По асфальтированной дороге, что на правом берегу Яузы, со стороны Садового кольца, убаюкивающе шурша шинами, проносился новенький, сияющий краской и лаком деревянных бортов, почтовый пикап Москвич — 401. Он миновал величественные развалины Андроневского монастыря, расположенного на зеленом холме противоположного берега и, нырнул под железнодорожный мост перекинутый через реку. Еще пару поворотов, шлюз и конечная точка маршрута. Миновав второй, закрытый густой зеленью, поворот автомобиль резко затормозил.
Наслаждаясь прогулкой, открывающимися перед нами видами извилистой реки, закованной в гранитные набережные, окаймленные зелеными посадками кустов и деревьев, развалинами стен и башен древнего монастыря, возвышающегося над противоположным берегом, мы крутили педали своих велосипедов. Впереди, за сквериком, замаячили крыши береговых построек шлюзовых сооружений — конечного пункта прогулки перед возвращением домой. Миновав поворот, я оглянулся на спутника и сделал ему знак, что будем возвращаться. Дорога была пустынна, но взгляд упирался в зеленку и закрывал полотно дороги за поворотом. Разворачиваться здесь было не разумным, но я проехав еще метров тридцать вперед, уже не оглядываясь, повернул руль. Последнее, что ухватил мой взгляд было левое крыло автомобиля.
Полет в кромешной темноте был настолько стремительным, что вызвал в мозгу вопросы: «Почему так высока скорость? Она выше скорости самолета. Скорее, даже выше скорости ракеты? И почему, при такой скорости, настолько комфортно?». На душе было легко и спокойно, хотя вопросов прибавилось. Перед глазами возникли удивительные кадры: в обратном порядке, что никак не сказывалось на восприятии происходящего, проносилась моя жизнь, причем воспроизведение событий было подробнейшим и с высочайшей скоростью. Представить, что такое возможно, было моему разуму не под силу. Но это было. Мой полет в никуда заканчивался. Я понял это по изменившейся скорости восприятия происходящего: мысли замедлили свой бег, стали тягучей, что ли. В голове пронеслось медленно..., медленно: «Ну вот и все...». Меня накрыли тьма и покой.
Я открыл глаза. На асфальте вокруг суетилась, не весть от куда взявшаяся толпа. Чьи -то голоса, руки, пытавшиеся помочь мне подняться, вопросы, обращенные ко мне. Кто-то помог мне добраться до газона и усадил на него. Наверное, эта женщина была водителем Москвича — она больше всех суетилась вокруг меня и постоянно спрашивала о моем самочувствии. Кто-то просил вызвать скорую помощь.
Сознание возвращалось ко мне. Бегло осмотрев себя и свой велосипед и, убедившись, что все в порядке, я сообщил об этом толпе, не забыв добавить, что - в наезде виноват сам, потому что стал разворачиваться не удостоверившись в безопасности маневра. Люди разошлись, водитель Москвича предложила отвезти меня в больницу и после моих заверений, что со мной все в порядке, уехала.
Мой ведомый велосипедист молча сидел возле меня, как верный пес у ног хозяина. Мы занялись подробным осмотром тела и техники. Тело немного прихрамывало и терпимо побаливало. На левом бедре отчетливо красовалась кремлевская башня с пятиконечной звездой — символ власти. Других видимых изменений не было. Технику осматривали более тщательно: крутили педали, проверяли колеса на предмет отсутствия восьмерки и даже опробовали в работе звонок. Вывернутый от удара руль вернули в исходное положение. Осмотром остались довольны.
Подошел милиционер. Задал несколько вопросов и, удостоверившись, что ни жалоб, ни просьб нет, ушел. Подъехала женщина — водитель и еще раз справилась не нужна ли мне помощь. Потом, мы пешим порядком, поскольку ехать я не мог из-за боли в ноге, повели своих боевых коней домой.
Все обошлось, но теперь я знаю, что каждый мой поступок где-то записывается и может быть мне предъявлен.