ГЛАВА 15.
ПЬЯНЫЕ ДНИ И НОЧИ.
Не успела Света медленно осесть на горячий асфальт набережной, как Станислав подхватил любимую на руки.
Прижав к груди, осмотрелся и, поняв, что её стульчик слишком мал и тонок для двоих, просто сел на дорожку, прислонившись к пологому склону моста, закованному в бетонные панели.
Прилёг на крутой откос, положив девушку на себя, и затих, беззвучно плача от радости и безграничного счастья.
«Я встретил тебя всё-таки! Случайно, по божественному промыслу, но нашёл! Если бы ни та красивая брошюрка с мостиками реки Яузы – не видать бы никогда возлюбленную, мою Ромашку. И вот она в руках, и опять в забытьи. Нет, любимая, я к тебе не прикоснусь и пальцем, хоть и тихо, и пустынно вокруг. То обещание я не забыл. Дождусь твоего сознания, Светочка. Хочу смотреть в глаза, единственная, чувствовать вместе с тобою трепет и дрожь, сладость и полёт наших родственных чувственных душ, видеть отражение моей бесконечной и безграничной любви в синих бездонных глазах».
Невесомо гладя левой рукой её худое конопатое, но такое любимое личико, правой рукой придерживал за бёдра, не позволяя сползти обмякшему телу вниз. Губы шептали слова любви, целовали лоб, виски, огненные локоны, пахнущие липой и солнцем, и старались не касаться пухлых девичьих губ.
Стасик знал: не сможет сдержаться. Слишком сильно любит, очень долгой была разлука, отчаянно и давно желает её каждой клеточкой тела. Подождёт ещё немного, попытается.
Через несколько минут передёрнулась худеньким тельцем, задрожала, утробно застонала.
Встрепенулся, прижал к напряжённому возбуждённому телу, шепча слова безграничного обожания и вечной, как небо, любви.
Не раскрывая глаз, прикоснулась губами к его шее и горько заплакала-запричитала, всё сильнее всхлипывая, громче и громче крича.
Тяжело и протяжно вздохнув, резко сел прямо и стиснул её изо всех сил в тисках взрослых, крепких, накачанных рук.
«Истерика. Понятно. Это надолго, уж я-то знаю – знакомая гостья, – сжимая, уворачивался от головы: то бодалась, то пыталась ударить побольнее, то укусить до крови острыми хищными частыми зубками. – Хорошо, что окрестности моста и набережной пустынны. Ох, и ругается…» – молча хмыкнул по-доброму.
Лишь вылив всё отчаяние, боль, тоску и тяжесть из сердца и души, высказав миру и ему, Стасику, обиду и негодование, затихла, потерянно плача, тише и тише выплёвывая слова-гадюки. Захлюпав жалобно, по-детски вытирая слёзы кулачком, обессилено положила отяжелевшую голову ему на плечо.
Медленно разжал руки, постепенно ослабляя то одну группу мышц, то другую, проверяя, не уловка ли это. Поняв, что самое страшное позади, мягко обнял, прижав нежно, с любовью и трепетом.
Шептала бессвязные слова, пеняла, ворчала, сопела, грозила, потом, вдруг стихнув в странном ступоре, замерла на несколько минут, превратившись в безмолвную деревянную куклу с остановившимся, будто остекленевшим взглядом, устремлённым куда-то за его плечи.
Напрягся, обдался ледяной волной мистического ужаса.
«Это что такое? Что с ней, бог мой?..»
– Это ты, я не сплю?
Её чужой и хриплый, сорванный до сипа голос заставил тело Стаса окатиться дрожью и зайтись сердце в мерзкой панической атаке.
– Откуда? Как ты меня нашёл?
Натужно вздохнув, подняла бурое зарёванное личико с расплывшейся тушью и размазанной помадой.
Облегчённо улыбнулся: «Срыв позади, слава богу!»
Достал из кармана большой носовой платок и стал приводить в порядок её мордашку, терпеливо и тщательно вытирая упрямые цветные разводы, стараясь не смотреть в недоверчивые, изумлённые, требовательные глаза. Почувствовав, что вновь напряглась, как тетива, медленно сложил, убрал платок и посмотрел тёплым терпеливым взглядом в волшебное сине-золотое озеро неистовой души.
– Чистая случайность, родная.
Приподнявшись, достал из заднего кармана джинсов брошюру и вложил в её безвольные руки.
– Вот и всё везение – совпадение чистой воды. Понравились мосты.
Повертев недоуменно книжицу в руках, выронила и… впилась поцелуем в губы, заплакав и хрипло застонав.
Истосковавшийся и нервный, жадный, сильный и жёсткий поцелуй затмил разум Стасика!
Развернул и посадил девочку на свои бёдра, притянув-притиснув, вжав со всей силы, безмолвно закричал от физической боли и невыразимого ни одним словом наслаждения!
Страстно, хищно, торопливо целуясь и кусаясь, плача и рыча, потеряли напрочь ощущение уместности, времени и места…
Презрительный, разудалый, похабный свист мужчин с противоположной Преображенской набережной отрезвил юных влюблённых, заставив опомниться и оглянуться.
– …Здравствуй, единственная… Ромашка моя…
Крупно дрожал телом и, уткнувшись в её плечо, никак не мог разжать рук и расстаться с болезненно-сладкой мукой и радостью на бёдрах.
– Стасик… любимый… надо отсюда уходить…
Исступлённо вжимаясь, трепеща, как листик, не позволяла сдвинуться с места ни себе, ни ему.
Прикусив родные губы, застонал, отодвинул-оторвал по живому, помог Свете встать на ослабевшие подгибающиеся ноги. Сам же, едва приподнявшись, вновь рухнул на асфальт – в глазах потемнело от нахлынувших чувств и резко подскочившего давления, в голове мгновенно помутилось…
Скоро пришёл в себя от резкого запаха скипидара – сообразила поднести к его носу тубу с краской.
С трудом встав на ватные ноги, держался за опору моста, пока собирала мольберт.
– Идём, Стасик… Здесь не очень далеко.
Нагрузив на себя рисовальные принадлежности, подхватила и его, обняв за талию.
– Тебе невероятно сегодня повезло – понадобился этюд для приёмной комиссии в Строгановке. Меня приняли, но хотели иметь несколько работ по пейзажам и портретам, – замедлив шаг, заглянула с любовью и тревогой в серые глаза с покрасневшими белками. – Легче?..
Когда слабо улыбнулся, трепетно прижалась к груди, подняв лицо навстречу долгожданным губам.
Поцеловал легко, мягко и сладко, стараясь не утонуть в возбуждении, сообразив, что происходит: «Почти не держат нервы».
– Ещё немного осталось. Вон тот дом, – показала на старую красивую высотку, которую видел на фото в брошюре. – Там я и буду теперь жить под присмотром опекунов и юриста, адвоката семьи Софии.
– Мне туда нельзя! – задохнулся воздухом и близкими слезами.
Резко остановился, стараясь сдержать дикое отчаяние, поняв, что лишается и такой возможности: побыть наедине с любимой.
– Идём. Я позвоню и скажу, что ты у меня в гостях… – попыталась уговорить.
Его нельзя было обмануть: такое же чёрное отчаяние услышал и в её голосе!
– Светочка, я не хочу тебе навредить, любимая. Не глупый, всё понимаю…
Невероятным усилием воли сдерживая дрожь в голосе, безмолвно молил только об одном: «Пусть она уйдёт, Господи! Тогда можно будет хотя бы закричать! Громко…»
– Идём. Прошу. Если ты сейчас не пойдёшь со мной, я просто сойду с ума… – кротко и жалобно заплакала.
Зажав плач, повела-потащила настойчиво к зданию на набережной.
…Он так и предполагал. Слишком хорошо знал: в ней всегда всего было через край!
Вот и теперь, едва закрыв дверь, поспешно поставив мольберт и стульчик в кладовку, обернулась с таким исступлённым лицом, что мир Стасика сразу померк, обернувшись жаром, криками, безумством, красной пеленой перед глазами, оглушающим грохотом горного водопада в ушах…
…Телефон всё звонил и звонил в холле, а она его словно не слышала – не могла оторваться от любимого! Знала, что звонит Мария, и предполагала, о чём будет разговор, но сдвинуться с места была не в силах: ослепла, оглохла, онемела, обезножила.
– Белка… Он ведь расплавится скоро… Иди…
Безумно вжимая мокрое тело любимой в себя, тоже был не в силах разжать руки.
Вдохнув больше воздуха, пошёл на смешной поступок: встал с пола холла, где сидели, прислонившись к стене, и, держа девушку на талии, подошёл к зазвонившему вновь телефону.
– Вдохни поглубже и ответь, Ромашка, – просипел от страсти.
Стоило встать, Светик так вжалась в него сокровенным, что едва дышал от боли и неистовства, захлестнувшего огненной молнией мозги, и без того бурлящие и плохо соображающие.
– Да… – сонным голосом прохрипела озорница в трубку.
Стараясь не шевелиться, Стас замер, глубоко и медленно дыша, восстанавливая дыхание и бешеный ритм сердца, остужая кипящую кровь, готовую взорвать несчастную голову взлетевшим запредельным давлением.
«Спокойно… дышать… глубоко… Да, она сумасшедшая, и ты это знал. Сам должен контроль держать, коль с этим у Светика проблемы, – нервно беззвучно рассмеялся, стараясь не потревожить её, не отвлечь от разговора. – Какой, нафиг, контроль после стольких месяцев разлуки и воздержания? Да тут от одного её хриплого низкого голоса закипаю! Дыши, Стасик. Дыши… Господи, бог мой, что творит!.. Так, не падай, парень, держись на ногах… ещё не договорила ведь… Хулиганка… Всё… падаю… Аааа…
Сполз по стене, зажимая себе рот, изо всех сил сдерживая крик страсти и наслаждения.
– Это просто невероятно: разговаривая по телефону, волшебница такое вытворяет своею… сладостью, что у меня мозги вскипели! Боже…»
Света, кое-как поговорив с Марией, едва успела положить трубку на рычаг.
Выгнувшись крутой дугой, закричала дико, исступлённо на всю квартиру! Вжимаясь в мужские бёдра всё сильнее, до судорог, касалась огненно-медной кудрявой волной пола, разметав её по паркету.
Чувствуя, что боль стала просто невыносимой, медленно отодвинула их обоих от стены, упираясь пятками в дубовые панели обшивки, скользя по лакированному полу голыми мокрыми скользкими телами. Только тогда судорога немного отпустила и позволила оторваться от любимого.
Подползла, легла на взмокшую, вздымающуюся в быстром дыхании грудь Стаса, ласково целуя его искусанные губы. Приникнув, нежно выпила кровь с них, вспомнив ту, первую, когда её накрыл припадок в мансарде. Мягко отпустила, касаясь только кожей, шепча слова бесконечной любви и нежности.
Прижимая обнажённое горящее тонкое тело, лаская трепетными чуткими пальцами, беззвучно плакал, как тогда, на холме, в оранжевых лучах заката – срыв.
– Прости, любимый мой Стасик. Я опять сошла с ума? Почему я не такая, как все? Ненормальная, да? Псих?
– Да, но именно такую тебя и люблю. Наверное, и сам не в себе, – виновато улыбнулся сквозь высыхающие слёзы. – Не вздумай меняться – не узнаю свою сумасшедшую Белку.
Подтянув, положил её на себя, радуясь этой долгожданной сладкой тяжести, с ликованием и восхищением проводя руками по бархатной бесподобной коже рыжей девчонки, обводя и обрисовывая очертания, вспоминая и запоминая формы и контуры, лаская и играя пальцами со складочками и выпуклостями, с трепетом задерживаясь на особых «кнопочках», опасных и сводящих их обоих с ума.
– Ты такая, какой тебя создала природа – не нужно идти против неё, понимаешь, любимая? Если тебя создали с такой головой, значит, это нужно было кому-то там, наверху, единственная! Не ломай божественного шедевра. Он тебе не принадлежит. Это – достояние человечества, так же, как и твой талант. Береги их, уникальная моя огненная девочка, пожар моего сердца и души.
Приник с глубоким поцелуем, долго смотрел в притихшую синь глаз, гладил конопатые щёчки. Вдруг улыбнулся лукаво и чисто, как в детстве.
– Здесь жёстко, Светочка. И вообще, что мы тут делаем, жена?
Рассмеявшись, прижались лбами, обнялись и пошли в душ.
Солнце заглядывало в арочные окна гостиной, посылая оттуда золотые лучи в коридор и холл, дотягиваясь до порога кухни.
Время близилось к вечеру.
– …Нет. Пойми меня правильно. Ты здесь под опекой и контролем, Ромашка. Меньше всего я хотел бы помешать или навредить чем-то.
Сидел на широком подоконнике окна кухни, а Света на его коленях, словно ребёнок, прижимаясь к груди. Целовал личико и волосы, гладил густую волнистую гриву, погружая лицо в пахучую шёлковую волну цвета меди.
– Ты так занята! Сама же сказала, что для училища срочно нужны работы. Значит, должна себя сейчас показать с лучшей стороны, пойми, родная! И принести вовремя, и спросить о дальнейших работах, и выполнить безупречно, на грани возможности и умения. Учись, Светик! Так повезло – приняли! Я слышал, что это очень непросто и нелегко – конкурс бешеный!
Нежно гладил напряжённую спинку, проводя чуткими пальцами по тонкому позвоночнику, ласкал обожаемое веснушчатое личико, которое супилось и хмурилось.
– Ты у меня редкая умница-разумница! Я-то знаю это, и потому тебе не стоит бросать даже капельку тени на себя, – погрустнел, осип голосом, обнял сильно, прижал-притиснул к груди, уткнулся носом в тёплую макушку. – Я страшно соскучился по тебе, Ромашка! Истосковался. Измучился. С ума сходил просто! Не свихнулся только потому, что Динка там жару давала – не расслабишься.
Прижал непокорную огненную голову к сердцу, стараясь не показывать дикого отчаяния: «Пора, Стас».
– Я дома неделю побуду, потом в училище поеду по направлению, в Загорск. Надо заканчивать образование, – увидев пожар неподчинения в глазах, упрямое выражение на побледневшем лице, тяжело протяжно вздохнул. – Я понимаю тебя, Белка! Всё чувствую наравне, поверь, любимая, но пока обстоятельства против нас, пойми. Ты – в Москве. Я – в Загорске. На электричке – полтора-два часа. Часто буду приезжать к тебе, Рыжуха.
Сжал крепко, крича про себя от тоски: «Как мало виделись-то!..» Прижав губы к рыже-красным волосам, не сумел сдержать горестного стона, захрипел глухо:
– Так всё сложилось у нас с тобой… И не будет легче, вот в чём беда… Год училища, а там – два года армии, если не три…
И без того едва сдерживаясь, вцепилась в его торс и закричала по-деревенски, раскачиваясь из стороны в сторону, причитая, стеная в голос, словно оплакивая покойника старинной «заплачкой», выплакивая, выливая слезами горе, боль души и сердца.
Стаса передёрнуло от её жуткого крика.
– Светка! Света! Светочка… Прекрати, не сходи с ума, прошу… Ты что, хотела бы, чтоб мы сегодня вообще не встретились, да?
В ответ – новая волна крика и слёз, ещё сильнее объятия.
– Нам так повезло! Спасибо богу за это! Ведь я мог не купить ту брошюрку и не пойти сюда… Не гневи его… Не зли…
Гладил вздрагивающие худенькие костлявые плечики и тощее тело, целуя треугольное личико и тонкую длинную шею, детские пальчики и рыжую голову.
– Успокойся. Слезами ничего не изменишь. Сами во всём виноваты – влюбились так рано. Приспичило нам… Загорелось… Вспыхнули, вцепились, склеились, проросли… – грустно шутил, гладя кудрявые бесподобные волосы, перебирая атласные пряди пальцами, зарываясь ими в тепло и чудную мягкость. – Вот и расплачиваемся разлуками, слезами и болью. С воришек всегда строже спрашивается, чем с забывчивых покупателей, сама же понимаешь.
Приподнял бурое от густых веснушек лицо, окунулся в синь-сапфир любимых глаз, по которым так тосковал весь год. Смотря неотрывно в золотую корону вокруг зрачка, крепко прижался к губам с поцелуем.
– Мне пора, Светка, единственная моя судьба и вечная боль. Время.
Сильно прикусив ему губы, вскинула решительную синеву навстречу серому туману, жёстко и непримиримо посмотрела в упор.
Напрягся, задохнулся предчувствием: «Ох, как не нравится мне этот взгляд! Теперь держись, Стасик».
– Ты остаёшься здесь. На неделю.
Спрыгнула с колен, направилась прямиком в холл, подняла трубку телефона.
Похолодел: «Только не это! Сейчас сломает себе жизнь!»
Ринулся следом, но не успел предотвратить её порыв.
– Баба Маша, у меня в гостях мой муж. … Не удивляйтесь, пожалуйста, София знает о нём. Можете позвонить ей и спросить. … Он проездом в училище. Учится в Загорске. … Нет, не задержится. Только на неделю. … Да, эскизы и работы готовы. Завтра мы с ним их отвезём. … Да, спасибо, теперь знаю, над чем работать дальше. … Да, конечно, он стоит рядом. Его зовут Станислав…
Поражённый парень не узнавал в своей взбалмошной истеричной Белке эту взрослую, незнакомую, спокойную до надменности девушку-москвичку!
Протянула трубку.
– Познакомься с моей опекуншей Марией – Сонина бабушка. Будь вежлив, пожалуйста.
Вложив в его руку трубку, подтолкнула к аппарату, осталась неподалёку, не собираясь уходить.
– Здравствуйте, Мария. Станислав. … Только что, проездом. … Да, направление в Загорск. Гид-переводчик с правом вождения легкового автотранспорта. … Да, Мария, я владею тремя языками – спецшкола хорошая. … Старая Купавна, под Ногинском. … Приедем, как только переоденусь и передохну. … До встречи, рад был знакомству.
Оторвав трубку от уха, стоял в полной прострации.
«Как удалось выдержать светский тон разговора? Как справился? Светка смотрела с ехидной насмешкой – не мог дать слабину и понизить планку. Пришлось срочно вспомнить уроки этикета».
Выдохнул с шумом, сбрасывая чудовищное нервное напряжение, вскинул взор на Свету.
– Мария ждёт нас с визитом через час. Просила торт купить…
Завизжав, как в детстве, бросилась, впрыгнула на талию, целуя и раздевая, загораясь, как спичка!
Не успел и воспротивиться, как оказался в её спальне, распростёртым на зелёном атласе, а любимая уже стонала, сидя верхом…
«Даа, Ромашка моя… Это надо ж было такой спектакль устроить со звонком, чтобы задержать на неделю и, хотя бы короткое время, почувствовать себя настоящей женой, пожить полноценной семьёй. Вот и в гости идём с визитом к бабушке, а завтра поедем в Строгановку, отвезём твои работы и эскизы. Я понял, что новых нет, зато полно по всей квартире других набросков. Молодец. Видимо, тоскуя, много работала – день и ночь. Всегда неприятности у тебя выливались в волну вдохновения, новых находок и идей. Художница, самая настоящая, талантливая и одарённая.
Страстная моя жена! Мне до тебя никогда не дотянуться, единственная. Ты сама это подспудно понимаешь, Рыжуха. Я тебе не пара, капелька осенняя, любимая и горькая слезинка моего дальнейшего одиночества.
Твори, пиши, ваяй, терзай и находи, радуйся и радуй весь мир своим алмазом таланта, а я буду ждать в Хотьково. Как только появится возможность – построю дом и буду вместе с ним ждать тебя, радость моя мучительная. Может, когда-нибудь, пусть через много лет, ты поймёшь, что есть на свете кроме искусства ещё и я, твой Стасик, твой первый муж.
Сколько их ещё будет, родная!.. Я не ханжа и сознаю, что мужья и любовники будут вдохновлять на новые шедевры. Обязательно будут: и шедевры, и творческие находки, и новые веяния в искусстве, и гениальные озарения, и слава, и почёт, и фото в мировых журналах, и… любимые – всё познаешь. Ничто не вечно под луной, и твои чувства ко мне тоже, понимаю и принимаю без упрёка, клянусь.
Сколько в твоей судьбе грядёт перемен, девочка моя синеглазая! Помни и знай: незыблемым останется лишь одна часть твоей жизни – я. Порадуйся, поживи, погуляй, посияй, погордись и приезжай домой ненадолго, суженая. Ко мне».
– …Ты же взрослая женщина, замужняя.
Обнимая маленькую фигурку, старался не спровоцировать истерики. Тяжело вздохнул.
«Народ ещё не набежал – платформа пока пуста. Хорошо, что поезд здесь ночевал, стоит пустой и тихий. Специально пораньше вытащил Светочку с Русаковки – сошла бы с ума в последнюю минуту».
– Тебе осенью стукнет семнадцать – совсем большая, моя девочка рыжая. Жаль, на дне рождения меня не будет, скорее всего: учёба и практика одновременно идут – языки обкатывают на маленьких группах, плюс тренинги по автомобилевождению, – заметив её отсутствующий взгляд, погрустнел. – Рыжик, постарайся понять: в Москве нет такого училища. И потом, не забывай, на руках направление от Фонда, для меня выбита квота, держат место. Оплачивают и проживание-пропитание, в аренду машину обещали дать через полгода – чаще буду приезжать на своих колёсах! Не знаю, как решат с правами, но твёрдо уверили, что всё законно, – поцеловал макушку сопящей и хлюпающей носом упрямой Белки. – Не разводи мокрядь – тоже не сдержусь. С вами, мои девчонки, я так охотно реву! – шутка возымела действие, вызвав подёргивания плечиков у Светика. – Вот так-то лучше, а то взялась мокрить. Хорош тут поливать, и без тебя дождей хватает.
Притянул в лёгком, нежном и сладком поцелуе, как поцеловал тогда Динку возле пруда. Поласкался кожей губ, вжался гульфиком в её животик, вызвав радостные слёзы и тонкую чувственную дрожь в худеньком тельце.
– Прости, я непоследователен ужасно. Весь в тебя, родная. С кем поведёшься…
«Вот-вот выкинет коленце – слишком хорошо знаю. Перрон пуст, справлюсь, но когда набежит толпа… – не успел подумать, резко запрокинула голову, судорожно вздохнула… – Началось!»
Прижал к груди, накрыл её голову курткой, баюкал, понимая, что надо сесть скорее – может до беспамятства докричаться.
Оглянулся и увидел проводницу, выметающую мусор из вагона. Сделал знак головой, попросился зайти и не развлекать народ, который начал потихоньку подходить на платформу.
Согласно кивнула и впустила к себе в купе, прикрыв деликатно дверь.
Когда Светик «вырубилась», осторожно положил на полку и вышел.
– Жена какое-то время полежит в ступоре – с ней бывает такое во время истерик. А я сбегаю за водой и лекарством. Присмотрите?
– Да бога ради! В тягости, небось, вот и истерит. С моей дочкой такое часто было. Тоже намучились с нею все: и мы с отцом, и муж, и его родичи! Справились! Двойня мальчиков! – тепло улыбнулась и встала возле вагона в ожидании пассажиров. – У вас полчаса.
Махнув рукой, пошёл к зданию вокзала.
Купив минералку и нашатырь, уже выходил из зала, когда увидел на углу возле мраморной колонны молодую женщину с коробкой девичьих побрякушек. Едва подошёл, увидел их сразу: серьги в виде ромашек и чудесное прозрачное колечко!
– Из чего оно?
– Из бисера и стекляруса. Дёшево и сердито! И главное, ноское. На толстой леске всё держится – хоть в море с ним купайся: не выгорит, не перетрётся, ни полиняет. Берите, не пожалеете! Сама всё делаю, – понизила голос, когда наклонился к прилавку. – На зоне научили. Ещё из плексигласа многие поделки умею – пока нет материала. В следующий раз, что хотели бы приобрести?
Растерявшись, пожал смущённо плечами.
– Тоже с ромашками? – когда согласно кивнул, сердечно улыбнулась. – Брелочки сделаю с ними. Очень красивые получаются: в прозрачной сфере белые выпуклые реснички вокруг жёлтой сердцевины – прелесть! Словно в льдинке настоящие живые цветы!
– Бываю здесь редко…
– Зато, я метко! Не потеряете – моё место это.
Завернув за угол здания, нашёл бабушек с цветами, купил большой букет крупных ромашек. Расплачиваясь, заметил рядом со старушкой-торговкой коробку… с котятами! Подумав, взял одного, попросив добрую женщину сплести ему маленький веночек.
Засмеявшись, покраснев приятным простым лицом, с радостью выполнила необычную просьбу, посадив серое глазастое чудо в венке в картонную коробочку.
…Света уже сидела, откинувшись на стенку купе, не раскрывая глаз, дышала тяжело и хрипло.
Замерев на пороге, Стас задумался: «Да уж… эмоции бьют через край у Белки. Когда-нибудь её голова просто не выдержит такого натиска крови и давления, и сосуды лопнут – инсульт обеспечен. Паралич или смерть. Слышал о таком». Очнулся, когда застонала.
– Как ты, родная? Воды? – увидев отрицательное покачивание головы, решил расшевелить радостными подарками. – Раскрой-ка ладошку, любимая.
Медленно соображая, с трудом разжала сведённую судорогой руку, куда и положил серьги с колечком. Через силу раскрыв мутные покрасневшие глаза, постепенно сфокусировала взгляд на безделушках, распахнула взор ещё шире. Нежная улыбка стала потихоньку пробиваться на лице, разливаясь по синим губам, делая их пунцовыми и сочными.
Задрожал: «Как же я хочу прильнуть к ним и целовать сильно, долго, жадно… – едва справившись, покачал головой. – Дурак! Такой же невоздержанный, как Светик».
Дождавшись тихих писков восхищения, наклонился и ласково поцеловал голову.
Тут же вдела серьги в ушки, а колечко протянула на раскрытой ладошке ему.
Нахлынули слёзы, непрошенные и несвоевременные.
«Держаться, Стас!»
Глубоко вздохнул, присел рядом и, ласково поцеловав в губы, надел кольцо на безымянный палец её правой руки.
– Клянусь, любимая: в следующий раз будет золотое.
Притянув в объятия, сжал в отчаянии, перехлестнувшем душу и сердце колючей раскалённой проволокой острой боли. «Когда случится тот следующий раз, Господи?.. Опять разлука!»
– Не нужно мне золотое, Стасик. Мне это дороже всего, честно! – уткнулась лбом в его подбородок. – Я люблю тебя, ты только помни об этом, хорошо?
– Ни на мгновенье не забывал и не забуду. Верь мне, жена.
Встав, помог выйти из купе. Пора.
– Какой у Вас вагон? – протянув руку, проводница посмотрела билет, задумалась. – Хотите, оставайтесь в моём. Я обменяю.
Решил: «Ехать недалеко, не пойду в конец поезда». Кивнул благодарно доброй женщине.
Поняв, что пришло время разлуки, Светка вскинула глаза в бесконтрольной безумной панике, вцепилась в его курточку, стиснув до побелевших костяшек пальчики на джинсовке.
– Ещё не все сюрпризы, – мягко отстранившись, достал из сумочки коробку. – Открой-ка её…
Взяв в руки, хотела потрясти подарок, но он остановил, покачал головой и так загадочно улыбнулся! Затаившись душой в предвосхищении, присев на корточки среди людской суеты, стала медленно раскрывать верхние сгибы упаковки…
– Ой! Господи! Котёнок!
Её детский вскрик-визг остановил пассажиров, сразу окруживших плотным кольцом девочку-подростка, и вызвал повальный добрый смех.
– Боже… Да он ещё и в веночке из ромашек! Чудо-то какое!..
Взрослая серьёзная москвичка улетучилась из Светика, на смену вернулась неистовая рыжая конопатая Белка из Хотьково, которая визжала, тискала котёнка, целовала его и нюхала ромашки. Присмотревшись, увидела на дне коробки большой букет из них. Затихла, замерла, задрожавшей рукой вытащила крупные слегка примятые цветы, прижала к лицу и тихо заплакала.
Станислав рухнул на колени и обнял девушку.
Люди, смутившись, быстро разошлись, оглядываясь на обнявшихся влюблённых, стоящих на коленях и целующихся сквозь обоюдные слёзы.
Подошла проводница, положила руку на плечо Стаса, слегка сжала и деликатно отошла с тихим: «Время».
Заходя на подножку вагона последним, обернулся, тут же был схвачен маленькими ручками за куртку, притянут в отчаянном поцелуе Рыжика.
Подарок остался на перроне и… уползал!
Поцеловав в ответ, показал глазами на котёнка.
Бросилась, подхватила, засунула в коробку, попыталась закрепить сгибы, замешкалась-завозилась, а в это время поезд резко дёрнулся и стал быстро набирать скорость. Вскинув голову, вскочила и опешила: дверь вагона закрыта! Снова упав на колени, закричала страстно и дико, сжав кулачки, подняв бурое конопатое личико к небесам, неистово вопя, выкрикивала им такую хулу…
Люди останавливались и, испуганно косясь друг на друга, тайком крестились: «Ох, накличет девочка беду на свою буйную рыжую голову! Глупая!»
…Очнулась, когда ей в нос сунули ватку с нашатырём. И не один раз. Носом пошла кровь.
Прижав поданную кем-то салфетку к лицу, поняла, что сидит на том же перроне, только усадили на багажную тележку, прислонив спиной к ручке. Вздохнула покаянно: «Ясно, не первый обморок видят. Переполошила всех, дура».
Рядом крутились любопытные встревоженные провожающие, молодая медсестра и работник багажного отделения с бляхой на форменной куртке.
Опустив глаза, Света заметила возле коленей коробку, кем-то заботливо перевязанную шпагатом, чтобы подарок не вылез. Разглядев в щёлочке кошачьи серые глазки, не смогла сдержаться: крупные слёзы вновь покатились по веснушчатому лицу.
– Эх-хе-хеее, девонька… – прокряхтел тощий пожилой грузчик с помятым спитым лицом. – В армию, значит, парня-то отправила… Беда. Теперь два года кукуй без него, а то и все три – высокий у тебя он, как бы в Морфлот не загремел! А ты жди, да вот, дитё расти, – грустно улыбнулся синими губами и потрогал грязным пальцем влажный носик котёнка, показавшийся из коробки. – Девочка, сразу видать – ишь, лижет палец-то, ласковая. Как назовёшь кошкину дочку?
По-свойски шутя и отвлекая, подал салфетки несчастной, чтобы вытерла слёзы.
– Ромашка.
Люди, смолкшие до этого, рассмеялись, стали шутить и подкидывать клички, советовать, но Светик осталась на своём: Ромашка.
Так и пошла с перрона, шепча: «Моя Ромашка».
Август 2013 г. Продолжение следует.
http://www.proza.ru/2013/08/14/178