Веслав Мысливский. Трактат о лущении фасоли 16-3

Константин Кучер
(с польского)
                3
Не встречались ли мы уже когда-то?  Только где, когда? Как-то сдается мне знакомым лицо пана, когда посмотрю на него. Сразу, как только пан вошел, оно показалось мне знакомым. Или, может, пан только похож на кого-то, с кем когда-то встречался. Даже не знаю, кто бы то мог быть. Если бы только вспомнить мне, может, и ему бы вспомнилось – где мы, когда. Среди людей встречаются похожие, поэтому иногда кого-то можно принять за другого. Особенно, если когда-то с кем-то был близок, а потом его долго, долго не видел, невольно хочешь его увидеть даже в ком-то, совершенно тебе незнакомом, чужом. Но по итогу, похож ли кто-то на кого-то, нет, какое это имеет значение. С годами мы сами на себя становимся мало похожими. И даже наша собственная память не всегда хочет помнить нас такими, какими мы когда-то были. Что уж тут говорить о других людях.

Часто и здесь испытываю то же самое. Всех знаю, по всем у меня есть списки – кто в котором домике живет, а по открытию сезона, когда начинают заезжать, некоторых приходится заново вспоминать: те ли это самые. Иногда даже подумаешь: неужели лицо может так сильно меняться от сезона к сезону? Правда, бывают и такие лица, которые вообще в памяти не остаются. Пан каждый день может смотреть на такое лицо, но достаточно его не видеть до следующего сезона и всё, даже не знаешь, видел ли вообще когда-то этого человека. Но бывают и такие, что едва взглянешь, невзначай, а он навсегда, намертво остается в твоей памяти.

Частенько и так случается: идешь по городу, людной улицей – народу, толпа просто, чтобы пройти и не толкнуть кого-то, об этом даже думать не приходится, но ты можешь ничего не видеть - ни зданий, ни рекламы, ни витрин, ни машин, а людские лица только и мельтешат перед глазами, короткими, как молния, вспышками, как вдруг среди этих многочисленных вспышек – чьё-то лицо, совершенно непонятно почему именно это, а не другое, впечатывается в мою память, да так и остается в ней. Навсегда. О, ношу в себе бесконечное число таких лиц, как бы сфотографированных теми короткими вспышками. Не знаю, чьи они, не знаю, где их встретил, когда, ничего не знаю о них. Но они живут во мне. Их задумчивость, взгляды, печаль, гримасы живут во мне, отпечатавшись, как на фотографиях. Но это – не обычные фотографии, на которых, если уж остался кто-то, то таким и останется навсегда. А как пройдут годы, так и сам себя не узнает, что это он. И даже если знает, что это он, так не хочет этому верить. На тех же, которые сделала моя память, хотя бы и мимолетным взглядом, у всех этих лиц с годами прибывает морщин, начинают закрываться веки. Так, например, у кого-то были большие глаза, а сейчас видны только щелки. Кто-то улыбался, показывая два ряда ровнехоньких белых зубов, а остаются только губы, чуть приоткрытые в усмешке. И честно говоря, лучше бы он вообще не усмехался. Или красивая женщина, которую удержала в моей памяти та мгновенная вспышка, сейчас… Не хотел бы я, чтобы пан её встретил. Знал стольких красивых женщин и скажу пану, много раз моя память сохраняла их фотографии, может, потому и думаю – красивым женщинам, пожалуй, лучше умирать молодыми.

Но кто я такой, какие у меня права на то, чтобы случайно запавшие в мою память остались во мне, и моя жизнь, стала  как бы и их жизнью. Такое чувство, что внутри меня: целый выставочный зал, в котором от пола до самого потолка и всё лица, лица. Пробуешь забыть их, напрасно. Не раз у меня было такое чувство, что они сами не горят особым желанием, чтобы я их  запоминал. О, нелегко жить с этими лицами внутри тебя, и не знать о них ничего.
 

Хотя бывает и наоборот. Как-то, например, ехал я с кем-то в поезде, мы сидели
друг напротив друга, как это и бывает в поездах, и от нечего делать  разговаривали время от времени, хорошо помню день, месяц, время отправления поезда, время его прибытия на станцию назначения, он, попутчик, вышел, а я поехал дальше и даже думал потом о нем, а лица его - не помню. Так и мы, могли когда-то ехать в том самом поезде, в том самом купе, могли разговаривать, я мог потом думать о пане, а теперь вот, даже не могу вспомнить ваше лицо, хотя и сдается мне, что передо мною -  знакомый. Мы могли и самолетом лететь, на корабле плыть. А сам пан, случаем, меня не помнит?

Нет, я не в претензии. В конце концов, пан и не должен был обращать на меня внимания. С чего бы? Не обязательно, чтобы оба помнили, так что пан и не должен. Я просто для порядка пробую вспомнить о том, этом, чтобы как-то всё это разложить по полочкам. Может, тогда мне удастся найти и себя самого. Порядок – это ведь не только: то запрещается, а это разрешается. Ой, не только. Может, вообще не это. Временами у меня складывается впечатление, что это – как бы оборотная сторона жизни, где все имеет свое место, свое время, и все идет совсем не так, как оно само того хочет, нет, ничто не может выйти за установленную каким-то высшим порядком межу. Не знаю, согласится ли со мною пан, но именно этот порядок превращает нашу жизнь в судьбу. Не говоря уже о том, что мы являемся только песчинками в общемировом порядке. Поэтому этот мир и непонятен нам, его песчинкам. Без порядка человек сам по себе не выдержал бы. Мир не выдержал бы. Даже Бог. Был бы он Богом без порядка? Человек - удивительнейшее существо на этом свете, и кто знает, может, ещё удивительнейшее, чем сам Господь. Вот только никак не хочет понять, что для него лучше, когда он знает свое место, время, свои границы. Ведь то, что мы рождаемся и умираем, уже является тем порядком, который определяет нашу жизнь.

Продолжение - http://www.proza.ru/2013/10/04/927