Расскажу я вам, как однажды подарок от лесовика получил. Уж лет двадцать прошло с той поры. Задумал я как-то в лесу переночевать. А то ходишь туда, ходишь, а ночуешь всегда дома у себя. А так настоящие лесные люди не делают. Настоящие лесные люди в лесу и спят, листьями да ветками укрывшись, а едят только то, что добыть удалось. Вот я и решил хоть разик в лесу переночевать – задел положить. Прочитал в книжке как таёжники костёр негаснущий – нодью – сооружают, пилу взял, топорик, припасу нехитрого – и отправился в лес. Для ночёвки на опушке ельника место выбрал – где смолистого валежника было много. Там ёлку здоровенную из земли выворотило. Вот возле неё я и решил устроиться. На ствол её плащ-палатку солдатскую наискось натянул. Это защита от ветра будет, чтоб в спину не дуло, а от костра тепло отражалось. А костёр так зажёг: взял сухой ствол еловый, да на три части по сажени примерно распилил. Две рядом положил, колышки по бокам в землю вбил, чтоб не разъезжались, сухих веточки сверху положил, да и поджёг. Как разгорелся костёр, так сверху третью дровину положил. С костром таким даже зимой можно спать – знай только с боку на бок переворачивайся, да стволы подправляй, чтоб пламя не гасло. Поджарил себе грибов на палочке, сухарями закусил, чаю в котелке вскипятил, перекрестил округу на все четыре стороны, да и спать лёг. Лежу. Тепло – нодья-то жарко горит, да не идёт сон.
Как полночь наступила, в лесу такое началось – то листья зашуршат, то ветка хрустнет, то как будто дыхание чьё-то слышится. И не видно ничего. Вокруг костра сажени на три светло, а дальше – как стена тёмная встала. И за той стеной невидимый кто-то ходит. Страх на меня напал. Понял я, что отшельники терпели, кто в старые времена в лесу-то жил. Называли они это дело – страхование. Келии свои они ставили в такой глухомани, которую лесовые да болотные духи исконно своей считали. А тут – вот напасть – христианин появляется, целый день работает, а ночь молится. Видать, то ли невмоготу лесовому та молитва, то ли веру отшельника он проверить хочет, вот и пугает. Ляжет спать монах, и грезится ему, что великан волосатый за ноги его дёргает. А то слышит вдруг – тройка едет, бубенцами звенит. Это в глухомани-то, в лесах непроходимых.
Как вспомнил я всё это, ещё страшнее мне стало. Тут уж не до сна. Ночь ещё долгая впереди – в начале осени дело было – стал я думать, как мне страх побороть, до рассвета время скоротать. Вспомнил, как святые отцы с искушениями боролись, и молиться начал: «Господи Иисусе! Помилуй мя!» Вот так с молитовкой до утра и просидел. Как светать стало, затихло в лесу. Подремал я часа два, собрал вещички, костёр водой из канавы залил, да и пошёл домой. Научился я в ту ночь Богу молиться.
На пути у меня поляна попалась, меж двух оврагов зажатая. Никогда она грибным местом не была – а тут… Что за чудо? Вся как сплошным ковром опятами покрыта. Был у меня с собой пакетик, набрал я туда грибов и домой пошёл, за вёдрами. И с вёдрами на ту поляну я ещё трижды ходил, пока ни одного опёнка на поляне не осталось. Таким я был человеком тогда – все грибы в лесу хотел собрать. Пришёл, стал я те грибы чистить. Умаялся – ночь-то не спал, а отдохнуть нельзя – грибы ведь пропадут. Вот и чистил я эти грибы как проклятый, а потом ещё солил, да квасил. Когда уж до кровати дошёл, в глазах у меня эти грибы стояли, заснул – они и во сне мне грезились. Зима пришла, за нею пост великий – самое время те грибы есть, а не могу – не лезут в рот. Выбросил я их потом. Подумал так тогда – от подарков нечисти лесной проку нет. После этого я уж полные вёдра грибов из лесу-то не таскал. А сейчас вообще почти не собираю. За те двадцать лет, что в лесу живу, красота грибов и трав мне начала открываться. Задумал я все травы и грибы, что в лесу нашем водятся, сфотографировать. А тут такой расклад - либо фотография хорошая, либо корзина полная. Так что, по-другому я смотрю сейчас на тот подарок от лесовика – многое я после него понял.
Вот я и думаю – а, может, лесовой-то дух, совсем и не нечисть, раз молитве да нестяжанию меня научил. Только понять его верно надо.
Ну, а со временем ночёвка в лесу для меня обычным делом стала. Только костёр я уже не разжигаю – лучше уж спальный мешок с собою взять. Теперь меня не видно, а я всё вокруг вижу. Вполглаза сплю, вполглаза наблюдение веду. И молитовку не забываю. Хоть лесовик и не показывается больше, лес всё ж – не избушка родная.
16.4.2013