Как странно! В одном окне квартиры – закат ещё не погас, пышет оранжевым жаром над крышами пятиэтажек, а с другой стороны, в окне кухни – над остатками колокольни разрушенной некогда церкви Покрова Божьей Матери уже дрожит зыбко полупрозрачный диск луны в сиреневом мареве просторов, остывающих от знойного дня.
В ветвях соседней сосны звонко зацыкала какая-то птица. Потом пощёлкала, несколько раз мелодично и ясно пропела: «Дзын-нь! Дзын-нь! Дзын-н-нь!» – словно просительный звоночек прозвучал у входа в долгожданную благодатную прохладу летней ночи. Который день июльское горячее небо пухнет, пучится сытыми, перезрелыми облаками, но ни капли так и не упало на жаждущую влажных небесных объятий землю. Может, завтра будет дождь?
Наталья решила выйти на крыльцо. На веранде под ногой скрипнула половица – словно мужской бархатный голос мягко согласился: «Ага». Он так каждое утро соглашается, когда Наталья, уходя на работу, ступает на эту половицу. Правда, когда кончится жара, когда от дождей отсыреет земля, а мощный хмель, нависший густым пологом над крыльцом, посвежеет и остынет, сочно засияв, тогда половицы на веранде разбухнут – и он замолчит, этот ласковый, всегда согласный с ней мужчина.
– Ага… – вновь с готовностью муркнула доска под ногой.
Наталья глубоко вдохнула застоявшийся под зеленым царапучим пологом воздух, стараясь подавить рыдания. И не смогла.
Хорошо, что ее никто не видит и не слышит. И не видит и не слышит уехавшая сегодня сестра – постаревшая, исхудавшая сердечница Алка.
…«Задириха» и «неспустиха» – звала их мать. На пять лет старшая, Алка постоянно «воспитывала» Наташку, а та в ответ огрызалась. Никакой особой дружбы между ними не было в силу большой разницы в возрасте. Разные интересы, разные занятия и подружки – что может быть общего? Наташка со своими девчонками выслеживала Алку с кавалерами, азартно кричала вслед: «Тили-тили-тесто, жених и невеста!», а Алка дома ядовито высмеивала Наташкину детскую глупость, подбирая ехидные и обидные словечки.
Они и внешне были очень разными. Наташка – высокая, крепкая, толстоногая, курносая и круглолицая, с короткой стрижкой и густой челкой. Алка – маленькая, худенькая, востроносая, с длинной, ниже пояса, светло-русой косой. «Кормить было нечем старшую, – говорила мать, оправдывая Алкину худобу и малорослость, – жили плохо, молочко водой разводила ей. А младшую поила молоком досыта…» Наташка обижалась: зачем поили ее досыта? Чтобы толстой выросла? Вон Алке как хорошо – тоненькая, стройная…
Нет, плюсы в их возрастной разнице для Наташки были: благодаря Алкиным книжкам она ещё до школы научилась читать, многие «науки» «проходила» на пять лет раньше своих ровесников. С пяти лет самостоятельно ходила в библиотеку – благо, та была рядом. Как-то долго ждала своей очереди на книжку Толстого «Буратино» (ее все время кто-то читал), наконец, получила. Какая счастливая возвращалась она из библиотеки домой, прижимая «Буратино» к груди, с каким умилением смотрели на нее тетеньки-библиотекарши! Обе с Алкой они читали много, запоями; мамка ругалась, грозилась выбросить из дома все книги, чтобы девчонки не ослепли раньше времени, но они читали – украдкой, под одеялами с фонариком или в сарае, где не видела их мать… И все-таки обе еще в школе испортили зрение и обзавелись очками.
Потом, когда Наташка уже училась в техникуме, два раза в год приезжая на каникулы домой с далекой солнечной Украины, куда занесли ее с подругой обстоятельства и девичий романтизм, общего языка с Алкой снова не находилось. Та после пединститута вернулась в родной непритязательный поселок, устроилась в школу учителем химии, ждала рыцаря на белом коне, а рыцаря все не было… И те две-три недели, что удавалось Наташке побыть в родительском доме, проходили в дурацких ссорах по каждому пустяку. Алка по-прежнему воспитывала Наташку, придираясь к словам и поступкам, а Наташка по-прежнему, по-детски огрызалась и сама шла в атаку, цепляясь к каждому Алкиному щелчку. Взаимопонимание наступило между ними, когда обе вышли замуж, родили детей, когда обе ушли из родительского дома: Наташка – недалеко, в районный центр за пять километров, а Алка подальше – километров за шестьсот. И полетели от одной к другой частые длинные письма… Потом обе развелись, Наташка чуть раньше, чем Алка. И опять нашлось между ними много общего, о чем можно было порассуждать или пожаловаться друг дружке в письмах. Только вот встречались они очень редко. Нынешний Алкин приезд состоялся через пять лет разлуки, сестры не виделись со дня похорон отца…
…Наталья вытерла слезы, взялась за ручку двери. Что стоять на крыльце и реветь?
И вновь мужской голос ласково согласился с ней.
Вчера они все утро смеялись.
– Наташа, как у тебя дела с тем мужичком, с которым тебя хотели познакомить? – поинтересовалась Алка.
– Никак, – равнодушно пожала плечом Наталья. – Пока не познакомили.
Она включила телевизор и взяла в руки пульт:
– А вот я сейчас погадаю, стоит ли вообще знакомиться… – и посмеиваясь, отключила у звук.
– Вот сейчас буду задавать вопросы, а он мне ответит. Только я одному телеканалу «Культура» доверяю, больше никаким.
По «Культуре» беззвучно шел старый черно-белый фильм «Дубровский». Наталья с серьезным лицом произнесла в пространство первый вопрос:
– Что ждет меня с этим мужчиной? – И нажала на «лентяйке» кнопку «Звук».
На экране престарелый господин, обретя голос, подвел девицу приятной наружности к другому господину:
– ЗНАКОМЬТЕСЬ, КНЯЗЬ, ВОТ МОЯ ДОЧЬ…
Алка округлила глаза, а Наталья рассмеялась, кивнув в сторону телевизора:
– Что я говорила! Он мне сейчас всю правду-матку выложит!.. – И снова отключила звук.
– А ну-ка, еще вопрос: а дальше-то что будет, как отношения после знакомства сложатся?
После немой паузы престарелый господин крупным планом хихикнул с экрана:
– СЯДЕТЕ, ПОВОРКУЕТЕ…
Впрочем, он тут же замолчал, беззвучно раскрывая рот, потому что Наталья опять нажала кнопку. Алкины глаза раскрывались все шире, а Наталья давилась от смеха.
– Бог любит троицу. Третий вопрос: а еще дальше, дальше что будет?
Дальше в кино слов не было, разбойники под печальную оркестровую музыку несли хоронить кого-то. Наталья ждала, когда заговорят. И через несколько секунд траурную процессию сменили несущиеся во весь опор конные казаки и дружная залихватская песня с посвистом: «ЭХ, НЕ ЖАЛЕЙ!..»
Впрочем, чего не стоит жалеть, Наталья не стала выяснять, потому что моментально отключила звук.
– Ну вот, все будет хорошо, – удовлетворенная ответами, она положила «лентяйку».
Алка все еще изумленно моргала.
– А я так не в первый раз делаю, – рассмеялась Наталья ее изумлению. – Однажды точно так же задала «Культуре» вопрос: а стоит ли мне вообще знакомиться с мужчинами? Привыкла жить одна, да и дело к пенсии… Включила телик, а там киношка военная идет, какой-то мужик в форме спрашивает пацаненка: «Зачем тебе граната, чтоб взорваться вместе с ней?» Ну, я и сделала вывод: зачем знакомиться с кем-то – мне же хуже будет. И вообще, я вычитала где-то подтверждение своим мыслям: жизнь нам постоянно делает подсказки, а мы слепы и глухи к ним. Случайно услышанная чужая фраза, отрывок из газетной статьи, какой-нибудь плакат, попавшийся на глаза… Правда-правда! Что б тебе в пример привести? Ну вот… Еду как-то в автобусе, настроение – жуть, жить неохота, прямо тупик какой-то… Взгляд скользит бессмысленно по надписи над дверями, где обычно висит абсолютно тупое, по-моему, объявление: «ВЫХОДА НЕТ» (то есть: нечего сюда соваться, уважаемый пассажир, шуруй к центральным дверям!)… Мне бы как раз в тему такое! А нет, другое висит! Читаю с приятным удивлением: «ВЫХОД РЯДОМ». И стрелочка, заботливо нарисованная, указывает в сторону центральной площадки автобуса. Вот так! Да рядом выход-то! Смотри внимательнее, а не реви! У меня настроение тогда на сто восемьдесят градусов развернулось, представляешь?
Алка представляла такое хорошо. Ее осунувшееся от болезни лицо осветилось от улыбки и даже как будто помолодело.
Потом они собрались в магазин. Переодевались каждая в своей комнате. Когда Наталья, полуодетая, вошла к Алке, чтобы взять из шкафа полотенце для ванной, Алка с завистью вздохнула:
– Какая у тебя хорошая фигура!
Наталья, ненавидевшая свое обремененное лишним весом тело, чуть не выронила из рук полотенце:
– Что?! Тебе нравится этот жир?!
– Какой жир? Красивое, роскошное тело, Наташа! Не то, что у меня…
Ну да, Алкины плечи по-старчески заострились, грудь, и без того небольшая, сморщилась, Да и какая грудь – ее вовсе не было под блузкой… Но зато тонкая талия и аккуратные бедра вместе составляли симпатичную рюмочку, опрокинутую вверх дном. А вот Натальины «роскошные» бедра вылезали из летних брюк, живот приходилось все время втягивать, чтобы не висел – такое мучение!
– И ты хочешь себе такое? – Наталья смачно похлопала себя по мягкому животу.
– Хочу, – согласилась Алка, расправляя на стуле пропахшую корвалолом футболку.
– Не может быть, – возмутилась Наталья. – Я не верю тебе. Такое нельзя хотеть! Это у тебя замечательная талия!
– Что ты? Я стыжусь своей фигуры! – Алка прикрыла грудь рукой.
– Алка, зачем ты говоришь неправду? Зачем притворяешься?
– Почему неправду? Я очень хочу пополнеть так, как ты! А моя фигура безобразная…
– Твоя – безобразная? – Наталья действительно не верила услышанному. – Это моя, жирная, безобразная! А у тебя такая красивая линия бедер!
– Ой, Наташа, ничего ты не понимаешь! И это ты говоришь неправду про меня! – сердито поджала и без того узкие губы Алка. – Перестань мне врать! И хватит говорить про мою фигуру!
Наталья недоумевала. Она понимала лишь одно: Алка говорит неправду, потому что толстая женщина не может быть красивой. А насчет своей фигуры Алка прибедняется, напрашивается на комплименты.
И они в очередной раз обиделись друг на друга.
…Помирили их соседи. Вернее, случайно услышанный с улицы в форточку отрывок их разговора.
Молодой, но уже отец двоих сыновей, откормленный бугай Леха хвастался приятелю:
– Слышь, Серега, сегодня мой Игорек (Игорек – старший, полуторагодовалый Лехин сын) так лихо выматерился…
– Да ну? Мужик, блин, растет! – с восхищением отозвался приятель.
Наталья и Алка возмущенно переглянулись и вдруг одновременно расхохотались. Наталья торопливо прикрыла форточку, чтобы дебилы не услышали их смех и чтобы самим больше не слышать дебильные разговоры.
А вечером они пили чай, вспоминали родителей, их старую квартиру, в которой сейчас жили чужие люди. Смеялись, плакали…
– А помнишь: мамка всегда пела, когда шила на швейной машине? А я ведь тоже раньше пела за какими-нибудь делами… А сейчас давно уже не пою…
– А помнишь, как мы вдвоем ходили за молоком к тете Лиле? Сколько нам было?
– Да я, наверное, и в школу не ходила еще…
– Зима, вечер, снег скрипит под ногами…
– А я все на звезды смотрела! Я тогда еще хорошо видела – каждую звездочку… Их так много было! А я уже тогда никак не могла понять: как это – Вселенная бесконечна? Что такое «бесконечно»? Все пыталась представить и не могла…
– А я все не могла понять: как это «умер»? Был человек, ходил, разговаривал, улыбался – и вдруг нет его… Я училась в четвертом классе, когда дедушка Лева умер. Ну как это: был, был и вдруг не стало дедушки? Я его так любила…
И после задумчивой паузы Алка вдруг произнесла очень просто и буднично:
– Как бы я хотела, чтобы меня похоронили рядом с мамкой и отцом. Хочется лежать с родными – с отцом, с бабушкой, с дедушкой…
– С ума сошла! Живи, пока живется, – похолодела Наталья.
Но если быть честной, то в последние годы, когда на горизонте забрезжила пенсия, она сама, приходя к родительским могилам, сидя на скамеечке и слушая шум сосен, много раз думала о том, что ей хочется лежать именно здесь. Конечно же, это будет через много лет (она очень надеялась, что через много)… Лежать недалеко от кладбищенской церкви и главной дороги (чтобы дети и внуки не блудились долго по прихотливо петляющим меж оградок, еле заметным и запутанным тропкам), бок о бок с мамой и бабушкой, чтобы в головах у нее через тропинку покоились отец и дед… Чтобы ласково разговаривали вполголоса кроны сосен высоко вверху, чтобы пахло нагретой солнцем сосновой корой, чтобы в сладкой душистой тишине стучал по стволам дятел, отсчитывая мгновения вечности… И никаких тебе рычащих и воняющих машин, никакой ухающей-бухающей музыки, никакой суеты – только покой и тишина рядом с родными людьми…
…Сегодняшнее утро – утро последнего Алкиного дня гостевания, начиналось тихо и хорошо. После завтрака собрались в магазин – купить Алке в дорогу продуктов.
– Наташа, а почему ты не носишь крестик? – поинтересовалась Алка.
– Боюсь потерять, да и цепочки красивой нет, а на суровой нитке не хочется…
– А вон у тебя у зеркала – серебряная цепочка с камушком…
Наталья подумала-подумала и решила послушаться – заменить любимый лунный камень на крестик. Крестик на простой нитке всегда висел в изголовье ее кровати, Наталья действительно боялась его потерять. Да и лишняя цепочка на шее не очень бы смотрелась с бусами, которые она постоянно носила.
…Они уже возвращались домой, когда Наталья обнаружила, что крестика на цепочке нет.
Ее охватила паника. Он где-то валяется в пыли на дороге – ее крестильный крест, кто-то наступит на него ногами, кто-то пнет…
– Зачем ты посоветовала его надеть?! – обрушилась она на Алку.
– А я-то здесь при чем, если у тебя цепочка плохая? – расстроилась Алка.
– Не надо было тебя слушать! – Наталья готова была разреветься.
До дома дошли молча. Так же молча разошлись по комнатам. Наталья сняла блузку, потрясла ее, в надежде, что крестик внутри за что-нибудь зацепился. Нет, не зацепился.
Она бросила блузку на кровать и без сил грузно бухнулась рядом, опустила голову… И увидела крестик в лифчике: он мирно поблескивал, уютно устроившись в потной ложбинке…
…Но натянутость в отношениях с Алкой осталась до последней минуты прощания.
Они приехали на автовокзал. Скупо разговаривая, дождались посадки. Прохладно обнялись, ткнулись губами в щеки друг друга...
Алка уселась в кресло недалеко от входа, Наталья стояла у открытых дверей автобуса, дожидаясь отправления.
И неожиданно в последнюю минуту Алка рванулась с места. С трудом перешагивая через сумки в проходе между сиденьями, выбралась к дверям и с верхней ступеньки потянулась к Наталье. И та, с облившимся вдруг кипятком сердцем, шагнула к ней, протянула навстречу руки.
– Прости меня за все! – задыхаясь, прошептала Алка, неловко наклоняясь к ней и крепко обнимая.
– Это ты меня прости! – еле справляясь со спазмами в горле, отозвалась Наталья, прижав к себе ее – маленькую и худенькую старшую свою сестру – и вдыхая запах корвалола от ее волос.
– Отправляемся! – строго прикрикнул водитель.
С полными слез глазами они оторвались друг от друга.
Двери захлопнулись. Автобус тронулся и через несколько секунд скрылся за поворотом.
Все.
Дома, зайдя в опустевшую после Алки комнату, Наталья разрыдалась. Громко, горько, до сердечной и головной боли. Она гладила ладонями покрывало на кровати, где еще несколько часов сидела и лежала Алка, и взахлеб рыдала. Она вдруг поняла: эта кровать, это покрывало и подушка больше никогда – НИКОГДА! – не примут худенькое Алкино тело. Больше НИКОГДА Алка не войдет в эту комнату, не разложит по стульям свои пропахшие лекарствами вещи. НИКОГДА! И от этого Наталье было нестерпимо больно. Так же больно, как было больно после похорон мамки, после похорон отца…
…В ветвях соседней сосны снова звонко зацыкала птица. Потом снова пощёлкала, снова пропела свое «Дзын-нь! Дзын-нь! Дзын-н-нь!»…
Наталья вытерла слезы. Нет, у них еще есть время все изменить. Вот осенью она возьмет и поедет к Алке в гости. И у них все будет хорошо и дружно. И они ни разу не поссорятся.
– Ага, – с ласковой готовностью согласился мужской голос под ее ногой.
Наталья открыла дверь в пустую квартиру.
Все будет хорошо. У них еще есть время!
* * *
…Алка не дождалась Натальиного приезда. Она оставила этот свет в самом конце августа, когда лили тоскливые дожди, когда буйная копна горячего хмеля над Натальиным крыльцом, наконец, остыла, поредела и пошла желто-бурыми пятнами, когда доски веранды разбухли от влажного воздуха и перестали скрипеть: ласковый мужской голос, всегда соглашавшийся с Натальей, замолчал…