Рассказ-быль
***
О дружбе пенсионерки Веры Ильиничны с обыкновенной крысой.
***
Всю свою трудовую жизнь Вера Ильинична посвятила школе, где вела три предмета: ботанику, биологию и анатомию человека. Сейчас она пенсионерка, живёт одна-одинёшенька на окраине города в, так называемом, частном секторе. А когда-то у неё была большая семья: она с мужем и пятеро детей, большая четырёхкомнатная квартира и обоснованные надежды на достойную старость.
Но настало новое, так называемое, постперестроечное время, и будущее оказалось совсем не радужным.
Умер муж, разъехались дети. "Обеспеченная и достойная старость" - этот коммунистический лозунг предан анафеме, и право на сносное житьё надо отстаивать, но пенсионный период не лучшее время для борьбы. Квартиру она разменяла на две и отдала детям, а сама переехала в небольшой деревянный домик на окраине города, доставшийся ей от старшей сестры, Марии, по завещанию. Сыновья прилично отремонтировали домишко, особо укрепив оконные рамы, ставни и сени, и сделали внутренний интерьер, приближённый к тому, который был у Веры Ильиничны в её спальной комнате на прежней квартире.
Топить печь дровами и углём, носить воду из колодца, возиться на огороде ей не в диковинку, ибо знакома с этим с детства. Завести что-нибудь серьёзное из живности она не решилась - ведь на скудную пенсию впору самой бы прожить, но десяток кур содержать не накладно: неслись хорошо – полсотни яичек за неделю, и продав их, Вера Ильинична обеспечивала своих несушек кормом на две недели.
Однажды она не досчиталась одной курицы. Как ни ломала голову, но причину исчезновения несушки она так и не нашла. Помог случай. Сидела она как-то в летней кухонке, лущила собранные стручки гороха и услышала куриный переполох, а одна курица просто ревела. Раздвинув бобовые плети, выполняющих роль стен кухни, увидела, что трепыхающуюся курицу, волочит кот. Она уже давно заприметила этого рыжего, с полукруглыми от обморожения ушами и полухвостом, кота. Особого значения его присутствию на своём дворе она раньше не придавала. Увидев безобразие, истошно закричала на разбойника, тот моментально оставил добычу и скрылся через щель в заборе. Вера Ильинична сразу догадалась, что предыдущая пропажа курицы на совести этого рыжего субъекта. С тех пор она, как только заприметит его, сразу гнала.
Почти ежедневно её навещал ещё один представитель домашних животных, пёсик, которого она назвала Тимохой. Это был беспородный кобелёк, чёрной масти, с белой заплаткой на груди и с жёлтыми пятнышками над глазами, стоячими ушами, но кончик одного уха свисал.
Он появлялся примерно в одно и то же время, где-то около полудня, садился либо возле крыльца, если баба Вера была в избе, либо посреди двора, если она была вне хаты. Заметив Тимоху, она, по привычке. затевала с ним беседу, жестикулируя руками, а он, внимая, по-своему, по-собачьи, её словам, в то же время следил за её руками, наклоняя голову с бока набок. Со стороны это зрелище было умилительным и забавным. По окончании она обязательно угощала его "чем бог послал".
Пёсик, вероятно, был "бомжиком", постоянного и надёжного источника питания не имел, и потому не воротил носа от предложенного угощения в виде либо картошки, либо риса, либо макаронных изделий.
Отсутствие кошки в доме сказывалось на "поголовье" мышей, и если поначалу они безобразничали только по ночам, нагло шебурша чем-то и пища, то со временем стали сновать по квартире и днём. Конечно, Вера Ильинична не могла равнодушно наблюдать, как мышиное племя оккупирует её квартиру, и подкладывала им всякие гадости, наподобие цемента, смешанного с мукой и сахаром, или негашёной извести с теми же компонентами. На какое-то время мыши утихомиривались, но потом снова давали о себе знать...
В своё время сестра Мария держала козу и для неё была построена сараюшка. Сейчас в ней хранился уголь и различная утварь, необходимая в хозяйстве. Углём приходилось пользоваться круглогодично. Летом уголь расходовался только для приготовления пищи на "летней кухне". О ней тоже надо сказать несколько слов. Когда-то на её месте стояла настоящая, дощатая, с плоской крышей и кирпичной плитой, летняя кухня. Но по чьей-то неосторожности она сгорела. Муж Марии построил новую, в упрощённом варианте: только крышу из шифера, а в качестве стен служили заросли вьющихся: хмель, бобовые, вьюны. Гордостью новой кухни считалась оригинальная печка, которую муж Марии придумал сам и очень этим гордился. Выполнил он эту печь из обыкновенного молочного бидона, расположенного вверх дном. Конечно, печурка небольшая, но хозяев к тому времени осталось двое и их она вполне удовлетворяла; ну, а Веру Ильиничну – тем более.
История, о которой я хочу поведать, началась в один летний вечер. Вера Ильинична пошла в сараюшку за углём и случайно заметила в углу, на давних остатках соломы, крысу. Та сидела неподвижно, отрешённо, как философ, погружённый в раздумья. Но крыса, конечно же, не философ и видимость раздумья – это, скорее всего, свидетельство о её горемычной жизни. До этого момента Вера Ильинична крыс у себя не замечала. Нормальная реакция нормального человека – гнать прочь этого мерзкого грызуна, разносчика всевозможной заразы. Но эта крыса имела жалкий вид, была взъерошена и почему-то не спешила скрыться. Убогий вид зверюшки вызвал у Веры Ильиничны сочувствие и будучи "каким-никаким" специалистом по животному миру, относилась ко всем животным, в том числе и к крысам, без обывательского восхищения или презрения. Она не стала её прогонять, а наоборот, сходила в избу, отрезала ломтик хлеба и, вернувшись в сарай, положила его рядом с угольной кучей. Крыса задвигала головой, нос её мелко задёргался, впитывая хлебный аромат, но с места не сдвинулась. Вера Ильинична набрала уголь в ведро и ушла.
На следующий день она пошла опять в сараюшку за чем-то и тут же вспомнила про вчерашнее. Да как не вспомнить, если крыса сидела примерно на том же месте, выглядела более прилично и от хлеба даже крошки не осталось. Вера Ильинична почувствовала какой-то внутренний контакт со зверюшкой, её душа озарилась от того, что она сделала доброе дело бедствующему существу. У нас, у людей, свои проблемы, а что мы знаем о проблемах другой живности? Бог не дал им способности сочувствовать другим, но сами они страдать могут, и посочувствовать им можем только мы, люди.
Вера Ильинична вернулась в избу, опять отрезала ломтик хлеба, налила молока в блюдце, которое давно не использовалось по назначению, оставила всё это на старом месте и, набрав угля, ушла.
Дня через четыре крыса стала встречать свою благодетельницу уже снаружи сараюшки, возле дверцы. Вера Ильинична видела, что крыса прониклась к ней доверием, но всё-равно старалась не форсировать сближение с ней.
Ещё через несколько дней Вера Ильинична, выйдя, как обычно, часов в семь утра на крыльцо, увидела крысу прямо на нижней, первой ступеньке. Она вытянула своё мелко дрожащее рыльце к Вере Ильиничне, уставилась на неё своими чёрными бусинками глаз. Вера Ильинична обратила к ней свою речь:
- Что, горемычная, оклемалась? Ну, а дальше-то как? Не знаешь? И я не знаю: подкармливать тебя мне не накладно, только ты веди себя прилично: не порть продукты, не грызи вещи, и тогда мы с тобой поладим...
В таком духе Вера Ильинична наставляла зверька минут десять. Она и сама не очень-то серьёзно относилась к своим словам, и говорила, лишь бы выговориться, ибо такая возможность ей предоставлялась далеко не каждый день. Бывало, что за три дня не вымолвит и словечка, если не считать беседы с Тимохой. В течение всего монолога крыса не изменила своей позы.
Выговорившись, Вера Ильинична вернулась в дом, взяла сваренное с вечера вкрутую яйцо, сняла с него скорлупу и вынесла его крысе. Наклонившись, она медленно поднесла яйцо почти к самой мордяшке и положила его. Крыса не убежала и сразу же принялась обнюхивать еду. Вероятно, такой продукт ей раньше не приходилось есть, и поэтому процесс ознакомления с ним затянулся. Наконец, будто поверив в порядочность Веры Ильиничны, она принялась за трапезу.
Вера Ильинична продолжила беседу с крысой, называя её, время от времени, крысулей. В созвучии с этим словом она придумала и имя ей: "Красуля".
Ещё через пару дней, тоже утром, Вера Ильинична обнаружила крысу уже у порога в избу. Надо сказать, летом Вера Ильинична дверь в избу никогда не закрывала, надеясь на надёжность запора входной двери в сенях. Днём она держала открытыми и окна, но на ночь их закрывала. У одного окна щеколда работала туго, и поэтому его она только прикрывала.
Несмотря на возраст, зрение у Веры Ильиничны было отличное и, встав с кровати, пройдя на кухню, она боковым зрением заметила что-то лишнее над порогом. Пригляделась внимательней и была удивлена: над порогом в уголке возле бокового косяка виднелась знакомая мордашка с дёргающимся носом и чёрными бусинками глаз; остальная тушка Красули скрывалась по ту сторону порога. Веру Ильиничну неприятно потревожил не сам факт появления крысы в доме, а возможность этого факта: она считала, что сени отремонтированы очень добротно, нет ни одной щели и вот на тебе! - нивесть каким образом постороннее живое существо, хоть оно и не является нежелательным, проникло в её жилище.
- Ну, что, Красуля? - давно здесь сидишь? Интересно - как ты сюда пробралась?
Крыса привыкла к монологам Веры Ильиничны, знает, что ничего угрожающего это не сулит и по окончании последует что-нибудь вкусненькое; осталось дождаться его окончания, а чтобы время зря не тратить, шустро вскарабкалась на порог, уселась на задние лапки и передними стала усердно мыть мордашку. Вера Ильинична отметила про себя: "Раньше она так не делала и до конца сидела насторожённо. Значит, появилось доверие ко мне, а раз так..." Она, без всякой осторожности, как будто перед ней была кошка или собака, прошла к шкафу, взяла сухарик и так же без церемонии положила его перед модашкой крысы. Крыса никак не проявила сигнала боязливости, а сразу же принялась хрустеть на месте.
Насытившись и напившись, крыса ушла по своим делам. Днём она раза два появлялась возле миски, в качестве которой служила консервная банка из-под кильки. Вера Ильинична наполнила её смесью круп, предполагая, что этого хватит на несколько дней.
Наступившей ночью мыши вели себя особенно буйно и от их громкого писка Вера Ильинична просыпалась несколько раз. Она посетовала, что отрава давно закончилась, а запастись новой не удосужилась, посчитав, что с мышами уже покончено. А к редким тихим пискам, которые её особо не беспокоили, она привыкла.
Утром, у порога, она обнаружила кучку мышиных тушек: посчитала - их оказалось семь штук. Гадать, чья это работа, Вере Ильиничне не пришлось: ведь многажды слышала, что крысы уничтожают и разгоняют мышей, а теперь убедилась воочию. Она смела мышей веником в савок, вынесла их за калитку и выбросила под забор, где частенько пробегают собаки или кошки.
Начиная со следующей ночи Вера Ильинична больше не слышала мышиного писка и возни.
Погода испортилась. Трое суток с небольшими перерывами шли обложные, моросящие дожди. В избе стало зябко, но сие неудобство Вера Ильинична свела на нет, оживив печь углём. Заодно и пищу готовила на ней, сняв нагрузку с летней кухни.
В отличие от Веры Ильиничны, у крысы неотложных дел вне дома не было и она эти дни проводила внутри, облюбовав тёплый уголок возле печки. Под ногами у Веры Ильиничны не путалась и, тем самым, не досаждала ей своим присутствием.
За ночь печь остывала. Вероятно, это обстоятельство причиняло дискомфорт крысе, и во вторую ненастную ночь Вера Ильинична почувствовала возню в районе ног поверх одеяла. Сразу, спросонья, она не поняла - в чём дело, кто её тревожит? Но быстро прикинула, что кроме крысы - некому. Этот неожиданный маневр крысы напряг Веру Ильинична: дружба дружбой, но лезть на кровать - это уж слишком. Она с лёгким отвращением ждала, куда дальше крыса намерена продвигаться. Если останется у ног, это ещё куда ни шло. Но если будет продвигаться в направлении её головы, то придётся её шугануть.
То ли животное оказалось таким смышлёным, то ли очень осторожным, но позиция у ног Веры Ильиничны оказалась последним её рубежом на все последующие ночи. Панического страха перед крысой Вера Ильинична не испытывала, но осторожность проявить не мешало бы. Поэтому, когда она приготовлялась ко сну, на одеяло в районе ног укладывала тряпочку, которую застирывала чуть ли не каждый день.
Ненастье длилось дней пять, а затем опять наступили тёплые, солнечные дни. Яркая, как-будто помолодевшая, зелень на огороде радовала глаз Веры Ильиничны. А под окнами красовались плотные от больших листьев и гроздей ещё зелёных ягод, кусты смородины.
Однажды она пошла проверить почтовый ящик, который находился на улице возле обочины дороги. В то время в некоторых городах было принято в частном секторе ставить целую сборку почтовых ящиков для нескольких домов. Она взяла газету и вернувшись во двор, забыла закрыть за собой калитку; такое с ней, правда, редко, но случалось.
Она удобно устроилась в плетёный из лозы полустул, полукресло, доставшийся ей по наследству вместе с домом, и принялась за чтение газеты... От этого занятия её отвлёк характерный крик козы. Оторвавшись от газеты, Вера Ильинична увидела занимательную картину: три козы, одна взрослая и две - подростки, стояли возле кустов её смородины. Взрослая, крик которой и услышала Вера Ильинична, совершала прыжковые па, а две остальные непонимающе наблюдали за ней, видимо, оторвавшись от поедания смородинных листьев. Продолжая взбрыкивать, взрослая коза устремилась к калитке. В бок одной из оставшихся как-будто бросили большой, засохший ком серой земли. Она встрепенулась, тоже взбрыкнула и устремилась за мамашей. Ком земли висел, прилипнув к шерсти. Вторая козочка не захотела оставаться в одиночестве и тоже устремилась к калитке. Земляной ком отвалился и тут же, как мячик, снова подскачил и ударился в бок последней, но не прилип, а упал в траву и больше не подпрыгивал.
Вера Ильинична догадалась - что это за прыгающий ком и пошла убедиться в своей догадке и заодно закрыть калитку. Так и есть: светло-серым земляным комом оказалась её Красуля. Вера Ильинична, как обычно, затеяла одностороннюю беседу с Красулей, а та тоже, как обычно, уселась на задние лапки и принялась умывать свою мордашку. Такое поведение крысы Вера Ильинична расшифровывала по-своему: дескать, я тебя не опасаюсь и из уважения к тебе послушаю, но так как ни слова из того, что ты произносишь, я ни бельмеса не понимаю, то чтобы не терять зря время, умоюсь. А может, этот сметливый зверёк таким образом демонстрировал свои мирные намерения?
Вдоволь наговорившись, Вера Ильинична пошла досматривать газету...
Идёт время. У Веры Ильинична с плеч свалились некоторые, беспокоившие её раньше, факторы: мыши то ли притихли, то ли исчезли совсем; кот, похититель кур, больше не появляется в её дворе; за свои зелёные насаждения она может быть спокойна. Вот только плохо, что Тимоха не появляется: вероятно, Красуля отвадила собачку - здесь она переусердствовала. Но как зверюшке объяснить ошибочность её поступка?
Однажды Вера Ильинична засиделась дольше обычного у телевизора, закрыть ставни окон своевременно она забыла, а теперь её одолевал сон и заставить себя выйти во двор она не смогла. С ней такое и раньше не раз случалось и ничего - никаких происшествий, а почему сегодня должно что-то произойти? Она только плотнее сдвинула занавески на окнах.
Среди ночи Веру Ильиничну ошпарил невообразимый мужской крик, перемежающийся благим матом. Не соображая, машинально, давно отрепетированным движением, она бросила руку на кнопку включателя ночника-бра, укреплённого на стене у её изголовья. Сороковаттка ясно высветлила жуткую и одновременно комичную картинку: на подоконнике стоял на коленях молодой, с короткой стрижкой, с выпученными глазами, мужчина. Он издавал вышеозначенные звуки. С его носа свисала, как дрыгающаяся серая гроздь, Красуля. Мужчина пытался оторвать её от носа, но движения его рук были неловки, конвульсивны: то ли от того, что становилось ещё больнее, при попытке сорвать что-то, вцепившееся ему в нос, то ли наоборот - кто так дерзко напал на него, он понял, но инстинктивная брезгливость к крысиному и мышиному племени, свойственная большинству наших людей, сковывала их свободу.
Взрыв света ошеломил мужчину и он по инерции ещё с секунду продолжал свои неловкие манипуляции, а затем неестественно быстро исчез в темноте вместе с крысой. Ещё какое-то время доносилась мужская, быстро удаляющаяся ругань.
Вера Ильинична тут же погасила свет и минут десять сидела на кровати, приходя в себя и обдумывая ситуацию. Уснуть будет невозможно, пока ставни открыты. Осторожно выглянула в окно: луна хоть и неполная, но освещает довольно хорошо: во дворе - никакого движения.
И всё-таки, страх не отпустил Веру Ильиничну настолько, чтобы она решилась выйти наружу. Ещё какое-то время она пыталась убедить себя, что после такой встряски вряд ли злоумышленник будет подкарауливать её во дворе; да и вообще - вряд ли теперь когда-нибудь он вновь появится здесь. Но это ей внушал разум, а вот сердце всё ещё не успокоилось и своим биением заглушало его голос.
Вера Ильинична поглядела в темные прямоугольники окон, не закрытых ставнями: ей опять стало не по себе. Закрыть надо непременно, но как заставить себя переступить порог, выйти на крыльцо и дальше.
Чуть слышно прошмякали два двойных удара старые часы-ходики. Ещё лет пятнадцать назад эти звуки были слышны довольно сносно и означали условно "ку-ку, ку-ку", что соответствовало двум часам ночи. Сама кукушка выскакивала исправно и бесшумно, а вот голосок её пропал безвозвратно, о чём Вера Ильинична нисколечко не жалела, ибо просыпаться не запланировано каждый час не было необходимости.
"О, всего-то только два часа ночи! До утра ещё можно выспаться, но как заставить себя выйти и закрыть ставни?" Ещё минут десять Вера Ильинична боролась со своим страхом и всё же решилась: она выключила свет, бесшумно, на цыпочках прошла в сени, долго стояла прислушиваясь. Затем нащупала и взяла топор, как можно бесшумней отодвинула дверную щеколду, опять постояла, прислушиваясь. Начала медленно, с остановками, чтобы не скрипнула, открывать дверь, держа наготове своё оружие. Успокоившееся, было, сердце опять бешено заколотилось. Открыла дверь ровно настолько, чтобы просунуть голову: ничего подозрительного. Также осторожно спустилась с крыльца, непрестанно вертя головой. Направилась к ближайшему окну спиной, закрыла ставни и вставила засов, действуя всё время одной рукой: вторая рука наготове с топором. И так, чуть ли не приглаживая стены дома спиной, она передвигалась от одного окна к другому. Последнее окно, кухонное, выходило на улицу и его Вера Ильинична закрывала уже спокойно: на улице видно далеко, насколько возможно это ночью, и в пределах видимости никого и ничего движущегося не наблюдалось.
В дом она возвратилась чуть ли не бегом, повставляла клинышки в отверстия ставневых засовов и только после этого почувствовала себя в безопасности. "Чтоб я ещё хоть раз оставила ставни не закрытыми!? - не бывать этому!" Нервное напряжение спало и она почувствовала усталость и ... голод. Ещё днём она пекла блины и на завтра оставила стопку в штук двадцать: не дождались они до завтра - уплела их Вера Ильинична, как говорится, "за милую душу", со сливовым вареньем прошлогоднего изготовления. "Ну, вот, теперь можно и баиньки", - сказала она сама себе.
" Но какова Красуля!?" - Вера Ильинична только начала было рассуждать о роли её Красули в ужасном ночном событии и строить предположения о её судьбе, как почувствовала знакомый толчок на постели у своих ног, и знакомую возню. Она опять включила свет и увидела свою спасительницу на обычном месте, но на этот раз крыса была не как обычно - беспечна, равнодушна, а настороженно упёршись своими чёрными бусинками прямо в глаза Веры Ильиничны, будто пытаясь прочитать в них оценку своему поступку - бесцеремонное изгнание ночного визитёра. Вера Ильинична была несказанно рада благополучному исходу ночного происшествия и тихим, ласково восторженным голосом начала свою хвалебную речь прямо в эти чёрные бусинки. Их владелица поняла, что действовала правильно, гнев на её голову не обрушится и, приняв обычную свою позу, стала умываться.
По мере того, как Вера Ильинична выговаривалась, она постепенно успокаивалась, страх от пережитого притуплялся. В какой-то момент, ей показалось, что она увлеклась и говорит слишком долго, дольше обычного и тут же возникла мысль, никак не гармонирующая с ситуацией: "Интересно, насколько хватит крысиного терпения, если я буду говорить до умопомрачения?" И она даже высказала вслух эту мысль.
Как долго говорила Вера Ильинична, она не засекла, но глядя на продолжающего безмятежно умываться зверька, поняла, что соревноваться с ним в терпеливости бесполезно.
Вскоре Вера Ильинична поймала себя на том, что у неё стал заплетаться язык, и в течении мыслей появились провалы; а это верный признак погружения в сон. Она взглянула ещё раз на Красулю, невольно представила её собакой и подумала: "Раз ничто её не тревожит, значит, на дворе никого нет, значит, я могу спокойно засыпать" и нажала кнопку выключателя бра.