Как обычно Наташа проснулась за десять минут до звонка будильника. И её мозг «жаворонка» сразу включился на полную катушку, кинулся жить, потребовал немедленных действий. Лучше бы он этого не делал! Потому что первая мысль была ужасна: «Димка от меня ушёл». Наташа резко села и прижала ладони к лицу, словно стремясь спрятаться, чтобы хоть немного унять весь ужас этой мысли.
Димка, Наташин муж, ушёл вчера вечером. Было воскресенье, и они весь день клеили обои. Сначала они веселились, муж шутил над Наташкиными советами по нарезке-поклейке обоев, незло переругивались. Потом оказалось, что клей Димка развёл слишком густо, одну полосу обоев отрезал короче, чем нужно, другая наклеилась наперекосяк, и её пришлось отодрать. В общем, когда наклеили седьмую обоину, они уже почти не разговаривали.
Наташе ещё нужно было погладить одежду на завтра, и она, расставив гладильную доску, включила утюг и достала Димкину рубашку, свою юбку и любимый джемпер. Всё это она делала нарочито нервно, резко. Одежду с размаху бросила на диван и принялась поправлять разболтавшуюся станину гладильной доски. При этом она несколько раз сильно грохнула ножками об пол и даже вскрикнула слегка, будто палец прищемила. Муж сидел за компьютером и её демонстративных манипуляций не замечал.
- Хоть бы помог! – истерично взвизгнула Наташа, пнув ногой неустойчивую доску. Утюг немедленно свалился на пол.
Дима наконец отреагировал на производимые женой разрушения. Он поднял утюг, сунул его Наташке в руки и коротким движением закрутил болт на перекрестье ножек гладильной доски. Молча.
- Чуть не обжёг! – никак не могла остановиться в своём гневе Наташа. - И болт этот проклятый… всё время… Вот всё у тебя так!
- Как – так? – слишком спокойно поинтересовался Димка.
- А вот так! Всё через жопу! – Наташу уже несло, и было видно, что остановиться она не может. – Всё в доме разболтано, три лампочки в люстре не горят, а он за компьютером целыми днями сидит!
Это было ужасно несправедливо, но сейчас ей хотелось побольней уязвить мужа, выплеснуть на него весь яд, накопившийся внутри.
- Да ещё кружки свои с помоями по всей квартире расставил! Ты как корова - везде за собой лепёшки по дороге оставляешь!
Действительно, только в пределах видимости, две кружки с остатками чайной заварки стояли у монитора, ещё одна на столе, и ещё одна – на тумбочке у кровати. Обычно это совсем не раздражало Наташу, она только подшучивала над мужем по этому поводу. В конце концов, он работал больше неё, приходил домой поздно, денег приносил несравнимо больше и имел право на маленькие слабости.
Но вчера! Даже эти кружки не смогла простить мужу Наташа. И ещё наговорила такого, чего даже не могла вспомнить, но от чего сейчас, утром, ей было невыносимо стыдно, и хотелось просить прощения, и плакать у него на плече, и жалеть его за то, что ему так не повезло с женой! И он бы простил, и всё было бы хорошо. Вот только он ушёл вчера. Слушал-слушал её вопли, потом встал и ушёл. В домашних джинсах и фланелевой клетчатой рубашке, тоже домашней. Он просто вышел в коридор, обулся, надел куртку и ушёл. И дверью почти не хлопнул.
Вчера вечером была только злость, а сейчас отчаяние, хлёсткое, как пощёчина, внезапно обрушились на неё. Горе полосовало её внутренности, металось, как скальпель сумасшедшего хирурга, пока не пролилось наружу слезами. Наташка плакала навзрыд, не пытаясь сдерживаться, размазывая слёзы по лицу и рукам, и повторяя сквозь рыдания: «Димка! Димка, где ты? Ты мне нужен! Зачем ты ушёл?»
Звонок будильника – как холодный душ – один миг, и истерика закончилась. Наташа встала, всё ещё тяжко всхлипывая, но понимая, что долго ей погоревать не придётся. Надо собираться на работу. Глаза и нос теперь будут опухшими неизбежно, ладно, спишем на насморк, но всё остальное должно быть на уровне! Чтоб ни одна душа не узнала! Чтоб ни один поганый язык не коснулся её горя!
- Так! – вслух сказала Наташа. - Кофе, душ, макияж, причёска, одеться – и вперёд!
Провозглашённый план действий немного помог: чувство долга накрыло боль и отчаяние в Наташкином сердце, как накрывают платком клетку с вопящим попугаем. Только где-то глубоко-глубоко стонало невыплаканное: «Ди-и-и-и-ма… Ну как же так?»
На кухне выяснилось, что кофе нет. Димка редко пил кофе, это чай он глушил вёдрами. Вернее кружками. Растреклятыми кружками, с которых вчера всё началось! Насыпал заварку, заливал её кипятком, клал сахар и сразу начинал пить свой чай. Наташка вымыла вчера все грязные кружки, которые нашла в квартире. Их оказалось семь. Семь кружек чая за неполный день! Мытьё заняло у неё минут пять. А Димка ушёл.
- Что же я ему наговорила-то?! – Наташкин голос опять окрасился истерическими нотами, и она решительно отправилась в душ.
Холодной воды не было. Горячей – сколько угодно, причём именно горячей, почти кипятка. А холодной не было. В семь утра, в понедельник. Наташка негромко выругалась. Душ, как и кофе, тоже отменяется, но голову вымыть просто необходимо! Под ванной лежал НЗ: три двухлитровые пластиковые бутылки с водой. Наташка вытянула одну из них, вылила воду в таз, добавила кипятка из под крана и стала мыть голову. Стараясь не думать о том, как давно она наливала в бутылки эту воду, и что в ней могло за это время завестись.
На чистку зубов нашлась вода в электрическом чайнике на кухне. Чайник был чудесный! Ярко-красный, с золотой жар-птицей на боку! Это Димка купил, когда они отремонтировали кухню. Честно говоря, чайник не слишком вписывался в их новый интерьер: жемчужно-серый кухонный гарнитур, муарово-серые шторы, светло-серый ламинат на полу, потолок – и тот с серым колером! Холодильник и микроволновка – стальные, всё в жанре! Очень стильно. А чайник вот – красный. Ну и пусть. Они так радовались ему, яркому, почти живому, почти члену семьи. Им нравилось, как он ворчит, начиная греть воду, как важно булькает, закипая, как щёлкает, отключаясь – как будто языком цокает! И какой вкусный чай получался из его воды! Колдовство – не иначе!
Наташа обнаружила, что стоит в обнимку с чайником в середине кухни. Долго уже стоит. Глянув на настенные часы (серые, разумеется), она помчалась причёсываться-краситься-одеваться. О муже приказала себе не думать.
Обувшись, надев короткий плащик с капюшоном – вдруг дождь! – схватила сумку, ключи и вышла на лестничную площадку. Пока закрывала верхний замок, услышала шебуршанье за дверью напротив. Там жила бабушка Хренова. Хренова – с ударением на «е» - это была фамилия, которая как нельзя лучше отражала суть своей носительницы. «Сейчас высунется», - подумала Наташа, машинально закрывая дверь ещё и на нижний замок. И точно: едва она сделала шаг к ступенькам, из-за приоткрывшейся соседской двери вылезла то ли человеческая, то ли черепашья голова. Почти лысая, сморщенная, профиль тоже вполне черепаший, глазки маленькие и злобные.
- Наташенька, деточка, скажи Димочке, чтобы он дверью не хлопал! А то вчера как хлопнет, как хлопнет! Штукатурка посыпалась!
Наташа досчитала до десяти, стараясь не сорваться, потом сказала:
- Он больше не будет.
И пошла к лестнице. Через три ступеньки в спину раздался ехидный вопрос:
- А он от тебя ушёл что ли? Ушёл, да?
- Нет! – рявкнула Наташка и бегом рванула вниз.
Нажала кнопку домофона, распахнула дверь на улицу и остановилась поражённая. Сразу стала ясна причина отсутствия холодной воды. Из канализационного люка у подъезда проистекала река. Она уже затопила всё пространство ниже единственной ступеньки перед подъездом, дорогу перед всем домом и, завернув за угол, явно устремилась к проезжей части. А над открытым извергающимся люком сидели в позах горных орлов три фольклорных персонажа: в грязных серых ватниках (в начале сентября!) и в резиновых сапогах до колен. Сантехники. Лица у всех одинаковые, задумчиво-скорбные. С похмелья, видимо. Сантехники угрюмо молчали в люк. Наташка хмыкнула и стала пробираться по ещё сухой отмостке вдоль дома. Стараясь не наступать на осколки водочных бутылок, Наташа свернула за угол и увидела, что вода уже подбирается к проезжей части. Пришлось немного пробежаться по самому краю потопа, чтобы успеть заскочит на тротуар раньше воды.
До остановки пара минут ходьбы. А вот уже и автобус показался из-за поворота, подъехал к остановке, распахнул двери и впустил Наташу и пару ранних старушек. Хорошо, что к Наташкиной остановке автобус подъезжал полупустой. Она всегда старалась сесть на одиночное сиденье в конце салона: меньше шансов, что к ней случайно прикоснётся кто-то из пассажиров. Наташа терпеть не могла чужих прикосновений. Пыхтя, к ней подрулила кондукторша – монолитная глыба, обтёсанная как раз по ширине прохода между сиденьями. Выделялись на глыбе только кондукторская сумка и руки, мощными движениями нагребающие сдачу из недр сумки. Глыба отсчитала мелочь, оторвала билет, всё это с силой впечатала в Наташину ладонь. И удалилась.
А Наташка вдруг с ужасом вспомнила, что ехать целых сорок минут, а значит, целых сорок минут ей предстоит быть наедине со своими мыслями. Но плакать нельзя, кругом люди, да и макияж потечёт. И тогда Наташа стала просто вспоминать, что же она вчера наговорила мужу. Странно, она помнила всё только до пресловутых кружек, которые она сравнила с коровьими лепёшками. Дальше – провал. Было только ощущение чего-то непоправимого. Помнила, что страшно кричала, потом злобно выплёвывала в лицо Димке какие-то грубости. А потом он встал, оделся и ушёл. Что же она наговорила?! Что же она натворила?!
Она часто срывалась на него последнее время, по мелочи, по бытовым пустякам. А он не давал её истерикам шансов. Он просто подходил, обнимал её, гладил по голове и говорил, что она просто устала, и что всё будет хорошо.
И её обиды отступали, растворялись в его руках как льдинки, и всё становилось хорошо. И красный чайник грел для них свою волшебную воду, и они заваривали чай, и медленно пили его, прижавшись друг к другу на диване, под одним пледом. Так было несколько раз до вчерашнего дня. А вчера… Почему он не остановил её, как раньше? Почему позволил наговорить то, что она наговорила? Что же она наговорила?
Мелькнули смутные воспоминания про грязные носки, про невынесенный мусор, про ремонт. Но всё это было не то. Она сказала что-то ужасное, непростительное, после чего он встал и ушёл. Ушёл! Боль опять взметнулась к горлу, потом выше и сосредоточилась в переносице. Плакать хотелось мучительно.
«Как же мне плохо без тебя, Димка, - проговаривала про себя свою боль Наташа, - как же я люблю тебя! А ты взял и ушёл! А как же я? Что я буду без тебя делать? Знаешь, как одиноко спать одной в нашей огромной кровати, просыпаться среди ночи и не находить тебя рядом!» И тут монолог прервался ужасной мыслью: «А где же ночевал он?! Боже, как я сразу не подумала! К кому он мог пойти? Хорошо, если к друзьям. А если к бывшей жене? А если к любовнице? Вдруг у него есть любовница? Точно! Он стал чаще задерживаться на работе в последнее время, приходит смурной, иногда даже не ужинает! Ну, конечно! У него давно есть любовница. Вот я дура! Он давно искал повод уйти, а вчера я сказала что-то такое, что он воспринял достаточным поводом». Наташка даже не заметила, что давно сидит на самом краешке сиденья, выпрямив спину, вся подавшись вперёд. Тут автобус подпрыгнул на ухабе, и она чуть не слетела на пол. Уселась понадёжней и продолжила думать.
«Да нет, не может быть! Я бы почувствовала. Я бы знала». Вдруг пришла ей в голову ещё одна мысль, та, которой она не дала возникнуть ни разу за сегодняшнее утро: «Надо ему просто позвонить. Попросить прощения. Поговорить, расспросить» Мысль была настолько манящей и здравой, что Наташка чуть было не стала звонить сразу же. Уже полезла в сумку за телефоном, но… «Нет, не стану я звонить первой! Я ни в чём не виновата! Я из дома не уходила неизвестно куда! Подумаешь, сказала что-то сгоряча! Это же не повод заводить любовницу!»
К концу поездки Наташка взвинтила себя так, что подвернись ей сейчас под руку муж, его ждало бы повторение вчерашней сцены.
Автобус приближался к нужной Наташке остановке, и она стала пробираться к выходу. На беду около двери стоял парень в джинсах с огромным количеством карманов на штанинах. Часть карманов была с «молниями» и Наташка зацепилась колготками за одну из них. И вместо того, чтобы осторожно отцепить тонкий капрон – рванула изо всех сил. Стрелка шириной сантиметров пять немедленно образовалась вдоль всей левой ноги.
Наташа выскочила из автобуса, красная от злости, и помчалась в сторону офиса, бормоча вполголоса, как сумасшедшая:
- Ну и отлично! Ну и замечательно! Просто зашибись! Муж бросил, колготки придурок какой-то порвал, бабка Хренова всю душу вынула, воды нет, кофе нет, на работе ждут акулы в юбках! Что ещё?! Что ещё для меня припасено сегодня? Давайте! Все делайте мне пакости! Мне же всё мало!
Работала Наташа в Пенсионном фонде. Государственном. Работа «офисная», вроде престижная. Когда устраивалась туда – в отдел персонифицированного учёта – считалось даже, что там неплохо платят. Но то-то, что считалось. Димка, например, тогда ещё говорил, что её работа не для семейного бюджета, а для самовыражения. А теперь, через три года стало понятно, что и для самовыражения здесь ничего нет. Наташины обязанности были монотонными, скучными. Ей передавали анкеты граждан для выдачи свидетельств пенсионного страхования. Наташино дело было внести данные в программу, подключённую к всероссийскому серверу, и через пару дней, когда данные обработаются, распечатать готовое свидетельство, заламинировать его, внести в реестр и передать в другой отдел для выдачи. Вот и всё. Изо дня в день. Уже три года.
Сначала Наташа так надеялась на повышение! Она старалась, делала всё быстро и без ошибок. Когда приняли новую сотрудницу, Илону, и Наташе велели её обучить – то-то было радости! Значит повысят! Она учила Илону, показывала ей последовательность операций, объясняла, почему надо делать так, хотя хочется сделать вот так. Наташа дивилась Илониной тупости и невнимательности и даже слегка покрикивала на неё. Так прошёл месяц. И однажды, на общем собрании коллектива, провожали на пенсию начальницу Наташиного отдела Татьяну Николаевну. Сказали положенные речи, вручили положенные подарки. А потом начальник управления представил Илону как нового начальника отдела персучёта. Илона оказалась чьей-то «дочкой», блатной, то есть. В тот день, придя домой, Наташа впервые накричала на мужа. За брошенные возле кровати носки.
Илона, которая была на три года младше Наташи, теперь сидела в отдельном кабинете и занималась тем, что целыми днями полировала ногти, пила кофе, изредка ездила на какие-то совещания, не глядя подписывала документы и ухаживала за неженатым сисадмином Витькой. Наташе больше учить никого не поручали.
А на прошлой неделе, когда стало известно, что на управление дали ставку ведущего специалиста, Наташа опять надеялась! Ну теперь-то уж точно! Но повысили кого-то даже не из их отдела.
Наташа добежала до двери в офис, остановилась, чтобы отдышаться. Последнее время она начала толстеть – слишком часто хотелось «заесть горе». Но пока себе в этом прямо не признавалась. Ей двадцать шесть лет, она прекрасно выглядит, почти как в двадцать! Но юбка, врезавшаяся в живот, говорила о другом. Да и пробежка от остановки до офиса, закончившаяся одышкой – неспроста.
Наташа зашла в холл и первым делом кинулась к зеркалу. Перекошенное, опухшее лицо с размазанной тушью, короткая причёска вся сбилась, образовав нечто ассиметрично-неэстетичное, драные колготки из-под короткой юбки выглядели оскорблением нежных чувств окружающих. В общем, видок непрезентабельный. Придётся быстро что-то поправлять, пока на работе почти никого нет.
Наташино рабочее место было в общем зале, где вёлся приём граждан, только за перегородкой в углу. Эту перегородку, высотой метра полтора, вначале Наташа воспринимала как символ элитарности: мол, вот у меня какая работа важная, даже почти личный кабинет есть! Но сейчас ей казалось, что от неё отгородились, как от прокажённой. Не хотим тебя видеть, даже знать о тебе не хотим!
Зайдя в свой закуток, Наташа кинулась к столу. Там, в нижнем ящике лежала нераспечатанная пара колготок. Недавно приходила тётка, торговавшая изделиями местной чулочно-трикотажной фабрики, и Наташа купила себе чёрные колготки. Они были «на выход», с бабочками и стразами на щиколотках, но сейчас выбирать не приходилось, не ходить же в рванине! Зайдя в архив, где было зеркало и вешалка для верхней одежды, Наташа скинула плащик, быстро переодела колготки и глянула на своё отражение. Катастрофа! Местные чулочно-трикотажные умельцы изготовили на редкость уродливую и даже похабную вещицу! Колготки выглядели не равномерно чёрными, а как бы пятнами, как будто у них была разная плотность по всей поверхности. На коленках и щиколотках они собрались безобразными складками. А бабочки смотрелись не праздничным украшением, а эмблемой девушки определённой профессии! «Ладно, постараюсь сегодня пореже высовываться, чтобы не мозолить глаза коллегам» - подумала Наташа. Она быстро поправила макияж, причёску, ещё раз окинула взглядом всю свою фигуру, решила, что сойдёт и пошла работать.
Пока занималась внешностью, злость на мужа слегка поутихла. А теперь, уйдя с головой в новые анкеты, которые надо было обработать, Наташа и вовсе на время отключилась от мыслей о своём горе.
Все семеро сослуживцев были уже на своих рабочих местах. Только двое из них поздоровались с Наташей, зайдя в зал. Так, чуть погромче, не заглядывая за перегородку, бросили своеобычное: «Наташа, здравствуй!», или «Привет, Наташа!» Сегодня был неприёмный день, и работать никто не торопился: пили кофе, сплетничали, обсуждали наряды. Единственный мужчина в этом зале, Николай Кузьмич, пожилой дядечка лет пятидесяти (он, кстати, был одним из поздоровавшихся с Наташей), рассказывал, как он в пятницу ездил в исправительную колонию анкетировать заключённых. «Так вот чьи анкеты я сейчас вбиваю!» - Наташа стала внимательней смотреть на фамилии и даты рождения. Вот этому девятнадцать лет всего, что он успел натворить? А вот наоборот – пятьдесят восемь! Что ж тебе, дядя, дома-то не сиделось? На следующем документе Наташа споткнулась: «Членов» было написано в графе «фамилия». А, это даже не анкета, это заявление об обмене! Меняет гражданин Членов свою фамилию на фамилию супруги – Перевозов. О как! Понятное дело, на зоне с его природной фамилией, видать, туго приходилось! Может, он и женился только из-за этого?
Когда они с Димкой собирались пожениться, Наташка так мечтала, чтобы у неё была его фамилия! Она так любила его! И так хотела быть «его» полностью! А фамилия – это ведь так важно! Как она потом гордилась своим новым паспортом, своим обручальным колечком! Ей хотелось всем и каждому говорить: смотрите, это мой муж! И он гордился ей, она точно знала. А теперь ушёл.
Снова невыносимо защипало переносицу. Нет, нельзя сейчас думать о Димке!
Все анкеты были обработаны. Теперь – самый нелюбимый этап работы. Надо было распечатать готовые свидетельства. Их сегодня оказалось пятьдесят шесть. Наташа вздохнула. Ещё четырнадцать поводов для беспокойства! Дело в том, что бланки свидетельств представляли собой полоски из четырёх разделённых перфорацией карточек. И вот эти бланки всё время норовили распечататься косо или вовсе застрять в принтере. А бланки подотчётные! Свой принтер Наташа ненавидела.
Ещё раз вздохнув, Наташа вставила полоску бланков в принтер и нажала на печать. Принтер ожил и как удав кролика начал медленно заглатывать бумагу. Он уже втянул половину первого бланка, когда Наташа заметила, что вставила полоску вверх ногами. «Чёрт, чёрт, чёрт!» - про себя отчаянно завопила Наташа и дёрнула бланки из принтера. Разумеется, верхний оторвался по перфорации и именно тогда, когда от него наружу осталось торчать около миллиметра бумаги. «У-у-у, сволочь! - подвывала про себя Наташа. - Что за сволочной день сегодня такой!»
Пришлось идти на поклон к системному администратору: сама трогать принтер Наташа не решилась. Проходя через зал, поймала несколько взглядов на себе. «Пусть смотрят! Что б у них глаза повылазили!» Вышла в холл и двинулась, было, по коридору в сторону серверной, но тут распахнулась входная дверь, и с улицы вошёл начальник управления. Это был молодой мужчина, лет тридцати, с маршальской фамилией Ворошилов. Наташа мало его знала, потому что его кабинет находился в другом здании, но, как и прочие, боялась до судорог. Начальник славился любовью к необоснованным репрессиям.
Наташа замерла, и начальник, заметив её, тоже остановился. И стал с изумлением рассматривать Наташу. Потом резко спросил:
- Вы кто?
- Я… я здесь работаю.
- Фамилия?
Наташа назвала.
- Почему в таком виде? – рявкнул шеф.
- В каком? – вскинулась Наташа.
- В непотребном! – сказал – как отрезал. - Вы что, после службы ещё на трассе подрабатываете? Для вас что, дресс-код не писан?
Сам он, разумеется, был в безупречном, явно очень дорогом, светло-сером костюме и в галстуке. Осчастливив Наташу, он прошёл через холл и скрылся за Илониной дверью.
А Наташа осталась стоять возле открытой двери в приёмный зал, и спиной чувствовала, как сослуживцы смакуют её унижение. Пока молча, но только пока. Скоро обед, и они пойдут в кафе, где смогут досыта насладиться сегодняшним пикантным происшествием.
По дороге к Витькиной двери Наташа остановилась у окна и минут пять стояла неподвижно. Смотрела через стекло – и ничего не видела. Жжение в переносице превратилось уже в ощутимую боль. Так было ей себя жалко! И снова нестерпимо захотелось позвонить Димке, пожаловаться на несправедливость, на горе своё горькое! Раньше она так и делала, и он жалел, он успокаивал и рассказывал что-нибудь интересное о своей работе, и все беды отступали. А сейчас… «Нет, я не буду ему звонить! Пусть, вон, его любовница ему звонит!» В существовании любовницы Наташа в данный момент не сомневалась. И злость опять захлестнула её, заняла весь организм, заменив кровь.
Решительно пройдя по коридору, Наташа рывком открыла дверь в Витькин кабинет и почти с вызовом рявкнула:
- Вить, у меня опять бланк застрял!
Виктор развернулся в кресле, посмотрел на неё удивлённо и сказал:
- Здравствуй, Наташа.
Сказал он это без насмешки, спокойно – и Наташе стало стыдно.
- Ой, Вить, прости! Привет!
Он не стал рассматривать её ноги в чудовищных колготках, не стал произносить обычных шутливых тирад о косоруких пользователях – видимо, что-то в Наташке было настолько не так, что он это почувствовал. Просто встал и сказал:
- Пойдём.
С принтером он справился примерно за секунду. А потом показал Наташке, что делать, если опять такое случится.
- А вдруг я его сломаю? – спросила она.
- Во-первых, если будешь делать, как я показал – не сломаешь. Ты ж вроде не тупая! А во-вторых, если сломаешь – я починю. Или новый для тебя выбьем. Этому, честно говоря, давно пора в утиль.
- Спасибо, Витя! – Наташка была ему так благодарна, что ей хотелось немедленно что-то для него сделать, - Может, ты чаю хочешь? Или кофе?
Голос её дрожал от прилива чувств. Виктор внимательно на неё посмотрел и сказал:
- Наташ, спасибо, ничего не нужно. Ты, если что, приходи.
Ещё минут пять после его ухода Наташка не могла справиться с волнением и всё думала: «Ну вот, есть же нормальные люди! Которые не пялятся на тебя и не сплетничают о тебе по углам! Да ещё и помогают!»
В обед Наташа сходила в магазин и купила себе колготки. Телесного цвета. Самые дорогие. Переоделась в архиве и глянула в зеркало. И уже не путану увидела там, а интеллигентную девушку, офисного служащего, вот как! Почувствовав себя уверенной и защищённой, Наташа решила выпить, наконец, кофе. Только сейчас она вспомнила, что ничего сегодня не пила и не ела. Но с едой всё равно придётся потерпеть: она ничего не взяла из дома на обед, не до того было. Зато чая и кофе было сколько угодно! И кулер с замечательно-вкусной водой! И любимая чашка, которую подарил Димка!
Наташа насыпала кофе и сахар, налила в чашку воды из «горячего» краника кулера. Правда, немного перестаралась: воды налила всклянь. Осторожно неся чашку, вышла из архива, дверь в который была прямо рядом с её перегородкой. Она так внимательно смотрела на чашку, чтобы не расплескать кофе, что не заметила, что в офисе есть ещё один человек – Николай Кузьмич. А он окликнул её, едва она успела поставить свой напиток на стол.
- Наташенька, не составите старику компанию? – фраза была банальной, но из уст Николая Кузьмича Наташа слышала её впервые, поэтому страшно удивилась. Даже переспросила:
- Что, Николай Кузьмич?
- Я говорю, берите свой кофе и присаживайтесь ко мне, а то скучно одной-то! Кстати, вы чудесно выглядите сегодня!
Наташа стояла, вцепившись в край своей перегородки, и даже рот открыла от изумления.
- Да, да, я сейчас, - пробормотала она, с трудом соображая, что нужно делать. Бестолково заметалась, потом всё-таки додумалась взять чашку и, снова пристально на неё глядя, пошла к столу Николая Кузьмича. Присела на принесённый коллегой стул. На самый краешек. Чашку на стол не поставила, потому что не знала, что делать с руками, если в них не будет чашки. От неловкости вся съёжилась, вжала голову в плечи. А Николай Кузьмич, напротив, очень уверенно расстелил на столе чистую льняную салфетку, достал из ящика стола большую пластиковую ёмкость, в которой оказались бутерброды. С ветчиной и сервелатом. У Наташи от голода что-то сместилось в желудке.
- Наташенька, угощайтесь, - предложил Николай Кузьмич, - мне, видите ли, жена сегодня не успела котлет нажарить, зато бутербродов положила целую гору.
Так было голодно, что Наташа не стала отнекиваться даже ради приличия. Поставила, наконец, чашку на стол, на салфетку, и взяла бутерброд с любимым сервелатом. Правда, прежде чем откусить, успела пробормотать:
- Спасибо большое, Николай Кузьмич.
Несколько минут они молча ели и пили: Наташа кофе, а Николай Кузьмич – крепкий чай. И этот совместный процесс очень быстро притупил Наташину неловкость, она уселась удобней, и стало ей казаться, что это совершенно естественно – сидеть в обед с коллегой, который угощает бутербродами, она его тоже потом чем-нибудь угостит, и вообще жизнь налаживалась. Вот только Димка… Наверное, у неё от этой мысли сильно изменилось лицо, потому что Николай Кузьмич спросил:
- Что с вами, Наташа?
- Ничего, просто зуб заболел, - соврала она.
- Угу, зуб, значит. – Николай Кузьмич помолчал. – Знаете, Наташа, я вижу, что с вами в последнее время что-то происходит. Вы совсем перестали общаться с нашими девочками, вы даже поздороваться не выходите. У вас всё в порядке?
И тут Наташу прорвало. И она выложила всё: и про блатную дуру Илону, и про акул в юбках, и про то, что не повышают по службе, и то, что она думает про начальника-самодура! Про бабушку Хренову и порванные колготки тоже сказала. Только про мужа не сказала.
Когда она закончила, Николай Кузьмич, немного помолчав, спросил:
- А может, не всё так плохо? Наташенька, я не буду вас сейчас учить, просто скажу: у всего есть и другая сторона. А про повышение… Вы сколько в этой должности работаете?
- Три года!
- А я в своей – двенадцать. А через два года – пенсия. Как думаете, повысят меня?
Наташа посмотрела в глаза коллеге: умные, немного лукавые, за стёклами очков в деликатной оправе.
- Двенадцать? – переспросила она.
- Да, двенадцать. Мы с Татьяной Николаевной здесь с самого начала. Вот как Пенсионный фонд появился, так мы тут и работаем.
- Но вас же должны были начальником отдела поставить, когда она на пенсию ушла!
- Никто в нашей жизни никому ничего не должен, Наташа.
- Но Илона же тупая и не делает ничего!
- Илона – неизбежное зло, с которым бороться бессмысленно. А мне и на своём месте неплохо. Работаю уже почти машинально, наизусть все инструкции знаю.
- Но ведь неинтересно же! Никакого простора для самовыражения!
- Почему неинтересно? Интересно. Ко мне же люди приходят, с людьми всегда интересно. А для самовыражения, как вы говорите, я, Наташенька, книгу пишу, мемуары. Я ведь раньше журналистом работал, пока здоровье позволяло. Есть, что вспомнить.
Тут в холле раздались шаги и многочисленные голоса – вернулись офисные «девочки».
- Спасибо вам, Николай Кузьмич! – быстро сказала Наташа. – За бутерброды спасибо и за беседу! – она схватила свою чашку и помчалась в свой загон, чтобы успеть скрыться до нашествия «акул».
Все свидетельства были уже распечатаны, осталось их заламинировать и сделать реестр на выдачу. Начать Наташа решила с реестра, чтобы разделаться побыстрее с самым неинтересным. Работа эта требовала сосредоточенности и внимания, поэтому часа на полтора Наташа была избавлена от навязчиво-мрачных мыслей. Зато краем уха она слышала разговоры за перегородкой: про то, что скоро проезд подорожает, а коммуналка уже подорожала, про то, что помидоры в этом году «не те», про то, что бухгалтер Любочка сделала себе дурацкую причёску и, наконец, про то, что начальник увёз Илонку на какое-то областное совещание и до вечера их сегодня не будет. «Так, значит сейчас пойдут чаи гонять» - подумала Наташа.
И точно, часа в три «девушки» потянулись в архив. «Эх, надо было себе заранее налить чаю», - пожалела Наташа, - они теперь надолго там засядут. Батюшки! Ламинатор же в архиве!» Ну вот, придётся теперь лезть в «акулье» логово. Но расстроиться основательно Наташа не успела. По дороге к архиву напротив неё остановились Ольга и Таня.
- Наташ, пойдём чай пить, что ты весь день не разгибаясь сидишь! – сказала Ольга.
- У меня конфеты есть твои любимые – «Рафаэлло», - добавила Таня.
А из архива уже раздавался гудящий бас Надежды Леонидовны:
- Правильно, девочки! Тащите её сюда! А то сидит там, как бирюк, и носа не кажет! И Кузьмича тоже тащите!
Наташа так растерялась, что даже не сразу среагировала на приглашение. Просто сидела и смотрела на Олю с Таней. Потом очнулась и забормотала:
- Да, я сейчас, только чашку помою.
Пока она мыла чашку, в архиве уже организовали «стол». Конфеты, печенье, даже пирожки какие-то и последние из Кузьмичёвых бутербродов. А сам Кузьмич уже по очереди наливал в кружки кипяток из кулера и передавал их на стол. Наташа нерешительно замерла на пороге.
- Так, Наталья, отдай кружку Кузьмичу, а сама садись вот сюда, - распорядилась Надежда Леонидовна, указав на место рядом с собой, - а ты, Людка, - сказала она самой молоденькой коллеге, - сгоняй за Витькой!
Чашка с кипятком уже стояла перед Наташей, и она решила, что кофе на сегодня хватит. Взяла пакетик чёрного чая и стала макать его в чашку. Чай почему-то заваривался плохо, и Наташа просто оставила пакетик в воде.
Зашли Люда с Витей. Их сейчас же усадили и налили кипятку. Сел и Николай Кузьмич. В весёлой суете передавали друг другу коробочки с чаем и банки с кофе, просили сахар и ложки. В пластиковые одноразовые тарелочки накладывали сладости и бутерброды. Поставили тарелку и перед Наташей. На ней лежал бутерброд с сервелатом, печенье и три конфеты «Рафаэлло». А Наташа сидела неподвижно и смотрела во все глаза на этих людей, которых сегодня ещё считала врагами. И боролись в ней два чувства: огромная сентиментальная благодарность и подозрительность. Зачем они её позвали? Может, хотят вслух посочувствовать, чтобы её унижение стало совсем уж публичным? А может, хотят расспросить о личной жизни, чтобы было о чём потом посудачить? Но никто и не помышлял расспрашивать или сочувствовать.
А за столом уже вовсю мыли косточки Илоне. Илона, а не она, Наташа, была предметом сплетен и насмешек. Больше всех старалась Надежда Леонидовна, в выражениях не стеснялась, даже матерком прошлась. И вдруг остановилась на полуслове. И все замолчали тоже. Надежда Леонидовна посмотрела на Виктора подозрительным взглядом и сказала:
- Я надеюсь, до Илоночки не дойдёт, как мы её любим?
- Вы о чём, Надежда Леонидовна? – невинным голосом поинтересовался Витька.
- Ну как же? Вы ведь с ней… Ну, говорят, что вы…
- Кто говорит? Илона? Нашли, кого слушать! – оборвал её словесные конвульсии Витя. – Да, кстати, у меня свадьба в субботу, всех вас приглашаю! С мужьями, кому не надоели ещё!
Молчание, как-то сразу образовавшееся за столом, разбавлялось только астматическим дыханием грузной Татьяны Петровны.
- Ну ни фига себе! – вдруг выдала Надежда Леонидовна.
И все засмеялись, кинулись поздравлять Витьку, жать ему руку, даже целовать кто-то полез. А Витька, вырвавшись из объятий бывших акул, подмигнул Наташе и сказал:
- Ты обязательно приходи. Давно хочу с мужем твоим познакомиться.
- Да, Витя, я постараюсь. Если Димка работать не будет, - сказала Наташа, а про себя подумала: «И если я всё ещё смогу называть его мужем».
И опять рухнуло на неё горе. Сейчас, когда вокруг были люди, она не могла думать связно, просто сжималось что-то в груди и животе, и проклятая переносица болела, будто дышала Наташа битым стеклом.
Вопли восторга за столом тем временем не стихали, и Витька решил перевести разговор на другую тему:
- А что это у вас, девушки, чай совсем холодный?
Надежда Леонидовна, хохотнув «девушкам», сказала:
- Да, действительно, что-то кулер наш совсем воду не греет!
- Давно надо чайник купить, - сказала практичная Ольга, - скинуться и купить. Начальство-то, небось, денег не даст.
- Не даст, - подтвердила Надежда Леонидовна, - короче, я завтра утром зайду и куплю, а деньги потом отдадите. Вы меня только от Илонки прикройте.
Некоторое время обсуждали, какой чайник нужно покупать и другие радостные коллективные мелочи. А Наташа обнаружила, что незаметно съела и бутерброд, и печенье, и две конфеты. Оставалась одна и Наташа решила взять её домой, чтобы было, чем утешить себя вечером.
Потом Надежда Леонидовна разогнала всех по рабочим местам, а Люду и Таню, самых молодых, оставила убирать со стола. Наташа взяла с полки ламинатор и пошла к себе.
Ох, не зря Наташа оставила ламинирование на конец дня! От количества событий и чувств сегодняшнего дня сосредоточиться было невозможно. Мысли метались в голове, пересекались, раздваивались, мешали друг другу. Какой-то час-пик просто! А ламинирование – процесс бездумный, зато очень успокаивающий. Наташе нравилось, что простая бумажка и двойной кусок матового пластика превращаются в «документ» - твёрдую карточку с прозрачным глянцем поверх зелёного поля с чёрными буквами. И представлялось, что кто-то потом получит этот документ, сделанный Наташей, и будет беречь его, хранить в специальной шкатулке вместе с паспортом и другими важными документами.
За перегородкой стихли разговоры. Коллеги доделывали работу, прерванную чаепитием. И в тишине Наташины мысли начали приобретать форму и вылились, наконец, в такое всепоглощающее раскаяние, что пришлось даже тихонько застонать от стыда, и сморщиться, вспоминая свои гадкие мысли об этих людях, которые сегодня так поддержали её! Она их акулами обзывала, а они даже помнят, какие конфеты она любит! Но больше всего было стыдно за то, что она наговорила Николаю Кузьмичу. «Завтра принесу что-нибудь на обед и сама приглашу его выпить со мной чаю. И расскажу ему, как я жалею о своих словах!» - решила Наташа, и стало немного легче. И Наташа задумалась, что бы такого приготовить, чтобы и с собой взять можно было, и Димке, чтобы понравилось. Когда она дошла до мысли о муже, воспоминание, как удар по солнечному сплетению, заставило её вернуться во вчерашний вечер. «Ты никчёмный! - кричала она, - Ты ничего не делаешь дома, я одна всё хозяйство тяну, а ты только шедевры свои архитектурные строгаешь! Подумаешь, архитектор! Подумаешь, деньги он зарабатывает! А я у тебя не жена, а домработница! Я и без тебя прекрасно проживу! Я же вижу, что ты меня уже не любишь! И я! И я тебя не люблю!» И Димка ушёл.
Наташино лицо пылало. Она замерла около ламинатора и с ужасом осмысливала возвращённый памятью огрызок вчерашнего вечера. Неужели она могла такое сказать?! Да, могла, она теперь помнила это чётко. И чётко понимала, что потеряла мужа навсегда. Такое нельзя простить.
Мелко-мелко тряслись руки и дёргался подбородок. Слёзы больше не щипали переносицу. Наташино горе нельзя было излить через слёзные протоки. Оно было больше сиюминутной истерики, оно было величиной в целую жизнь. Как жить без Димы? Невозможно. Он всегда был в её будущем, с тех самых пор, как она влюбилась в него. А теперь будущего вдруг не стало. И её самой не стало. То, что сидело сейчас за рабочим столом, не было Наташей. Это было просто тело, которое от трупа отличало только наличие дыхания и сердцебиения. У трупа есть прошлое, но нет будущего. Всё сходится.
Машинально, не замечая, что делает, Наташа закончила работу, разложила всё по местам, выключила компьютер, отнесла ламинатор в архив. Там уже одевались её коллеги, громко обсуждая идти на Витькину свадьбу или не идти. Наташа взяла свой плащ и попрощалась, не видя, с кем прощается. По пути к двери положила пластиковый конверт с сегодняшними свидетельствами в лоток исходящих документов и вышла на улицу.
Холодный ветер немного привёл Наташу в чувство. Тело всё ещё жило вопреки Наташиным мыслям, и ему, телу, стало холодно. «А может не всё ещё потеряно? – подумала Наташа. – Может я смогу всё исправить? Вот сейчас приеду домой, налью себе чая и буду думать. И придумаю что-то правильное. А потом позвоню Димке». Решив так, она пошла к автобусной остановке. До автобуса оставалось ещё двадцать минут, но можно было поехать на маршрутке. В маршрутке неудобно, зато дома Наташа будет в два раза быстрее. Да, ей нужно домой как можно быстрее!
Маршрутка остановилась, Наташа открыла дверь и заглянула внутрь. Условно свободным можно было считать место в самом конце салона в ряду из четырёх кресел вдоль правого борта «Газели», на которых уже восседали две толстых тёти и необъятный дядя. Наташа протянула водителю деньги и стала протискиваться к пустой половинке сиденья. Маршрутка, естественно, сразу дёрнулась с места, и Наташа неуклюже повалилась на одну из тёть.
- Простите!
- Понаденут каблучищи, на ногах не держатся, а потом – простите! – взъярилась тётка.
Кое-как добравшись до сиденья, Наташа с трудом втиснулась между задней дверцей маршрутки и противно-мягким, распластанным по сиденью, бедром широченного соседа. Подумалось: «Ну, хоть еду уже, а не на улице мёрзну». Это слабое утешение срабатывало до следующей остановки. Женщина с сиденья напротив, попросила водителя остановиться, стала вставать с места, не дожидаясь пока прекратятся парковочные судороги, качнулась в Наташину сторону и с размаху ударила её по лицу висевшей на локте сумкой. И даже не обернулась, когда Наташа вскрикнула. «Чтоб ты облезла!» - ругнулась мысленно Наташа.
Теперь можно было пересесть на освободившееся место, но Наташа чувствовала: стоит шевельнуться, и слёзы, весь день копившиеся где-то в переносице, хлынут из глаз. Они и хлынули. Пришлось отвернуться к отвратительно-мутному заднему окну «Газели» и, почти не дыша, уговаривать себя не разрыдаться. А на свободное сиденье уже плюхнулся парнище в спортивных штанах с мотнёй до колен, немедленно растопырил ноги почти во всю ширь своих штанов, коснувшись при этом Наташиной коленки. Попытавшись отстраниться, она сдвинула ноги вбок, но конечности парня, почуяв свободное пространство, разъехались уже совсем неприлично. Этакий лягушонок в одёжке! Пришлось Наташе стиснуть зубы и попытаться абстрагироваться и от твёрдой коленки одного соседа, и от жирного бока другого.
Но вот очередная остановка и – о счастье! – жирный дядечка вышел. Наташа смогла пересесть на его место подальше от растопыренного лягушонка. Она достала из сумочки бумажную салфетку и стёрла со щёк и подбородка остатки давешних слёз.
Потом, около торгового центра, вышли из маршрутки почти все пассажиры, лягушонок и толстые тёти тоже вышли, и стало совсем уж неплохо. Наташа поудобней устроилась на сиденье, закрыла глаза, и стала думать. Она больше не позволяла мыслям метаться и суетиться, заставила себя думать связными предложениями, размеренно, внятно. Вспомнила, что всегда умела сосредотачиваться, даже если очень сильно переживала. Когда она училась на втором курсе, умер отец, а ей на следующий был назначен итоговый экзамен по английскому языку, который почему-то там никак нельзя было пропустить. И Наташа зашла в аудиторию первой и села отвечать без подготовки, потому что ей надо было успеть на похороны. И блестяще ответила, и никто не догадался, какое огромное горе сейчас разъедает её сердце.
Вот и сейчас, когда надо было исправить то, что она наделала, Наташа стала думать так, будто она на экзамене, и что строгий и безжалостный экзаменатор – она сама – задаёт вопросы, на которые отвечать нужно немедленно и непременно правильно, потому что от этого зависит будущее.
«Почему случилось всё это, - думала Наташа, - почему ты позволила себе наговорить такого любимому мужу? Что ты за человек такой, раз выплеснула свою истерику, не сумела с ней справиться? Ты же не была такой раньше. Такой вечно ноющей и недовольной, распустившейся до того, что все люди вокруг стали казаться мерзкими уродами, врагами, подлыми тварями. Вспомни, о ком ты сегодня подумала хорошо? Почему в твоих глазах люди становятся хорошими, только если ты испытываешь к ним благодарность за что-то? За починенный принтер, за приглашение вместе пообедать или попить чаю, за то, что помнят про твои любимые конфеты. Что плохого тебе сделала соседка, сантехники, кондукторша в автобусе, парень с молниями на штанах? Ты же всех обругала про себя, все они стали виноватыми в твоих несчастьях. Ты превратилась в инфантильного мизантропа, неспособного вытащить себя из глобального недовольства миром. Попробуй теперь оправдаться».
Экзаменатор отступил на шаг, освобождая место на авансцене для другой Наташи – отвечающей. Пауза, которую нельзя затягивать, а подсказки ждать неоткуда, суфлёрская будка пуста. И вот, с опущенной покаянной головой, отвечает Наташа, тихо-тихо, стыдясь ответов, но не смея лгать самой себе.
«Да, я раньше не была такой. Я хотела жить, хотела радоваться, хотела любить. И любила! Всем своим существом я любила своего мужа! Помню, когда мы только познакомились, я ощущала непрерывный восторг от того, какой он замечательный, самый лучший, самый талантливый! Он тогда только развёлся с первой женой, которая изменяла ему, не ценила. И я так возмущалась, когда заходила речь об этой женщине. Возмущалась от того, как она обращалась с Димкой, унижала его, вернее, пыталась унизить. Я узнала об этом не от него, нет! Нашлись общие знакомые, которые рассказали… И я тогда так старалась стать для него единственной, так поддерживала его! Мне так нравилось заботиться о нём, далёком от всяких бытовых мелочей. Тогда его карьера ещё только начиналась, и ему нужно было много работать, чтобы стать тем, кто он сейчас. Он архитектор, и его проекты тогда казались хозяину их фирмы слишком смелыми, слишком необычными, и целых пять лет понадобилось, чтобы пробиться, чтобы завоевать репутацию. Потом заказы посыпались один за другим, заказчики требовали как раз, чтобы было «не как у всех». И Димка работал, работал, работал. Он никогда не показывал мне свои эскизы – только фотографии уже законченных строений. Это были небольшие загородные дома, какие-то павильоны, немыслимые беседки и ротонды для украшения приусадебных территорий. Это было так красиво! У меня захватывало дух от восторга, когда я думала: это сделал мой муж! А теперь что же? Где же мой восторг? У Димки всё лучше и лучше получались проекты, а я всё чаще и чаще стала кричать на него. Может, я завидую? Результат его работы – воплощённая красота, а моей – малюсенькая зелёная карточка. Отсюда и злоба моя, и яд, и желчь. А ведь когда-то я писала стихи и рисовала картинки к ним. Пусть это было наивно и непрофессионально, но я так радовалась, когда у меня получалось! И Димка радовался! И настаивал, чтобы продолжала! Когда же я перестала писать стихи? Я не помню. Может, тогда же, когда стала считать всех людей вокруг мерзкими и глупыми?»
Наташа-экзаменатор иронично усмехнулась и спросила с лёгкой издёвкой: «И что теперь? Будем считать, что причину мы нашли. Хотя всё это неубедительно, на троечку. Но что ты будешь делать теперь?»
Это был самый главный вопрос, для ответа на который требовались все силы. И Наташина сущность больше не делилась на спрашивающую и отвечающую. Она стала единой, цельной, решительной.
«Я должна всё исправить. Я должна измениться. Не стать прежней, нет! Стать другой, новой, интересной самой себе. И Димке. Димке, которого надо вернуть сегодня же. Меняться мне придётся долго, мучительно, а мужа надо вернуть сейчас. Я без него не могу. И ничего не хочу. Вопрос в том, как это сделать. Я должна найти слова, которые скажу ему по телефону. Такие, чтобы он приехал ко мне. И я должна найти другие слова, которые скажу ему, глядя в глаза. Такие, чтобы он остался со мной».
Это было пока только решение, но Наташа верила, что у неё всё получится. «Я сейчас зайду в магазин, куплю кофе, куплю курицу, запеку её в духовке, как Димка любит. Я налью себе кофе из нашего красного чайника и обязательно найду те самые слова. А потом Димка вернётся, и будет радость. Да, так будет!»
Наташа открыла глаза. Маршрутка уже приближалась к нужной остановке. Вдруг ещё одна мысль взорвалась в сознании, как осколочная граната. «А если у него всё-таки есть любовница?!» Весь давешний план летел к чертям. Наташу снова захлестнула дикая злость, но на этот раз не на мужа, а на предполагаемую любовницу.
Маршрутка остановилась, и Наташа бросилась к выходу, шагнула с верхней ступеньки прямо на тротуар, да так неудачно! Каблук попал в какую-то выбоину, нога вывернусь набок, и Наташа почувствовала, что и с ногой, что-то произошло и с каблуком. Кое-как доковыляв до скамейки на остановке, Наташа села и стала ощупывать щиколотку. Боль была совсем слабой, а вот каблук даже на вид был безнадёжно сломан. Шипя от злости и боли, Наташа осторожно встала и, сильно прихрамывая, поплелась к дому. Надежда купить кофе и курицу сломалась вместе с каблуком – до дома бы дойти! С отчаянием Наташа думала теперь, что ничего у неё не получится: кофе не будет, не будет вкусной курицы для Димы, да ещё, скорее всего, у него есть любовница! Как Наташа ненавидела эту воображаемую женщину!
Ничего логичного и рационального не осталось в этих диких эмоциях, затопивших разум. Любовница! Она представлялась Наташе высокой, стройной, даже костлявой, женщиной лет тридцати – Димкиной ровесницей. У неё был тонкие, хищные черты лица, чёрные, гладко зачёсанные волосы, собранные на макушке в какое-то сложное сооружение их локонов и жемчужных заколок. Чёрное вечернее платье расшито по лифу пошлыми золотистыми пайетками и огромными стразами. Длинные ноги затянуты в чёрные пятнистые колготки с похабными бабочками. Надменно смотрела она на Наташу, презрительно кривила тонкие губы, и Наташа ненавидела её, ненавидела! Ненавидела так, что хотелось немедленно что-то сделать, что-то разрушительное и ужасное. Никогда в жизни не испытав ненависти к реальному человеку, теперь Наташа все свои душевные силы вкладывала в эту ненависть. Ей хотелось убить эту наглую тварь, укравшую у неё мужа!
Стрела в арбалетном ложе – дикая ненависть, натянутая до предела тетива – бешеные нечеловеческие эмоции, да вот только объект призрачен, и тает с каждой секундой, истончается, превращаясь в бесформенное пятно перед глазами, потом в чёрную точку, которая вдавливается внутрь головы, становясь эмбрионом головной боли. И Наташа прислушивается к этому болевому зародышу, боясь сделать лишнее движение головой, чтобы не дать боли вырасти. Потому что сейчас Наташе предстоит думать.
Как будто пережив кризис во время тяжёлой болезни, Наташа вынырнула из своего бреда и вернулась в реальность. А реальность почему-то сильно пахла гарью. И боковым зрением Наташа увидела дым за своей спиной. Она резко обернулась, но струйка дыма рванулась вместе с ней, оставив в воздухе размытое облачко. Наташа с ужасом поняла, что что-то горит у неё в капюшоне. Трясущимися руками сдёрнула не застёгнутый, к счастью, плащ и отбросила его от себя. Да, дым шёл из капюшона. Проходящий мимо дядечка удивлённо остановился, а потом, увидев дым, начал топтать капюшон ногой, приговаривая: «Ах ты господи, что ж это вы, девушка?..» А девушка стояла, беспомощно глядя, как её любимый плащик превращается в грязную тряпку. Дядечка ещё немного потоптался на капюшоне, убедился, что дыма больше нет, и поднял плащ, и заглянул в капюшон. Наташа тоже заглянула. Ткань была оплавлена и обожжена, а к оплывшему краю дыры прикипел окурок сигареты с жёлтым фильтром.
- Всё понятно, девушка! – радостно воскликнул дядечка. – Это вам кто-то с балкона в капюшон попал! Вот ведь как бывает!
Он изумлённо покрутил головой. Глаза при этом светились восторгом: ещё бы, такое происшествие! Будет о чём мужикам вечером за пивком рассказать! Герой! Девушку спас!
- Спасибо вам большое, - сказала мрачно Наташа.
- Да не за что! Хорошо ещё, что сама не пострадала!
И дядечка, сунув Наташе плащик, пошёл дальше, время от времени всплёскивая руками и бормоча: «Ну надо же!»
Наташа держала плащ на вытянутой руке, чтобы не испачкаться. Потом отстегнула капюшон и осмотрела ткань под ним. Повреждений не было, пострадал только сам капюшон. А плащ спасёт химчистка. Двигаясь как во сне, Наташа дохромала до ближайшей урны и выбросила в неё капюшон. И так нелепо выглядел этот кусок ткани фисташкового цвета в грязной уличной урне, что всё происходящее действительно казалось сном.
«Так не бывает, - думала Наташа, - мне это всё снится. Не может быть, чтобы сразу столько неприятностей случилось за один день с одним человеком. Я проснусь, и окажется, что ничего этого не было, и что Димка от меня не ушёл».
Эти мысли уже были сильно похожи на бред сумасшедшего, но других у Наташи не было. Держа плащ в руках, Наташа дошла всё-таки до своего подъезда, поднялась на свой этаж, достала ключи и долго соображала, стоя у двери, какой ключ ей надо вставить в замок. Она не могла вспомнить, как закрывала сегодня утром дверь, и наугад вставила ключ от верхнего замка в скважину. Поворот, ещё поворот, толкнула дверь и зашла в свою прихожую. Какой-то звук раздался внутри квартиры, и безумная надежда заставила Наташу крикнуть:
- Димка!
Бросив на пол сумку и плащ, она помчалась в комнату, в другую, потом на кухню, и наконец, уже понимая, что в квартире кроме неё никого нет, вернулась в прихожую и заглянула в ванную. Никого. Наташа сначала прислонилась спиной к стене, потом медленно сползла по ней вниз, шлёпнулась на пол и завыла. Она выла, монотонно раскачиваясь и слегка ударяясь головой об стену. Затем из глаз хлынули слёзы, все, какие накопились за день. И уже не вой, а рыдания вырывались из Наташи, громкие, со стонами. Она рыдала, кажется, довольно долго, пока не услышала шаги на лестнице. Пришлось зажать рот руками, глуша звуки. Не хватало ещё, чтобы бабушка Хренова пришла посочувствовать.
Слёзы всё ещё текли из глаз, попадали на руки. И Наташа отняла руки ото рта и зачем- то посмотрела на ладони. Мокрая кожа с размазанной губной помадой – это было настолько реально, что Наташа, будто мгновенно протрезвев, подумала: «Нет, это не сон. И я не проснусь в ту реальность, где Димка от меня не уходил. Мне придётся самой вернуть его. Никто и ничто не поможет».
Всё ещё сидя на полу, Наташа сняла туфли и неловко поднялась на ноги, держась за стену. Пошла в ванную, сняла всё с себя, открыла кран с холодной водой. Вода была. Включив и горячую, Наташа шагнула в ванну, задёрнула штору и долго-долго поливала себя душем. Эта льющаяся сверху тёплая вода была как бы маленьким счастьем, и не хотелось, чтобы оно кончалось. И благодаря этому счастьицу, Наташа постепенно почувствовала в себе силы жить дальше и действовать. Действовать! Немедленно!
Кое-как вытершись полотенцем, Наташа надела домашние шортики и футболку с Че Геварой, изношенную до такой степени, что лик команданте еле угадывался на красном трикотаже. Но футболка была любимой, и Наташа не только не могла выкинуть её, но перестать носить тоже не могла. Это была футболка-соратница, футболка-единомышленник! Глянув в зеркало, Наташа подмигнула пламенному вождю и сказала вслух:
- Ничего, мы сейчас всё решим! Сейчас выпьем чаю и решим!
Так Наташе помогли душ и беседа с Че Геварой, что она чувствовала в себе силы не только вернуть мужа, но и совершить какую-нибудь революцию в какой-нибудь недоразвитой стране! О как! Но сначала чай!
Немного болела подвёрнутая нога, но Наташа решила на неё плюнуть и не обращать внимания. Пошла на кухню, вспоминая, есть ли у них зелёный чай. Должен быть. На пороге кухни остановилась от ощущения, что что-то не так. Осмотрелась и увидела приоткрытую форточку. Вот он источник того звука, который Наташа услышала, открыв дверь квартиры. Форточка, должно быть, хлопнула от сквозняка! Ну и ладно! Распахнула дверцы шкафчика, где стояли несколько сортов чая, сахар. Нашла пачку с зелёным чаем и обернулась, чтобы включить чайник.
Чайник был серым. Не красным – серым! И не с золотой жар-птицей на боку, а с уродливым разлапистым серебряным цветком. Чайник был точно такой же, как красный, но вот… серый. Чужой. Наташа, замерев, смотрела на этот чужеродный предмет, и ей было так жутко, так страшно! Уже в третий раз за сегодняшний день чувство реальности сменилось нелепым бредом. Только на этот раз бред был полным, весомым, ощутимым. Его можно было потрогать. Его можно было включить, и он согрел бы воду для чая. Наверное. Не только включить, но даже приблизится к чужаку Наташа не смела. Она просто стояла и смотрела. Потом пришла мысль: «Я сошла с ума». Эта мысль была однозначной и не допускающей иных толкований.
От страха подгибались коленки и шевелились волосы на голове. Попробовать найти реальное объяснение случившемуся Наташа не могла. Она начала тихонько пятиться с кухни в сторону прихожей. «Бежать, бежать сейчас же отсюда!» - колотился страх в голове. В прихожей Наташа первым делом споткнулась о сумку, из которой выскользнул телефон. Она схватила телефон как утопающий соломинку, и не раздумывая, набрала Димкин номер. Он ответил сразу, но Наташа не обратила на это внимания.
- Привет! – сказал Димка совсем обычным голосом.
- Дима, со мной случилась беда, - сказала Наташа.
- Я буду через десять минут, - ответил Димка немедленно.
Он пришёл даже быстрее, а Наташа всё это время стояла в коридоре, прислонясь спиной к стене, около которой выла сегодня. Стояла и думала: «Димка сейчас придёт, а я не придумала, что мне сказать ему, как мне попросить у него прощения, какими словами мне дать ему понять, что всё будет теперь по-другому? Как мне сказать? Чтобы он поверил? Чтобы он понял!»
Услышав шаги мужа на лестнице (Наташа всегда знала, что это именно его шаги!), она открыла задвижку на входной двери и слегка толкнула её. Не стала выглядывать ему навстречу, как делала обычно, а трусливо отступила на пару шагов. Дверь распахнулась, и вошёл Димка, взволнованный, запыхавшийся, такой родной, такой любимый! Он бросил в угол какой-то пакет и сразу, с размаху обнял Наташку, сжал её до хруста, так, что она даже пискнула, прижал одной рукой её голову к своей груди и стал быстро-быстро целовать её в макушку. И сразу слёзы потекли из Наташкиных глаз, но совсем другие, слёзы облегчения, слёзы счастья. Она всё-таки вывернулась из-под Димкиной руки и поцеловала его, и он её поцеловал. А когда они смогли, наконец, немного оторваться друг от друга, он спросил:
- Ты сказала, что с тобой беда. Что случилось?
- Ты от меня ушёл! Вот что случилось! – в этот момент Наташка и думать забыла про чайник.
- Я вернулся! – сказал Дима, - да и не уходил я! Это так, чтобы ты успокоилась и прекратила истерить.
- Так?! – заорала Наташка, - Так?! Если бы ты знал, что я сегодня пережила!.. – она замолчала на полуслове, и уже спокойно сказала, - Дима, я, кажется, сошла с ума.
Димка внимательно на неё посмотрел, а потом спросил:
- И в чём это выражается?
- Пойдём, - сказала Наташка и повела мужа за руку на кухню. – Вот.
Она слабо надеялась, что пока стоит в коридоре, дожидаясь Димку, чайник опять станет красным. Но нет – серый.
Димка долго молчал. Потом подошёл и взял чайник в руки. Потом медленно выговорил:
- Та-а-ак… - опять помолчал. – Ты маме звонила?
- Мама на даче и не собирается возвращаться, пока все яблоки на сок не перегонит! – возразила Наташка.
- Ага. Но мы всё-таки проверим, - Димка достал из кармана сотовый и набрал номер тёщи. – Екатерина Петровна? Здравствуйте! Как ваше здоровье? – выслушал тёщин ответ и снова спросил, - А вы к нам сегодня, случайно, не заходили?
Трубка в его руке защебетала, забулькала и щебетала и булькала довольно долго.
- Понятно, - сказал Димка, - а чайник…
Но, не дав ему договорить, трубка защебетала снова. И снова долго.
- Екатерина Петровна, а где наш чайник? – спросил у тёщи Димка, и Наташка поняла, что всё в порядке. – В кладовке? Спасибо, большое! Спасибо! Нет, Наточка сейчас не может говорить, сильно новому чайнику радуется. Вот чаю напьётся и перезвонит!
Димка нажал на отбой, а Наташка уже сорвалась с места и помчалась к кладовке. Открыла её и увидела красный чайник, их с Димкой чайник! Он стоял на полке носиком к стенке, как будто обидевшись, и Наташа схватила его и прижала к себе. И понесла на кухню, и налила в чайник воды, и включила его. И только потом спросила:
- Мама была?
- Мама, - мрачно сказал Димка. – У неё на даче соковыжималка сломалась, и она приехала в город за новой. А в магазине электротоваров увидела «дивный чайничек, ну совершенно как ваш, только более подходящей расцветки»! – последнюю фразу Димка произнёс, пародируя тёщу.
А Наташка счастливо засмеялась. Всё было хорошо. И не надо было никаких слов. Главное, не забывать, что всё дело в ней, в Наташе, и не держать обиды на весь мир. И на любимого человека.
Димка уже сыпал в кружки заварку, наливал кипяток, гремел ложкой – целая церемония! А потом спросил:
- А что же мы теперь с нашим подкидышем делать будем?
Наташка, хохотнув на «подкидыша», кинулась в коридор, нашла на полке свой телефон и набрала номер:
- Надежда Леонидовна? Это Наташа. Не надо завтра покупать чайник. Я принесу. У меня лишний дома оказался!