не понимая спросонья, где она, и что с ней.
— Ну как ты?
— Не переживай, — раздражено откинула она одеяло, ойкнула, и вновь укрылась.
Тим пожал плечами и подошел к окну.
На улице мела поземка.
— Ну, что, доволен? — бросила ему в спину Светка, одеваясь.
— Ты о чем? — спросил он, не оборачиваясь.
— Выпендривается ещё.
Пнула она диван.
Он вспомнил, что весь вечер к ней клеился смазливый ди-джей, с серьгой в ухе.
Сам не зная почему, он почувствовал брезгливость, глядя на неё.
Глобова встретилась с ним взглядом.
Казалось, она вот-вот расплачется.
«Ни тебе романтики, ни цветочков…» — подумал он, но эта мысль была мимолетной и вялой, жар медленно кружил его.
Он больше ни к кому не испытывал жалости.