Высокая рыжеволосая девушка сидела на подоконнике и курила, чередуя сигареты с вином.
Она уже не знала, что именно она заливает вином – неудачную любовь, или что-то ещё…
Вечер. Снова вечер. Наполняет прохладой небольшую комнату.
Лиля не любила каждый вечер: это было время, когда она особенно чувствовала своё одиночество. Она начинала звонить знакомым молодым людям, и иногда они помогали скрасить её одиночество.
Но ночью, когда она снова оставалась одна, к ней приходил самый лучший друг и помощник от слёз – вино.
Но это был очень нехороший друг, потому что приходил он на время, а утром Лиле было очень плохо, и чтобы выйти в магазин за хлебом ей снова приходилось надевать тёмные очки.
К тёмным солнцезащитным очкам она уже привыкла и носила бы их всё время, если бы не зима. Так легче и проще, кажется, что никто не видит под ними твою душу, не видит твоих слёз, не знает, какой ты на самом деле…
И пусть соседи шепчутcя о ней вслед: «Проститутка пошла». Ну и пусть говорят.
Да, ей приходится любить двоих – так интересней же. И ещё разводить их на деньги. Любви-то настоящей, всё равно, нет…
Но сегодня на душе особенно неспокойно…На душе? Странное, далёкое слово…Душа.
Когда-то Лиля решила для себя раз и навсегда избавиться от души, стать бездушной. А разве душа нужна людям? Раньше она шла к людям со всей душой, но это плохо закончилось. Очень плохо. И вот теперь она сидит на подоконнике, пьёт и курит и продолжает листать глянцевые журналы, загибая листы с информацией о стервологии.
Но что-то сегодня беспокоит её, словно комариное жужжание, только изнутри… Люди называют это совестью. Говорят о совести, говорят о морали, но сами живут так, будто бы этой совести нет. Ничего нет…
Сегодня к Лиле во сне снова приходила она, рыжеволосая девочка-подросток.
Зачем она преследует её? Что она от неё хочет? Неужели эта глупенькая не понимает, что Лиля сегодняшняя никогда не станет прежней,
а ароматные белые и розовые флоксы из бабушкиного сада, напоминающие зефир, давно проданы вместе с домом и садом после смерти стариков…
До этого Лиля старалась не вспоминать о своей жизни до. До того, как она стала не собой.
От этого становилось невыносимо больно. Так невыносимо, что хотелось кричать, но было нельзя: комната-то ведь в коммуналке, и поэтому она просто плакала до тех пор, пока слёз внутри неё просто не оставалась.