Так о каких же подвигах Виталика Оладькина идёт речь? Такого вопроса от читателей автор ждёт, чтобы с торжеством заявить: «А вот о каких!» И писать дальше о заблудшей душе героя рассказа, которому, как и Гераклу, доставалось на долю подвиг очередной совершить. А он, Виталик, этот подвиг не совершал, обходил его по контуру, получал в результате нуль, и шёл мнимо удовлетворённый к следующему подвигу, и дальше действовал точно так же.
Как-то заслышал Оладькин, что один старший научный сотрудник на персоналке стишки свои записывает и в памяти их сохраняет. А Виталик наш знает, что на РС можно только научные расчёты и статьи, служебные рапорты и записки, протоколы научных семинаров и характеристики писать. А также играть в перерыве в игры разноцветные Digger, Lines, карты (и не только в перерыве, но и после работы, и по ночам, и в выходные дни, на что требовалось специальное разрешение, которое давалось, хотя и с трудом: а вдруг человеку и вправду очень надо). Возмутился наш Оладькин, исполнился праведным гневом, и вступил в правый (и левый) бой с нарушителями.
Нагрянул Виталик в перерыв к этому старшему научному сотруднику, который уже более двадцати лет в своей комнатке работал и после смерти Романа Филипповича остался в ней один сидеть. Дёрг, дёрг за ручку – а дверь-то заперта! А дёргал Виталик дверь, одержимый благородным одержанием и несдержанием, и сладеньким голоском говорит:
-Саша, открой дверь, это я, Виталик, мне бы на РС что-то посмотреть.-
Саша открыл, и тут Виталик забежал в комнату, к персоналке бросился и за РС уселся со словами:
-Я тебе новую программу установлю,-
и пошёл по клавиатуре пальцами мелькать. И вдруг раз - на экране вместо текста, что Саша в перерыв набрал, абракадабра появилась нечитабельная и неписабельная. А раньше это был файл со стихами Саши, набранными в Chiwriter’е.
-Ты что сделал?-
спрашивает его Саша, и возмущённо Виталику говорит:
-А ну верни всё обратно!-
А Виталик так гаденько улыбается, и вроде виновато, а вроде и с торжеством отвечает:
-Это наша общая персоналка, мне тоже надо было поработать. А с этим,-
и на экран показывает,
-уже ничего не сделаешь.-
Совершив своё геройство, Виталик тут же тихонько смылся. Саша же остался, и до конца перерыва снова набирал из черновиков тот же текст. Зато у Виталика радость на сердце: сделал гадость, и получил удовольствие. На большие задачи у Виталика давно уже сил душевных не осталось, вот он и пробавлялся мелочами: тому файл испортит, другому. Душа же жаждет подвигов, а что-то настоящее создать уже интереса нет, так хоть другим жизнь тяжелей сделать.
А чего же он на Сашу-то взъелся? Да и к другим всё больше не ласковым словом, а всё с вызовом, или огрызается, как будто другие виноваты, что у него с уходом из отдела Александра Ильича никаких идей в голове не появляется, кроме как на РС установить программу, которая тебя далеко-далеко посылает. Или кому-нибудь что-нибудь стереть в памяти компьютера. Вот и Саша сидел у себя в комнате, никому не мешал, ну да, на перерыве вместо того, чтобы в карты играть или Диггеров по экрану гонять, свои стишки в память РС вгонял. И хорошо, что на дискетах тут же и сохранял, так что Оладькин немного вреда ему нанёс, часовая работа только и пропала.
Стал Саша вспоминать, чем же он перед Оладькиным провинился, чем ему не угодил, и вспомнил, как на открытом партийном собрании лаборатории призывал о милости к падшим, к тем, кого фашисты в печах сжигали во время второй Отечественной войны. И вспомнил, что его, Саши речь тогда не только завлабу Птице не глянулась, но и Виталику: тот бледнел, что при его и так белой коже трудно было заметить, и корёжило его, и на лице все маски из греческих трагедий промелькнули. И всё понял. Жаль, что поздно.
12 августа 2013 г.