Бывальщина № 1
Абсурд
"Уж небо осенью дышало,
Уж реже солнышко блистало,
Короче становился день,
Лесов таинственная сень
С печальным шумом обнажалась.
Ложился на поля туман,
Гусей крикливых караван
Тянулся к югу: приближалась
Довольно скучная пора -
Стоял ноябрь уж у двора."
Елена Ивановна открыла закрытые от наплыва чувств глаза и строго посмотрела на притихший класс. Четвёртый 'Б' облегчённо вздохнул и расслабился.
"Итак, ребята, сегодня мы будем писать сочинение про осень. Сначала мы обсудим тему, а потом вы напишите, по каким признакам мы узнаём, что наступила осень, и какие явления природы осенью особенно привлекательны. Итак, как уже подсказал нам Александр Сергеевич Пушкин, дни осенью становятся короче. А ночи?"
"Короче! Длиннее! Короче! Длиннее!" – наперебой закричали дети.
"Правильно: длиннее. А солнышко? Часто оно блестит или редко?" Ответ класса снова оказался единодушно неоднозначен. Насчёт лесов и караванов крикливых гусей учительница спрашивать не стала: до леса в их большом городе было далеко, а гусиных караванов она и сама сроду не видела и не слышала.
"Итак, дети, Пушкин начал своё стихотворение так: 'Уж небо осенью дышало'. Как красиво звучит эта фраза! А что она означает?" – и чтобы не рисковать какофонией ответов она обратилась к самой спокойной ученице: "Катя Одинцова, как небо дышит осенью? Какое вообще осенью бывает небо? "
Катя Одинцова, худенькая девочка со светлыми косичками и чёлкой, встала и посмотрела на учительницу. Той очень шла новая короткая стрижка, но под блондинку она явно слишком перекрасилась. "Ну, что ты молчишь, Одинцова? Выгляни в окно! Какое там, за окном, небо?" – настаивала преобразившаяся за выходные Елена Ивановна.
"Небо?" Катя повернул голову в сторону окна и посмотрела на небо. "Небо осенью пушистое и в клеточку. Серое с белым. И из него капают чернила," – Катя перевела взгляд вниз, на асфальт. "А когда капли попадают на землю, они сбиваются в лужу и блестят там, как больш
ое чернильное пятно."
"Елена Ивановна, она врёт: чернилов теперь вообще нет, только гелевые ручки, " – потряс вытянутой рукой выскочка Харитонов.
Елена Ивановна посмотрела на Катю, покачала головой: "Ты чушь какую-то несёшь, Одинцова. Почему пушистое? В какую-такую клеточку? И при чём здесь чёрные чернила?"
"Не чёрные, Елена Ивановна. Они не чёрные, они фиолетовые," – смущённо поправила Катя и отвернулась от окна.
Елена Ивановна рукой совершила контрольный обход новой причёски и уверенно перевела класс в нужное русло. "Тем более. Ещё и фиолетовые. Абсурд какой-то, не так ли, дети?"
"Абсурд," – согласились дети и Катя тоже. Она, как и остальные ученики четвёртого 'Б', не знала, что означает это слово, но оно ей очень понравилось.
БЫВАЛЬЩИНА № 2
Теплообмен
Холодно-то как! Мама крикнула вдогонку: "Варежки не забудь!", но Катя всё равно забыла. Идёт, в ладошки дует, а они всё равно, как ледышки. Придётся до школы бегом бежать, держа руки в подмышках, потому что если руки в карманы спрятать, то они почти не согреваются, а рюкзачок на плечах не держится, всё время съезжает.
Восьмиклассник Воробьёв из девятого подъезда догнал её и пошёл рядом. Тоже в школу торопится. Ноги у него длинные, шагает быстро, так что Катя и бегом еле поспевала. "Привет! Ты чего так смешно съёжилась?" – спросил Воробьёв как бы с сочувствием. Катя, запыхавшись от бега, объяснила: "Варежки дома забыла."
"А чего подмышками, не в карманах?" – удивился Воробьёв и слегка укротил прыть.
"Да там им тоже холодно," – хотела махнуть рукой Катя, но не махнула, потому что холодно.
"Разумно," – похвалил Воробьёв. "Теплообмен в подмышках равномерный, с двух сторон приблизительно одинаковая температура, а потери минимальные. Так что греть подмышками рационально. Подсказал кто или сама догадалась?"
"Сама."
Воробьёв чуть приостановился и вытащил из кармана куртки вязаные перчатки.
"На, возьми! Варежек я уже не ношу. Эти бабушка связала."
"Какие большие! А они тёплые?" – засмущалась Катя, натягивая перчатки.
"Тёплые! Ни тёплых ни холодных варежек, вообще одежды, не бывает, бывают только такие, которые хорошо изолируют, удерживают тепло, и такие, которые всё тепло выпускают на ветер. Любая одежда сама по себе не греет и не холодит, а только оберегает наше тело от теплообмена с окружающей средой. И чем больше в одежде полых или волокнистых тел, тем лучше она удерживают тепло нашего тела. Шубы, например, и пуховики потому "тёплые", что там волокон много и все они тонкие и переплетены между собой. Шерстяные вещи тоже состоят из тысячи ворсинок, между которых удерживается много воздуха, и если мы его своим телом нагреем, то они сохранят наше тепло и будут как бы тоже нас греть."
Потом он рассказал о теплообмене в комнате и в кипящем чайнике. Интересно!
"Воробьёв, откуда ты всё это знаешь? Тебе кто-то про это рассказал или ты сам по себе такой умный?" – спросила Катя и испугалась: а вдруг обидится?
"Книжки и журналы читать надо. Там всё написано," – назидательно, как взрослый, сказал Воробьёв.
"Да я ведь тоже много читаю, но, видимо, не про то. Сказки, истории всякие. И стихи люблю."
"Пустяки всё это и неправда. Надо научные книжки читать." Сказал, руки в карманы засунул и ссутулился: "Ну, бывай, бамбина, чапай дальше, а я побежал, а то тут с тобой закоченеешь!" Воробьёв прибавил шагу, а Катя в вязаных перчатках спокойно пошла дальше в школу.
После шестого урока, когда старшие классы посыпались вниз по лестнице в раздевалку, дожидавшаяся их Катя вышла на улицу и стала смотреть, когда появится Воробьёв. Стояла и представляла себе, будто она котёл, в котором бурлит горячая кровь, поэтому варежки и вся одежда ей благодарна, что она их греет, добрая тёплая Катя Одинцова.
"Воробьёв! Подожди! Я тут твои варежки грею. Возьми, они теперь тёплые!""- крикнула Катя. Воробьёв остановился, посмотрел на Катю, и ей стало ещё теплее, почти жарко. Надо же! Оказывается, тепло может передаваться от человека к человеку по воздуху и даже усиливаться. Ведь Воробьёв сказал, что воздух может сохранить тепло только если его не колыхать. И Катя застыла, чтобы не колыхать воздух. Получилось, что между ними сейчас, как под мышкой: у обоих приблизительно одинаковая температура, поэтому потери тепла между ними, если не перемешивать воздух, минимальные, и им обоим тепло и хорошо.
"Беги домой! Завтра отдашь," – пробурчал, смутившись, Воробьёв и куда-то заспешил, далеко выбрасывая ноги, как журавль. Катя тоже прибавила шагу, но его было уже не догнать.
Бывальщина № 3
Обман
У Катюши дел немало.
У Катюши много дел.
Вот, за хлебом послали. Родители в театр собрались, на какой-то потрясающий спектакль, так что папа бреется, лицо в пене, а мама под душем… И вдруг вспомнили, что в доме хлеба - ни куска: ни после театра поужинать, ни утром позавтракать. Булочная недалеко, в третьем корпусе. Одна Катя туда ещё только по дороге из школы заходила, булочку с вареньем купить и быстро съесть, чтобы мама не видела, как она перед обедом сладким аппетит перебивает, но чтобы так, для дома, для семьи продукты купить – в первый раз. Идёт в новых тёплых сапожках и в жёлтом шерстяном шарфике с помпончиками – родители подарили на Новый год, ещё почти новые, даже запачкать не успела, только разве чуть-чуть, холщовый мешочек через плечо повесила, деньги в кармане рукой придерживает, гордится, какая она красавица во всём новом, да к тому же заботливая дочь, родителей выручает.
Народу перед магазином почти никого, только тётка на стульчике сидит, укроп продаёт, а рядом с ней прямо на голой земле дядька, такой весь бедный, несчастный, как бабушка говорит, задрипанный, галоши на босу ногу и руки трясутся. Больной, видимо. Да и как тут не заболеть, если на дворе только-только апрель начинается, под кустами ещё снег лежит. И без шарфа! Как же он без шарфа тут сидит!?
"Деточка, ты котёночков любишь?" – спросил дядька и полез за пазуху.
"Котёночков?" Катя наморщила лобик: "Котят что ли? Очень люблю."
"Смотри какой у меня есть. Недавно народился."
Котёнок был совсем маленький, светло-рыжий с беленькой мордочкой. Он высунул головку из-за пазухи грязной куртки и жалобно мяукнул. Сердечко у Кати так и ёкнуло от жалости и умиления: "Какой хорошенький! А как его зовут?!
"Да пока никак. Хочешь? Недорого отдам. Голодный я, со вчерашнего вечера маковой росинки во рту не было. А не возьмёшь, я его в виварий отдам, там его на опыты точно купят."
Катя не знала, что такое виварий, но ей стало страшно. Такого маленького, такого сладенького и беззащитного продать на опыты? Ни за что!
"Но у меня нет денег, только на хлеб для ужина. Сдачи должны 20 рублей дать, могу сдачу…"
"Нет, сдачи мало, давай всё! Перебьётесь без хлеба, конфетами поужинаете.
"Да не верь ты ему! Врёт всё: не голодный он, а на бутылку собирает," – пропела тётка с укропом. Дядька огрызнулся: "Не мешай, старая ведьма, бизнес делать, а то я всем говорить стану, что ты заразная и руки отродясь не мыла."
"Мама меня убьёт", - сокрушённо вздохнула Катя и протянула деньги. Дядька взял их, пересчитал, ухмыльнулся: "Даром отдаю, себе в убыток". И протянул ей котёнка, такого маленького и тёплого, такого сладенького и мягкого!
"Боже!" - всплеснула руками мама. "Кто это?"
"Котёнок. Мама, не ругайся, я хорошо поступила, я его от опытов спасла. Его дядька в виваний продать хотел, и я вот… Всего за двести рублей", – взмолилась Катя и крепко прижала котёнка к груди, защищая от поползновений родителей.
"Виварий," – поправил отец. "Тоже мне перекупщица. Ну, а нам вечером что есть прикажешь?"
"В холодильнике ещё макароны и сосиски остались," – Катя затрепетала от желания задобрить родителей. "Ешьте всё, я совсем не хочу, честное слово!"
"Наверняка тот бомж в галошах, который на прошлой неделе щенка предлагал. И откуда он их берёт?" – удивилась мама, завязывая шнурки на сапожках. "Ладно, завтра разберёмся," - махнула рукой мама и засунула туфли-шпильки в мешочек, чтобы в театре переобуться. "Кого купила-то, кота или кошку? Мальчика или девочку?"
"Не знаю. Котёнка."
"Существо ещё не определённой сексуальной ориентации", – усмехнулся папа, надевая пальто. "Очень модно."
"Папа, он меня обманул, да?" – осторожно спросила Катя, стараясь удержать вырывающегося из её рук котёнка.
"Не знаю, дочь. Может и не обманул. Но ты всё равно кому попало не верь. Всякие люди бывают. Ладно, справляйся сама со своим приобретением, мы побежали. Запрись на нижний замок! Ты как, в порядке? Не боишься? Может бабушку позвать?
"Не надо бабушку! Пусть она отдохнёт от меня." Ну не могла же Катя сказать им, что она бабушкиного храпа боится больше, чем грабителей. "Я же теперь не одна, мы тут с Барсиком."
"Барсик, значит", - усмехнулась мама. "Накорми нахлебника, там ещё кефир остался. Учти, сама утром будешь завтракать без кефира. И без хлеба."
"А я… я вообще не люблю кефир!" – запальчиво сказала Катя и сразу поняла, что зря погорячилась: кефир-то она как раз и любит. Может мама не расслышала?
Родители ушли. Катя закрыла нижний замок на входной двери и налила в блюдечко немножко кефира. Котёнок осторожно понюхал блюдечко и вылакал всё до капельки. Потом он пошёл нюхать в коридор, пошеборшил в углу тапками, пописал на них и поскрёб лапками, вроде как закопал. "Ну, что же ты, Барсик, наделал?!" – укоризненно покачала головой Катя, но потом вспомнила, что у соседей по площадке кошка писает в туалете в специальный лоток с песком. Она взяла Барсика на руки и осторожно отнесла на свою кровать. "Если мама его прогонит, то и я уйду из дома, и мы будем с ним жить на улице. Я буду его оберегать от всяких там, которые кошек и собак на опыты продают." Приняв это решение, Катя успокоилась, разделась, натянула пижаму и легла с краешку, прикрыв ноги углом одеяла. Котёнок тихо мурлыкал. "Нет, обманул меня дядька, - вздохнула она. "Ну и хорошо, что обманул, а то что? Были бы мы сейчас с хлебом, но без Барсика." Катя погладила котёнка. Какой он весь такой… Совсем как зайчик в зоомагазине, которого мама так и не купила.
Но всё равно было обидно: "Не голодный этот дядька был, а просто пьяница."
Катя свернулась калачиком вокруг котёнка. От досады на свою доверчивость и глупость она немножко поплакала, а потом, когда слёзы кончились, уснула.
Бывальщина № 4
Обидчивый Ложкин
На большой переменке противный Ложкин опять засунул ей в рюкзак мокрую тряпку. Ну есть же люди! Катя осторожно, двумя пальцами вытащила тряпку, холодную и противную, и бросила в Ложкина, но не попала. Ложкин поднял тряпку с пола, бросил её в Катю и – попал. Катя размахнулась противной тряпкой …
Тут в класс вошла Елена Ивановна, но Катя её не видела, потому что целилась Ложкину прямо в его противную рожу. "Ты… мондразил! Просто мондразил!" – выпалила она ему в его противную рожу, в которую опять не попала. Сказала - и сразу успокоилась. Рука без тряпки сама опустилась.
"Кто – мондразил? Я – мондразил? Я тебе сейчас покажу мондразила! Да я тебя…!" Ложкин не знал, кто такой мондразил, но очень, очень обиделся. Замахнулся, но увидел Елену Ивановну, испугался и съябедничал: "Елена Ивановна, Одинцова обзывается!"
"И как она тебя обозвала?" – спросила учительница, идя к столу, и очень испугалась: Не дай бог ТАК обозвала, что лучше не переспрашивать!
"Да я, Лен Ванна, не совсем понял… Непонятно обозвала. Но обидно!" Ложкин ударил себя кулаком в грудь, словно поклялся: Гад буду, но отомщу!
"Мондразил", Елена Ивановна! Одинцова сказала, что Ложкин "мондразил", - помог выскочка Харитонов.
Учительница улыбнулась и отвернулась к окну: "Одинцова, что значит это слово?"
Катя оттолкнула ногой противную мокрую тряпку и бесстрашно ответила: "Это, Елена Ивановна, значит, что Ложкин нехороший человек, мондразил".
"А поточнее нельзя?"
"Нет, нельзя." Катя упорно продолжала настаивать на своём. И действительно, как его иначе назвать, если он мондразил?
Елене Ивановне, наконец-то, удалось подавить смех. Она снова повернулась к классу. Дети напряжённо ждали её если не окончательного, то хотя бы соломонова решения.
"А ты его как-нибудь попонятнее обзови. Может дураком?" – посочувствовала сердобольная Кира Акопян.
"Нет, он не дурак. Он мондразил!" – топнула ногой Катя и тоже отвернулась к окну, чтобы никто не заметил, что она вот-вот расплачется.
"Одинцова, извинись!"
"За что?"
"За мондразила. И вообще, что это за слово? Впервые слышу. Как оно пишется? Иди и напиши его на доске!"
Катя подошла к доске, взяла мел и слегка дрожащей рукой написала "мандразил", но потом передумала и сменила первое "а" на "о". "Вот так!" – она положила мел в желобок и вернулась на место.
"А почему "о" а не "а"?" – настаивала учительница, которую опять потянуло рассмеяться.
"Потому что слово мондразил пишется через "о".
Елена Ивановна уже открыто улыбнулась. Смешной этот её четвёртый "Б"!
"Ложкин! Так тебе почему обидно стало: потому что слово обидное или потому что непонятное?" Ложкин, насупившись, молчал. "Ребята, как вы считаете, это слово обидное или нет?"
"Обидное!"
"Непонятное!"
"Такого слова нет и быть не может!"
"А может оно и есть, только в другом языке?"
"Противное слово!"
"Ничего не противное, на "бензин" и "магазин" похоже."
Тут вскочил и затряс рукой отличник Саша Савенко: "Нет, нет! Всё не так! Она просто ошиблась! Обезьяна такая есть, "мандрил" называется! Ложкин вовсе не мондразил, а "мандил". Катя перепутала. У мандрила нос красный с голубым и попа синяя! Он в Красную книгу занесён! Я знаю, я читал!"
"Ложкина – в Красную книгу!"
Шум в классе стоял невероятный.
Дверь приоткрылась и в неё заглянула завуч: "В чём дело, Елена Ивановна? Что тут у вас такое творится?"
"Наталья Борисовна, мы тут обсуждаем одну очень принципиальную социо-лингвистическую проблему."
Завуч поморщилась: "Елена Ивановна, давайте без демократических закидонов. Пусть лучше диктовку пишут, а то год кончается, им в пятый класс переходить, а ошибок они ещё делают, как третьеклассники!" Сказала и закрыл дверь.
Елена Ивановна с трудом угомонила развеселившийся класс. Диктовку они написали плохо, ошибок наделали много, как второклассники. А Ложкина с тех пор иначе как "мондразилом" никто не называл.
Бывальщина №5
Потерялась
Родители сказали, что в пятый класс Катя пойдёт в в другую школу, английскую. Но она не хотела в английскую, а хотела в школу, где ей расскажут, почему дует ветер и почему на Земле, как написано в "Энциклопедии эрудита", которую папа всегда читает в туалете, когда-то давным-давно был только один праконтинент, Пангея, а вокруг него – огромный праокеан. Потом Пангея раскололась на куски, континентов стало много, и они до сих пор продолжают расходиться, дрейфовать. Ужасно интересно! Кроме того, она не хотела опять учиться в одной школе с противным Ложкиным.
И вообще, надо проверить, что это за английская школа такая? Чего в ней такого особенного?
Мама сказала, что это недалеко, всего четыре остановки на автобусе. Пешком тоже недалеко, полчаса ходьбы, но надо два раза переходить дорогу, а там много машин и нет светофоров. Можно идти туда дворами, это короче, но грязнее.
Катя решила проверить оба варианта: на автобусе и пешком.
Одна на автобусе? Ну и что такого? Надо только рюкзачок взять, будто в школу едет. Наверное и билет брать не придётся: у школьников всегда проездной, их и не спрашивают. Сделает вид, что задумалась или зачиталась. На всякий случай книжку в руки взять. С мамой она уже ездила на этом автобусе: он ходил до метро, так что ничего страшного.
Народу на остановке было мало: две тётки с сумками, дяденька в куртке и девушка с музыкой в ушах. Автобус подошёл, двери открылись. Дяденька помог, подсадил. Четыре остановки - это недолго, всего два квартала, мимо старой булочной, в которой теперь футболки и кроссовки продают.
Никто не потребовал от неё ни оплатить проезд, ни проездного. На четвёртой остановке вышла из автобуса, огляделась: дома и дворы, дома то точечные, то длинные, подъездов по десять. Как везде. А школа где? Осмотрелась, поискала глазами, как учил дед: где больше протоптано и намусорено, там больше людей ходит. Нет, неправ дед: люди из автобуса все пошли по дорожке направо, но она чистая, её, наверное, дворники чаще подметают, чтобы их не ругали. Катя тоже пошла, куда люди пошли, направо. Но где школа?
Чуть впереди медленно шла толстая тётка в тапках. Катя нагнала её и вежливо спросила: "Извините пожалуйста, Вы не знаете, где здесь школа?"
"Какая школа?" – Женщина остановилась. Дышала она тяжело и шумно.;"Английская.";"Не знаю. Здесь все школы наши, русские. Туда, за второй блок, много детишек бегает. Точно я не знаю: сын у меня женился, но детей всё не заводит, говорит " Хотим для себя ещё пожить ". А чего для себя-то жить? Для себя жить бестолку: всё равно состаришься и помрёшь. Даже квартиру будет не на кого оставить."
Катя пошла, куда женщина рукой показала. И правда, школа. Такая же, как у них во дворе: длинный стеклянный ящик, только перила новые: наверное мальчишки здесь тоже толкаются, друг друга со ступенек спихивают, вот они и сломались.
Двери, как и у них в школе, чиненые-перечиненые и фанерой забиты. Потянула – открылись. За дверью сидит толстый дядька в пятнистой форме, газету читает. "Ты чего, девочка? Кого ищешь? Все уже ушли."
"Я только посмотреть. Мама хочет меня в английскую школу отдать. Эта английская?"
"Английская. Вон, гляди, написано!" И указал на плакат, на котором синим по белому было написано: "Welcome!"
"А посмотреть можно?"
"А чего тут смотреть? Всё как везде."
Походила, посмотрела. И правда: всё как везде. Сказала дяденьке "до свиданья" и ушла. Походила немножко вокруг. Тоже мне, английская школа, а везде мусор. Вроде как бы подметено, но мусорно, и всё заросло чем-то серо-бурым. Бабушка говорит, что это "бурьян".
А теперь надо попробовать вернуться домой дворами. Но как? Куда идти? Куда ни глянь - дом;, дом;, дом;... Высокие башни в четырнадцать этажей, а между ними поперёк длинные дом; – корпуса, наверное. Небо везде одинаковое, кусты тоже.
"Ты чего, плачешь что ли?" Мальчик в синей футболке с жёлтым косоглазым чёртиком, класса так из шестого, шёл мимо, остановился и смотрит на неё почему-то испуганно.
"Нет, ещё не плачу, но скоро буду." Катя на всякий случай поправила косички.
"А чего?"
"Потерялась я. Домой мне надо, а куда идти - не знаю."
Мальчик приосанился: "А где он, твой дом?"
"Улица Пражская, дом 8, корпус 2, квартира 83."
"Да нет, не адрес. Сторона света какая? Отсюда куда идти: на север, на запад, на юг, на восток?"
"Не знаю."
"Надо знать. Тогда можно по компасу идти - обязательно дойдёшь."
Мальчик с очень важным и знающим лицом достал из кармана маленькую круглую коробочку, открыл крышку. Под крышкой было круглое стекло, под стеклом стрелка с двумя концами, красным и синим.
"Знаю, знаю: это компас!" – обрадовалась Катя.
"Мне на день рождения подарили. Я без него теперь никуда не хожу: мало ли, потеряешься, с дороге собьёшься…"
Мимо шла тётенька с поводком, а на поводке собака. Смешная такая псинка: тощая и платочек на шее. "Тётенька, Вы не знаете, где тут Пражская улица?" – спросил мальчик. "Пражская? Это где парикмахерская?" "Да, да, парикмахерская. А рядом салон красоты с солярием", - закивала головой Катя. "Так это там, направо, прямо через дворы", - показала рукой тётенька и пошла дальше.
"Значит, на северо-запад. Пошли, доведу!"
И они пошли: мальчик чуть впереди с компасом, а Катя за ним. Шли по узким тропинкам мимо гаражей и помоек, деревьев и кустов, зарослей иван-чая и лопухов.
"Бурьяну-то сколько," – с досадой покачала головой Катя, вытаскивая репьи из носок. "Не пройти, не проехать."
"Зато интересно. Я тут часто хожу. Здесь столько всего выбрасывают! Я недавно настоящий охотничий нож здесь нашёл. Иногда кошельки попадаются, правда пустые." – Мальчик явно сожалел об этом, но не очень. Действительно обидно: кошелёк, а без денег.
"Вон он, мой дом!" – чуть не завизжала от радости Катя и показала рукой. Вот она, её Пражская улица, дом 8, корпус 2. И качели, и детская горка: вот они, никуда не делись!
"Видишь, компас помог. Теперь, значит, если мы сюда шли на северо-запад, то возвращаться мне надо на юго-восток. И ежу понятно. Ну, покедова, я пошёл!"
"Спасибо!"
Но мальчик уже не слушал: он шёл, зорко вглядываясь в коробочку с компасом. Он точно знал, куда идти, потому что у него в руке был компас.
Нет, не пойдёт она в эту противную, заросшую бурьяном английскую школу. Там ей наверняка скажут, как по-английски будет "компас", а почему у него синяя стрелка всегда показывает на север. Откуда стрелка знает, куда показывать, не скажут, потому что сами не знают.
Катя долго стояла перед парадной, задрав голову в серовато-белое небо. Север, юг, восток, запад… На севере белые медведи, на юге – тёплое море, на западе – заграница, а на востоке Тихий океан и солнышко восходит. Заблудиться очень легко. Только компас знает, куда иди, чтобы вернуться домой.