Корабль в море.
Как-то вечером, даже ночью, по служебной надобности пришлось мне пойти посмотреть гакобортный огонь. Он находится на кормовом ограждении (релингах) третьей палубы. Задняя часть этой палубы никем не занята, потому, что там находится санчасть - несколько помещений, теперь закрытых и не посещаемых, потому, что врачей на кораблях больше нет. Поскольку судно было на ходу, то освещение палуб, естественно было выключено. Впрочем, это обстоятельство нисколько меня не шокировало, поскольку уж фонариками я всегда себя обеспечиваю с избытком. Итак, иду я себе спокойненько к фонарю, проверяю его, и чувствую,... что за мной кто-то наблюдает. Всякому человеку не приятно, когда за ним ночью кто-то наблюдает. Я стараюсь не подавать вида, что почувствовал наблюдение, но выключил фонарик, который выдавал меня с головой, поменял позицию, и стал, теперь уже в темноте оглядываться с тем, чтобы определить, кто это за мной смотрит и с какой целью.
В какой-то момент я встретился взглядом с женщиной с совершенно неестественно бледным лицом, темными волосами и какими-то трагичными глазами, которые смотрели на меня из необитаемой санчасти через окно одновременно равнодушно, заинтересовано и напряженно. Выражение лица у этой женщины было как у снайпера, который уже определил цель и выжидает удобного случая, чтобы выпустить убойную пулю. Правда, винтовки и оптического прицела у этой женщины не было. Все это я прочувствовал и просчитал за малое время, которое бы пуля преодолела столь короткое расстояние.
Сердце мое дало легкий сбой, животный страх, волной поднявшись из верхней части позвоночника одновременно пошел наверх в голову и вниз по спине к животу и ногам. Кожа на мне стала шевелиться, иголочки резко закололи в голову и сердце, решив пока что не останавливаться, дало мощный импульс крови перемешанный с немалым количеством адреналина, могущий порвать сосуды вместе с мышцами и костями. И этот удар я выдержал. Осторожно, на деревянных ногах я стал выбираться из этого жуткого места, соображая, что на судне никаких женщин нет, тут у нас только одни мужики, значит, это либо нелегальная пассажирка, которая забралась неизвестно как на судно, либо какая-то чертовщина.
Материалистические воззрения не всегда побеждают ночью в подобных ситуациях, поэтому я стал постепенно отходить с проклятого места, краем глаза наблюдая за поведением женщины. Посветить фонариком в ее сторону у меня недоставало духу, но, постепенно отходя, я видел, что она все также напряженно следит за мной. Мое тело на 90 процентов состояло уже не из воды, а из страха, волосы на голове продолжали шевелиться, но я настойчиво двигался к спасительной полоске света, которая обозначала дверь внутрь судна, где было светло, где были люди, и где было безопасно.
Я ворвался внутрь судна и прикрыл за собой дверь. Потом поспешил к себе в каюту, включил всюду свет, осмотрел все три комнаты и закутки, запер дверь на замок, налил полстакана висков, постепенно, маленькими глотками, как лекарство выпил все и только после этого задумался. В светлой каюте, после полстакана висков во мне проснулся исследователь, уже способный мыслить. Впрочем, мыслей никаких не было, смелости пойти и все выяснить еще не появилось, так что я решил подождать до завтра, а там и оглядеться.
Назавтра, сославшись на плохое сопротивление изоляции в сети освещения, я попросил открыть мне это страшное помещение. Разумеется, один ТУДА я ходить не хотел, так уговорил боцмана, что если еще ключи понадобятся, и чтобы не бегать, то пусть со мной и идет. Он согласился и мы пошли. Надо сказать, что входил я в это проклятое помещение, как первокурсник медучилища первый раз в анатомичку. Ко мне вернулся вчерашний страх, но не в полном объеме, как вчера, а чуть меньше. Конечно, боцмана, как малоценного, я пропустил вперед. Вскоре мы обнаружили ту бледную женщину. Она портретом висела на двери. Дверь, во время качки открылась, встала на стопор, которые всегда имеют судовые двери и в таком положении и осталась. Поскольку это была внутренняя дверь в амбулаторию, и она раньше всегда была закрыта, то портрета этого я не видел, проходя по этой палубе. Портрет был старый, вырезанный из не то календаря, то ли из рекламного плаката. От времени он поблек, стал таким каким-то синим. Женщина на этом портрете уже потеряла свою привлекательность, но все еще пугала меня воспоминаниями прошедшей ночи. Портрет был прикреплен липкой лентой к двери. Я открепил его, и под непонимающим взглядом боцмана, уложил его в ящик стола. Одним страхом стало меньше.