Особенности и уроки Брусиловского прорыва
О самом Луцком (Брусиловском) прорыве русских войск Юго-Западного фронта в отечественной историографии написано очень много и подробно. Повторять, или пересказывать, подробности этой операции никакой необходимости нет.
Думаю, имеет смысл остановиться на некоторых уроках его подготовки и посмотреть на причины того, почему эта, так многообещающе начатая, наступательная операция русской армии закончилась «ковельским тупиком» и гибелью русской гвардии на подступах к этому, малоивестному до мировой войны городку.
Следует обратить внимание на стратегическое значение г. Ковель и ковельского железнодорожного узла в событиях 1916 года.
Это был важнейший узел коммуникаций на Восточном фронте для Центральных держав.
Сданный, без особого сопротивления противнику (во время Великого отступления русской армии летом 1915года), Ковель имел ключевое значения для обеспечения войск неприятеля всем необходимым, для подвоза резервов, эвакуации раненых, организации рокадных перевозок и т.д.
Именно вокруг Ковеля развернулись самые кровопролитные и ожесточенные бои лета 1916 года. Он оказался «Верденом Восточного фронта», хотя никогда не был крепостью и ранее не имел никаких долговоременных укреплений.
Несколько тяжелейших и бесплодных наступлений Западного и Юго-Западного фронтов на Ковель закончились для русской армии огромными потерями и появлением термина «ковельский тупик».
Именно под Ковелем: у Витонежа, Трыстеня, Кухарского леса, и на реке Стоход окончательно истекла кровью русская гвардия в 1916 году…
Речь об этом впереди.
Пока лишь отметим, что об Ковель, в итоге, и «разбилось» столь блестяще начатое наступление войск Юго-Западного фронта, известное сейчас как «брусиловский прорыв».
В годы Первой мировой его было принято называть «Луцким прорывом», по названию небольшого городка Луцк, захваченного войсками 8-й армии ЮЗФ в самом начале этого наступления.
Остановимся на некоторых подробностях подготовки этой операции.
1 апреля состоялось совещание в русской Ставке, которое окончательно определило план действий войск Восточного фронта в кампании 1916 года.
На совещании присутствовали высшие военные руководители империи:
– Верховный Главнокомандующий император Николай II,
– Начальник Штаба Верховного Главнокомандующего ген. М. В. Алексеев,
– военный министр ген. Д. С. Шуваев,
– главнокомандующий армиями Северного фронта ген. А. Н. Куропаткин,
– главнокомандующий армиями Западного фронта ген. А. Е. Эверт,
– главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта ген. А. А. Брусилов,
– начальники штабов фронтов: генералы Н. Н. Сиверс, М. Ф. Квецинский, В. Н. Клембовский и другие военные чины.
Николай II председательствовал на совещании, однако от руководства прениями он, как обычно, самоустранился.
Надо сказать, что практика руководства» Николаем Вторым боевыми действиями настолько формальна и незаметна, что этому стОит посвятить отдельную главу.
По сути, он выполнял одну управленческую функцию: утверждение своим авторитетом царя и Верховного главнокомандующего выводов совещания.
К сожалению (для русской армии и России) твердые решения были не в характере императора Николая II. Эту его особенность ещё как-то можно было терпеть в мирное время, но в военное лихолетье, да ещё на посту Верховного, она принесла огромный вред России, во многом предопределив её судьбу и дальнейший ход событий.
Манеру царя уклоняться от принятия решений хорошо поняли все главнокомандующие фронтами и использовали её в своих интересах.
Нечего и говорить, что авторитет генерала Алексеева был недостаточен, чтобы жестко «продавить» необходимые решения, используя для этого, при необходимости и кадровый «рычаг».
Как совершенно справедливо подчеркивал Н.В. Оськин в своей книге «Брусиловский прорыв»:
«Вдобавок и сами по себе эти совещания в Ставке не несли в себе той решительности и беспрекословности в принятых решениях, что так выгодно будет отличать Ставку ВГК периода Великой Отечественной войны 1941–1945 годов».
Как впоследствии писал А. М. Зайончковский, «на этих совещаниях чувствовалось отсутствие единой направляющей воли, которая была способна, выяснив ясно создавшуюся обстановку, поставить определенное решение и заставить привести его в исполнение. Военный совет главнокомандующих имел характер какого-то академического собеседования, на котором произносилось много умных и дельных речей, кончавшихся после некоторого торга принятием согласительного решения, отдающего, как всякое такое решение, специфическим запахом полумер. Главнокомандующие отбывали с этих совещаний без твердого убеждения в необходимости исполнить указанное, а, напротив, с мыслью о том, что оно может быть и отложено. Короче, советы в Ставке оставляли широкое место для эгоистических побуждений, которые, к сожалению, не чужды даже высоким в нравственном отношении образцам человечества». (Стратегический очерк войны 1914–1918 гг. – М., 1923. Ч. 6. С. 14.)
Сразу же по окончании доклада М. В. Алексеева, командующие СФ и ЗФ (А. Н. Куропаткин и А. Е. Эверт) высказались против наступления, предложив держаться строго оборонительных действий.
Они ссылались на отсутствие тяжелой артиллерии, слабую подготовку и техническое оснащение войск, крах попытки нашего мартовского наступления у озера Нарочь на германские позиции, закончившейся лишь огромными потерями со стороны атаковавших армий.
Генерал Эверт заявил, что «неудача произведет тяжелое впечатление не только на войска, но и на всю Россию…», подчеркнув, что зная качество германских войск, он не сможет удержать занятой неприятельской полосы даже при трехкратном превосходстве в силах, в случае вражеского контрудара. (Наступление Юго-Западного фронта в мае – июне 1916 года. Сборник документов империалистической войны. – М., 1940. С. 77–78).
Командующие Северного и Западных фронтов на совещании настаивали только на оборонительных действиях в компании 1916 года.
Во многом они были правы: плачевные результаты Нарочского наступления показали, что прорыв укрепленной полосы, занимаемой германскими войсками, сопряжен с громадными потерями при отсутствии какого-либо результата.
Командующий Юго-Западным фронтом А. А. Брусилов был единственным, кто твердо поддержал генерала Алексеева в избранной стратегии общего наступления на Восточном фронте в кампании 1916 года.
Больше того, именно под давлением А. А. Брусилова, решительно поддержанного М. В. Алексеевым, на 1916 года намечалось общее наступление всех русских фронтов.
Преимущество русских войск было только в живой силе, поэтому для того, чтобы создать перелом в несчастном для нас ходе войны, требовалось отказаться от безуспешных попыток «прогрызания» фронта неприятеля, и постараться перенести военные действия в маневренную плоскость. Только в этом случае Россия получала бы шанс на изменение стратегической обстановки на фронтах.
Для ведения маневренной войны требовалось преодолеть оборону противника. Опыт полутора лет войны показвал, что шансы на успех надо искать на Юго-Западном фронте, против которого находились, в основном, австро-венгерские войска.
Только непосредственная поддержка немцев, «вкрапливавших» свои подразделения на наиболее важных участках и направлениях, позволяла австрийцам «держать фронт».
Однако на совещании в русской Ставке были приняты к руководству жесткие требования союзников о нанесении основного удара на Восточном фронте именно по германским войскам.
Французы ранее категорически отвергли русский вариант компании 1916 года, предусматривавший выведение Австро-Венгрии из войны.
Для этого предлагалось совместное наступление в Венгрию (через Галицию) русских войск и наступление союзников от Салоник (через Балканы).
Вместо этого, русским войскам было предписано атаковать немцев – самого сильного и грозного противника…
М.В. Алексеев был вынужден, вместо реализации собственного замысла (удара по Австро-Венгрии), организовывать наступление против германских войск, чего и добивались союзники.
На совещании было принято предложение А. А. Брусилова об одновременном наступлении силами всех трех фронтами.
Были разделены задачи разных фронтов на:
главные (Западный и Северный), куда и направлялись основные русские резервы и тяжелая артиллерия,
и второстепенные (Юго-Западный), войска которого обеспечивались всем этим «по остаточному принципу», говоря современным языком.
Обстановка (и здравый смысл) требовали принять по итогам Совещания и кадровые решения: нельзя было идти в наступление, (да ещё на немцев) имея во главе двух фронтов (Северного и Западного) главнокомандующих, не верящих в успех этого дела.
Понятно было, что они не могли «заразить» верой в успех этого наступления своих подчиненных, вдохновить их, заставить напрячь все силы, работать «через не могу».
Требовалось: или заменить главнокомандующих фронтами, не верящих в успех дела, либо отказаться от самого наступления.
«Командиру «не надо» - никому «не надо», гласит старая армейская мудрость.
С такими полководцами и отличная, высокоподготовленная армия была бы обречена на неудачу.
А русская армия, к весне 1916 года уже была серьезно больна. «Вылечить» её могла лишь успешная, победная летняя военная кампания.
Для этого во главе фронтов и армий должны были стоять те полководцы, кто САМИ верили в успех.
К ним можно было отнести одного лишь Брусилова. Куропаткин и особенно Эверт принесли русской Действующей армии столько вреда, что деятельность последнего вполне подпадает под термин «вредитель», как бы парадоксально это ни звучало.
Почему Николай Второй сохранял его на ключевой должности главнокомандующего Западного (самого мощного) фронта Действующей армии понять невозможно.
Зато сам Эверт «достойно» отплатил своему «благодетелю», в Феврале 1917 года, поддержав предложение М.В. Алексеева об отречении царя.
Но до этих событий оставался еще почти целый год…
5 апреля 1916 г. А. А. Брусилов провел в Волочиске совещание с командующими армий входящих в состав своего (Юго-Западного) фронта.
О том, что произошло там, рассказывает М.В. Оськин:
«И тут, как четырьмя днями ранее в Ставке, на более низком уровне, ген. А. А. Брусилов вновь столкнулся с неверием высших командиров в собственные силы. Из четырех командармов целых два (половина!) – командарм-8 ген. А. М. Каледин и командарм-7 ген. Д. Г. Щербачев – объявили, что рассчитывать на успех вряд ли стоит надеяться. Командарм-11 ген. В. В. Сахаров пассивно соглашался с точкой зрения главкоюза, и лишь заместитель командарма-9 ген. А. М. Крымов (сам командарм ген. П. А. Лечицкий был болен) от имени своего начальника выразил полное согласие на наступление с решительными целями.
Таким образом, положение генерала Брусилова оказалось очень и очень непростым: вновь пришлось прибегнуть к убеждениям, а то и угрозам. Когда генерал Щербачев уже согласился, генерал Каледин по-прежнему продолжал сомневаться в успехе. И тогда главкоюз просто пригрозил ген. А. М. Каледину сменой или передачей главного удара в другую армию (с самого начала подразумевалось, что главный удар будет поручен 8-й армии, как стоявшей на стыке с армиями Западного фронта, наносившего главный удар вообще, то есть чтобы способствовать усилиям фронта генерала Эверта). Ни быть отстраненным, ни отказаться от главного удара честолюбивый генерал Каледин не согласился, и, значит, А. А. Брусилов сумел-таки склонить своих подчиненных к производству наступления. После этого главкоюз безусловно заявил, что сам приказ о необходимости и неизбежности наступления обсуждению не подлежит, а потому требования к войскам будут самые решительные».
После совещания в войсках ЮЗФ закипела работа по подготовке прорывов неприятельского фронта.
Главной идеей наступления Брусилова было согласованные удары ОДНОВРЕМЕННО, на заранее выбранных и подготовленных участках, ВСЕХ четырех армий находившихся у него в подчинении. Это «связывало руки» командованию противника, вводило его в заблуждение относительно главного направления удара русских войск и не позволяло тому маневрировать резервами.
Исходные плацдармы для атаки готовились во всех армейских корпусах ЮЗФ - на девятнадцати юоевых участках.
Брусилов стремился максимально сохранить неожиданность, так как резервов для Юго-Западного фронта не было (резервы самого фронта – две дивизии).
Почти все наличные силы фронта планировалось вложить в первый, ошеломляющий удар.
«Австро-германские рубежи состояли из трех полос обороны, каждая из которых сама по себе являлась сильно укрепленной позицией: пулеметные точки, скрытые батареи, замаскированные минометные позиции, развитая система ходов сообщения. В тылу укрепленной полосы проводились узкоколейные железные дороги, дабы войска не испытывали перебоев со снабжением на любом атакуемом участке. Каждая позиция, в свою очередь, состояла из двух-трех линий окопов. Проволочные заграждения, к части из которых был подключен электрический ток, фугасы, минирование подступов также были характерными признаками девятимесячного укрепления австро-германской оборонительной полосы на австро-русском участке Восточного фронта. Все это готовилось для встречи русских атак, хотя немцы и рассчитывали, что к крупномасштабному наступлению русские в 1916 году не будут готовы. Нехватка тяжелой артиллерии в России также не была секретом для стран Четверного союза», пишет М.В. Оськин.
Сам по себе прорыв неприятельского фронта – дело очень трудное и кровавое.
Огромные потери русских 2-й и 10-й армий на о.Нарочь, и неудачи 7-й и 9-й армий ЮЗФ на Стрыпе, где они весной 1916 г. пытались прорвать участок фронта, занимаемый автро-венгерскими частями, лишний раз это подтверждали.
«Главный удар в войсках генерала Брусилова должна была наносить 8-я армия, стоявшая на стыке Западного и Юго-Западного фронтов, в общем направлении на Луцк. При этом предполагалось, что в двадцативерстной полосе атаки будет сосредоточено до ста пятидесяти тысяч штыков, поддерживаемых возможным максимумом тяжелой артиллерии. Дабы проконтролировать подготовку к наступлению, ген. А. А. Брусилов лично осмотрел местность на предполагаемом направлении главного удара в 8-й армии, а на прочие участки выезжали его доверенные лица из штаба фронта».
Тщательная подготовка наступления, личный контроль Брусилова за ее ходом, высочайшее мужество и боевой порыв войск Юго-Западного фронта и позволили им прорвать фронт занимаемый австро-венгерскими войсками.
В период с 22 мая по начало июня 1916 года операция ЮЗФ развивалась превосходно.
К сожалению, германское командование мгновенно осознало, какую опасность представляет этот оперативный успех, и начало экстренную переброску резервов в район прорыва. Немецкие батальоны, полки и дивизии спешно перебрасывались туда с не атакованных участков Восточного фронта (где тогда сидели, без дела, войска наших Северного и Западных фронтов)и даже с Западного фронта. Австро-венгерские дивизии срочно перебрасывались с Итальянского фронта на восток.
«Только в группу ген. А. фон Линзингена, дравшуюся в Ковеле, с Итальянского фронта к началу июня были отправлены 29-я и 61-я австрийские пехотные дивизии. В начале июня переброски австро-венгерских соединений на Восточный фронт продолжались: 30 мая – 48-я пехотная дивизия и несколько тяжелых артиллерийских дивизионов, 4 июня – 44-я и 59-я ландверные дивизии, а также сводная (6-я и 18-я горные бригады) дивизия, 8 июня – 9-я пехотная дивизия. Тогда же к переброске на Восток стали готовиться 10-я пехотная, 34-я пехотная и 43-я ландверная дивизии» - отмечает М.В. Оськин.
И все же ГЛАВНУЮ роль в переломе ситуации тогда сыграли немецкие войска.
«…насыщение австро-венгерских оборонительных порядков германскими войсками позволило сбить, а затем и остановить русский наступательный порыв. Первые пленные немцы были взяты на луцком направлении уже 27 мая. Образование сводных армейских и оперативных групп генералов Бернгарди, Линзингена и др. германских военачальников позволило в наиболее кризисный момент удержать ключевые районы, послужившие костяком для восстановления общей австро-германской обороны на Востоке. Германские части, вкрапливаемые в австрийские корпуса и армии, имели более высокий боевой потенциал, более подготовленный рядовой и командный состав и, главное, более мощную технику. Именно в боях с немцами были растрепаны русские ударные группировки, что и позволило командованию Центральных держав удержать разваливающийся Восточный фронт от уже наметившегося крушения после блестящих майских побед русского Юго-Западного фронта южнее Полесья».
В следующей главе подробнее рассмотрим, почему летом 1916 года русское наступление ЮЗФ в итоге захлебнулось в крови.
Говоря о «большой крови» и своей роли в этом, А.М. Брусилов писал в воспоминаниях:
«Слыхал я упреки, что я не жалел дорогой солдатской крови. Признать себя в этом виновным я по совести не могу. Правда, раз дело началось, я настоятельно требовал доведения его до успешного конца. Что же касается количества пролитой крови, то оно зависело не от меня, а от тех технических средств, которыми меня снабжали сверху, и не моя вина, что патронов и снарядов было мало, недоставало тяжелой артиллерии, воздушный флот был до смешного мал и недоброкачественен и так далее. Все подобные тяжкие недочеты, конечно, влияли на увеличение наших потерь убитыми и ранеными. Но при чем же я тут? В моих настоятельных требованиях не было недостатка, и это все, что я мог сделать».
Очень интересна тут и оценка Брусиловым царского воздушного флота времен ПМВ.
Он был: «до смешного мал и недоброкачественен»!!!
Современные либеральные СМИ, стремясь опорочить все сделанное в советское время, противопоставляют ему мнимые «заслуги» царской эпохи.
Недавно по государственному радио довелось услышать передачу, посвященную Дню воздушного флота.
Теперь этот день приурочили к подписанию царского указа о создании авиационных частей. Так вот, в передаче "на полном серьезе" рассказывали о том, что царская Россия имела в годы Первой мировой войны САМУЮ могучую и многочисленную авиацию.
Слушая такую ахинею – не знаешь плакать, или смеяться.
Думается, что вышеприведенная характеристика царской авиации, данная генералом Брусиловым, намного точнее и объективнее.
Продолжение: http://www.proza.ru/2013/08/15/938