Пронзительно, в голос заплакал ребёнок. Полина, очнувшись от дрёмы, ринулась было на помощь горемыке, но быстро пришла в себя. Наверное, это дети Строевых, что у них там? Через несколько секунд рёв затих. Будем надеяться, ничего серьёзного. Всё же Полина поднялась с постели, осторожно выбравшись из-под пледа, и выглянула в окно. Ирина Ильинична строго, но сдержанно отчитывала своих чад, устроивших беготню вокруг прудика, завершившуюся падением младшей в воду. Девушка улыбнулась. Конец покою древних рыб!
Ладно. На часах почти восемнадцать, пора начинать подготовку. Приём в Офицерском Собрании -- это вам не коктейль-пати субботним вечером! Тут будь на коне, желательно на белом, и в лавровом венке триумфатора. Не высока ли планка для беженки без роду без племени? Ничего, смелость города берёт, как говаривал граф Суворов, и ещё про пулю-дуру... в смысле, велика Расея, а на стену лезть придётся...
Полина открыла свои саквояжи, высыпала содержимое прямо на ковёр. Нету времени ковыряться в поисках нужных вещей. Так, начнём с белья... Чулки на выход, к счастью, единственная пара, выбирать не приходится. Ещё раз проверить -- прорехи на данном виде туалета отнюдь не боевые шрамы на лицах героев -- не прибавляют шарму... Подвязки, пояс, а так же panties, всё куплено недавно в лавке на авеню Жоффр, приказчик клялся -- прямая поставка из Парижа! Знаем этот Париж, Чапей называется... Но качество вполне. Корсет не столь же нов, но подкачать не должен -- подарок на Рождество мисс Хемп (ей, наверное, оказался мал), явно лондонской мануфактуры. Разумеется, есть в гардеробе мисс Маркофф и более удобные образцы, вроде лёгкого бра от "Meidenform", но столь ответственное мероприятие не располагает к революционным новшествам.
Разложив избранный интим на узорчатом комоде, девушка приступила к главному предмету головной боли -- платью. Спору нет, кое-что имеется, но требует тщательного анализа. Извлечём из марлевого чехла, встряхнём получше, чтоб запах нафталина рассеялся, ну-ка! Серовато-голубой шерсти, хорошо держит форму, никаких тебе потёртостей и прочих изъянов. А главное, прекрасно сочетается с цветом глаз и волос! Полина приложила платье к себе, так и сяк посмотрелась в зеркало. Кажется, строговато малость... Мы ведь собираемся блистать, а не пожертвования для церкви собирать? Постой, постой...
Девушка извлекла из груды вещей картонную коробку с этикеткой сигар Habanos, развязала шёлковую ленту, стягивающую её накрест. Вот, пожалуй, то, что нужно -- воротничок брюггского кружева, изящный, как морозный узор на окне (ау, русская зимушка-зима!). Замечательно с ним будут смотреться "слёзки" -- жемчужные серёжки, вместе с обувкой одолженные у Лизы Введенской. Полина едва не запрыгала от радости, так замечательно складывается парадный туалет. Для полного блезиру чуть пройтись электрическим утюжком... Всё-таки, насколько далеко ушёл прогресс -- как вспомнишь эти угольные утюжища-броненосцы, которыми приходилось гладить форму в институте или бельё в санитарном поезде!
За спиной раздаётся хрипловатый спросонья голос:
-- Поль, ты затеяла глажку? Запашок подпаливаемой благородной шерсти, будьте начеку, сударыня!
-- Не извольте беспокоиться, матушка! Не допустим урону!
-- Если ты сделаешь чёрное пятно на платье и останешься дома, я нисколько не огорчусь!
-- Боюсь, Николай Льв... ну, наш Коленька, меня и голой на собрание увезёт!
-- Нет уж, голой не надо. Слишком шикарно для господ офицеров! Ослепнут!..
-- Да ну тебя, лисёна!
Завязавшуюся шутливую перепалку обрывает энергичный стук в дверь. Разумеется, Их Высокоблагородие проснулись и проверяют готовность личного состава:
-- Полина Георгиевна, Варвара Львовна, how are you? Позволю себе напомнить насчёт времени убытия!
-- Попробуй войти, и получишь торпеду в мидель! Носовые аппараты -- товсь! Комендоры по местам! Пли! -- Варенька удивительно метко запустила метательный снаряд, набитый пером, в точку возможного нахождения условного противника, если бы он осмелился вторгнуться в пределы девичьей спальни. Глухой удар подушки в дверь отворил преграду, и Полина оказалась лицом к лицу с молодым человеком. Тот стремительно отвернулся, ругнувшись в сердцах, но не очень сердито:
-- Варвара!.. Сто чертей!.. Простите...
Не слишком огорчённая Полина подскочила и захлопнула дверь, подняла, а затем швырнула подушку в сущего бесёнка, заливающегося смехом на кровати. Очень смешно! Девушка бросила взгляд в зеркало... Вроде, стыдиться нечего, зато какой сюрприз для моряка!..
-- Николай Львович, я практически собрана... исчислена и взвешена, мене... текел!..
-- Упарсин!.. Но признаны прекрасной! -- раздался удаляющийся глас в коридоре. -- В девятнадцать тридцать снимаемся с якоря, прошу без опозданий!
-- Есть, капитан!
Но прежде, чем облачиться в боевые доспехи, нужно завершить кое-что по хозяйству. Полина накинула свой китайский халат, туго, "в рюмочку" затянулась, помогла и Варваре одеться, после чего выбежала во дворик, где по-прежнему царила детская стихия, но уже не настолько губительно для ландшафта. Тоже, в свою очередь, пристрожив непослушников, прошла в подсобное помещение, ставшее временным прибежищем для бездомных. Найдём Ирину Ильиничну, дабы договориться насчёт приготовления ужина и вообще, домашних хлопот. Если прибавились дополнительные рты, авось, и количество рук повысилось?
Куда ж наша ротмистрша подевалась? Полина уже взялась за ручку одной из внутренних дверей, но застыла на месте. Резкий, характерный кашель раздался оттуда. Будучи медицинской сестрой с немалым опытом, она сразу угадала его природу -- туберкулёз в гранулёзной стадии, или по-русски, чахотка! Сразу вспомнился неизменный платок в руках госпожи Строевой, её бледный измождённый вид, худоба, необычная даже для нежирующего Шанхая... Боже! А ты, как ты могла не распознать этих симптомов сразу?.. И что бы это изменило? Кто-то осмелился бы оставить бедствующее семейство на улице? Но всё же, это огромный риск!.. Полина разразилась беззвучным ругательством, в ужасе от западни, в которую все попали... Ох, прости, Господи, и помилуй!..
Она решительно толкнула дверь. Так испугавший её источник звуков, несчастная женщина прилегла на низенький топчан, уткнув лицо в смятую белую тряпку, вроде наволочки. Когда больная приподняла голову навстречу вошедшей, та разглядела кровавое пятно на ткани, ещё более утверждаясь в страшном диагнозе. Похоже, Ирина Ильинична тоже всё поняла. Она снова приняла прежнее положение, плечи её затряслись от плача. Полина не знала, что сказать. Ежедневно в городе умирают десятки инфицированных, но никогда ещё смертоносная зараза не подбиралась так близко, не заходила запросто в дом, как будто хозяйка...
-- Послушайте, Ирина... Ильинична... Если я не ошибаюсь, у Вас открытая форма туберкулёза, ведь так?
К ещё большему ужасу Полины, женщина бросилась на колени перед ней, всё так же прижимая тряпку ко рту. Глаза бедной чахоточной наполнились слезами мольбы и отчаянья:
-- Я умоляю Вас, Полина, Георгиевна, простите меня! Я знаю, что не должна была приходить в этот дом, подвергать стольких людей опасности, но что мне было делать? Мои дети... я пыталась их пристроить куда-нибудь, в Красный Крест, в приюты, чтобы спасти, но везде требуют справок о том, что они не заразны, а как мне это сделать, не имея денег на обследование? Они здоровы, уверяю Вас, я старалась максимально соблюдать правила гигиены, пользовалась отдельной посудой, и остальным... прошу, пожалейте их, пожалуйста!..
-- Встаньте, ну же, Ирина Ильинична! -- Полина постепенно приходила в себя, свыкаясь с новой нерадужной перспективой, которую им подкидывает жизнь. Не впервой, конечно, но неизменно с той стороны, откуда не ждёшь. В спину, как бандитский нож, или под дых, просто и тупо...
-- Надеюсь, Вы понимаете, что мне придётся поставить в известность Николая Львовича? И окончательное решение будет принимать он?
-- Конечно, безусловно, Полина... тут и рассуждать нечего... но я знаю, вижу, что Вы имеете большое влияние на него, и на Варвару Львовну тоже, и поэтому прошу не за себя, а за деток, не выгоняйте их... ради Христа прошу!..
-- Ладно, ладно, поднимитесь же наконец! Сегодня мы обсуждать этот вопрос не будем, перенесём на завтра. Думаю, выселять Ваших детей, да и Вас никто не будет... Но что-то предпринять придётся, поймите! А пока пойдемте, я введу Вас в курс дела насчёт провианта и прочего... Но просто требую --- наивысшая осторожность!
Они прошли на кухню, потом в кладовку. Полина, сама без году неделя под этим кровом, испытывала в душе сильное смятение. Не берёт ли она на себя слишком много -- доверяя туберкулёзнице управление домом? Впрочем, это всего лишь на вечер, и, в основном, касается самого семейства Строевых... Но всё равно -- тревожно.
Наконец она вернулась в спальню. Серебряные стрелки показывают начало восьмого. Надо поспешить! Полина быстро, почти по-военному, меняет свой гардероб, немного более времени тратит на лицо и волосы. Как там моряк выразился -- признана прекрасной? Вот пустомеля! Но посмотрим, как он сейчас запоёт!..
Чтобы нанести последний штрих в создаваемый образ, девушка достаёт из той же заветной коробочки самые драгоценные реликвии -- белый в красную полоску бант-шифр с позолоченными вензелями последней императрицы (знак отличия, полученный при выпуске из Екатерининского института), а так же Анненскую медаль на красно-золотой ленте. Пожалуй, на фоне серого платья и белых кружев они должны смотреться неплохо!
Варя подошла сбоку, лёгкими касаниями пальцев провела по контуру фигуры Полины.
-- Ух, ты, брависсимо! Прямо царица амазонок, с этой медалью!
-- Брр, они ж выжигали себе правую грудь, чтоб целиться из лука сподручней!
-- Я думаю, царица была выше этого ! Иначе в неё не влюбился бы Ахилл!
-- Как ты можешь судить за Ахилла? Мужчины такие непредсказуемые!..
-- Мне бы ты понравилась и вовсе без... хотя с ними лучше!
-- Варвара, что за странные идеи? Оставь в покое мои милые яблочки, с ними так забавно!..
-- Спору нет! Особенно, когда они всё время взаперти! А ведь запретный плод сладок! Вспомни Еву!
-- Тем более закрыть на семеро замков, и серафима с огненным мечом в придачу! И вообще, цыц, змий! Слышишь, труба зовёт -- искати себе чти, а князю славе! Николенька наш, поди, совсем извёлся...
Полина осторожно, чтобы не оставить отпечаток помады, поцеловала девушку в висок: "Будь умницей, это займёт не более нескольких часов". -- "Места себе не найду! Хотя, ладно, езжайте спокойно... может, пластинки послушаю..." -- "Вот и славно, мон ами, пока!" -- "Бон шанс, Поль! Поцелуй меня ещё разик..."
Часы кратким боем отметили половину восьмого...
Николай Львович, необычайно подтянутый, сдержанно-бравый в чёрном морском мундире, при всех орденах и Анненском кортике, в белых перчатках, прохаживался по плитам внутреннего дворика. При виде выпорхнувшей Полины он вытянулся во фронт, лихо отдал честь, сияя, как начищенная бляха матроса в карауле.
-- Сударыня, я неподдельно восхищён, скажу больше, сражён! Медаль святой Анны! Вам очень к лицу, хотя... возможно ли добавить хоть каплю прелести в столь совершенный облик?..
-- Сударь, Вы беспросветный угодник и льстец, не находите? Впрочем, это можно простить за столь блистательный иконостас на груди, что по сравнению с ним мой аленький крестик?! У Вас на кортике такой же, ещё и с "клюквой"!
-- Офицер без наград, как невеста без приданного, ничего не стоит! А вот на барышне сии украшения говорят о многом, утверждаю вполне серьёзно!
-- Oui, oui, oui, galant cavalier! Итак, не изволите ли доложить диспозицию сегодняшнего вечера?
-- Всё просто, mademoiselle Polin, мы немедленно отдаём швартовы и держим курс на банкетный зал Палас-отеля!..
Но пришлось сделать небольшую заминку, впрочем, приятного свойства. Ирина Ильинична, держащаяся поодаль и ставшая невольной свидетельницей куртуазной беседы, вдруг обратилась к Полине:
-- Простите, что вмешиваюсь, и не откажитесь принять совет... и ещё кое-что... -- она исчезла на минуту в своём помещении и появилась уже с небольшой шкатулочкой в руках. -- Вот, мне кажется, эта брошь будет очень хорошо сочетаться с Вашими жемчужными серьгами и кружевным воротником! Подарок моего мужа, когда он ещё ухаживал за мной в бытность юнкером кавалерийского училища... Единственная драгоценная вещь, которую я не продала, не смогла... Прошу, Полина, наденьте!
В шкатулке оказалась прелестная брошка, выполненная то ли из слоновой, то ли моржовой кости, в виде старинной бригантины с двумя дельфинчиками на подвесках. Полина мигом метнулась в спальню, прицепила нежданный плезир на левой стороне платья, симметрично знакам отличия, так и сяк повертелась перед зеркалом -- wow! -- как говорят англосаксы. На недоумённый вопрос Вареньки отшутилась, мол, на себя не налюбовалась, ещё раз чмокнула бедняжку в щёку и бросилась со всех ног на выход, вдруг корабль без неё отчалит?
Корабль вовсю дымил трубой, скрипел канатами, выказывая признаки нетерпения. Впрочем, сразу у ворот молодые люди "поймали" рикшу, забежавшего на тихую улочку в поисках седоков, и скоро уже мчались по широкой авеню Жоффр в направлении набережной, чтобы в положенное время оказаться у парадного подъезда фешенебельной гостиницы.
По случаю приёма мраморные колонны и портик, обрамляющие вход в это царство роскоши, украшены русскими и британскими флагами, гирляндами живых цветов, в сочетании с неизменными китайскими фонариками. Сразу заметно, что устроители не пожалели средств на помпу. Ну, как же, упасть в грязь лицом перед хозяевами половины мира!
Полина с Николаем живо поднялись по монументальной лестнице в холл, а потом на второй этаж, в помещение банкетного зала. Еще снизу до них донеслись приглушённые звуки духового оркестра, поигрывающего русские вальсы ("Амурские волны", "На сопках Маньчжурии"), так же голоса пришедших ранее гостей. Девушка ощутила в душе досадное чувство, вроде робости, на подобных мероприятиях она не бывала со времени обучения в Институте, но и там она всегда находилась в окружении подруг и под присмотром maman. Поэтому она покрепче ухватилась за локоть спутника, доверяя ему прокладывать курс в незнакомой обстановке.
Огромность открывшегося перед вошедшими пространства ошеломляла. Потолок теряется где-то невозможно высоко, за тысячесвечными люстрами из хрусталя и бронзы, многовершковые батальные картины в позолоченных рамах, кажется, перекочевали сюда из галерей Английского музея. В сияющей перспективе угадывался грандиозный стол, по форме напоминающий разомкнутое каре, ломящийся от всевозможных яств и дорогой посуды, под сенью пальм, цветочных композиций немыслимых сочетаний, а так же беломраморных скульптур в греческом стиле. Вокруг него ещё суетились официанты в белых фраках (право, одетые получше многих собравшихся сюда господ).
Приглашённая публика толпилась в танцевальной части залы, старательно изображая добрый старый раут, с умными, но непринуждёнными беседами, словесными дуэлями галантного свойства, слегка скучающими денди... Дамы и кавалеры всех мастей, аж в глазах рябит! Шанхайская Россия во всём блеске и убожестве, собранная из каморок, дворцов, казарм, а то и вовсе из портовых притонов. Впрочем, худо-бедно отмытая, приодетая... И всё же многие из присутствующих не могут справиться с голодными взглядами, которые они нет-нет, а бросают в сторону готовящегося пиршества...
Миновав благополучно строгий заслон из казаков, проверяющих пригласительные билеты, наша пара остановилась посреди толчеи, не в силах сообразить, что им делать и куда податься. Кавторанг крутит шеей на триста шестьдесят градусов, высматривая только ему известные цели, а Полина пытается по внешнему виду окружающих её женщин определить, не попала ли она впросак со своим вечерним туалетом, выглядит ли "на уровне". В целом, можно констатировать, что выстрел попал в цель, m-ll Маркова не только прекрасно смотрится в компании с бравым флотским офицером, но и вызывает восхищённые взгляды...
Это увлекательное занятие прерывается бурным, почти кавалерийским натиском почтенной дамы в строгом тёмном платье французского кроя, с высокой старомодной причёской и уверенными манерами хозяйки приёма. Так почти оно и оказалось. А причина проявленного внимания была налицо, вернее, на груди означенной особы -- точно такой же красно-белый шифр с вензелями, как у нашей героини. То-то радость взбурлила! Рыбак рыбака...
-- Боже мой, глазам не верю, екатерининка -- в наших китайских палестинах! Дорогая, позвольте мне Вас от души обнять! Святая Катерина, милый институт, незабвенное время!.. -- экспансивная леди довольно бесцеремонно спроваживает Николая, мол, пообщайтесь там, в кругу своих друзей-офицеров, сама берёт под руку Полину и ведёт в уютный уголок под пальмами, где собрались, по-видимому, сливки светского общества. По пути представляется: Элла Павловна Гроссе, супруга бывшего российского генерального консула в Шанхае, ныне председателя эмигрантского комитета Виктора Фёдоровича Гроссе (да кто ж тут не наслышан о русском бароне, ревностном хранителе устоев великой империи?). Вокруг кофейных столиков на диванах и креслах расположился целый цветник дам, мягко выражаясь, постбальзаковского возраста в дорогих, но безнадёжно устаревших нарядах. Их набеленные морщинистые лица несли печать пережитых страданий, но глаза светились воодушевлением, редким даже у молодых.
Прежде всего госпожа Гроссе представила Полину двум своим ближайшим подругам (кумушкам, как она выразилась): баронессе Лидии фон Кронн, вдове Ревельского судовладельца, и генеральше Таисии Петровне Савченко. Обе они оказались старинными институтками, ибо имели на груди шифры, подобные Полининому и Эллы Павловны, но других расцветок: бело-голубой и чисто белый. Смолянка и патриотка. Последняя, то есть генеральша, имеющая вдобавок к шифру ещё и золотой терновый венец участника Сибирского ледового похода, непритворно заинтересовалась Анненской медалью Полины, расспросила её о боевом пути в составе русской армии.
-- Отчего Вы не подали официального прошения о награждении Вас наградой? Я, например, прошла от Волги до Владивостока, состоя переводчицей при штабе корпуса, которым командовал мой муж, а Вы -- всё время на передовой или в санитарном поезде, столько перенесли, испытали, кто ж более достоин?
Полина едва ли не побожилась, что обязательно займётся хлопотами о получении тернового венца буквально на следующий день.
Следующей, с кем довелось познакомиться девушке, оказалась вовсе королевская особа -- принцесса Сиама, правда, бывшая. Облик она имела скорее европейский, даже несколько провинциальный, зато украшена была Георгиевским крестом (ещё за японскую кампанию), и имя носила вполне русское -- Екатерина. Полина припомнила, что читала когда-то про эту романтичную историю, но никак не ожидала встретить главную героиню, так сказать, тэт-а-тэт. Её Высочество проживали в Шанхае на попечении своего брата Ивана Ивановича Десницкого, в прошлом секретаря консульства, а нынче служащего одной из контор на Банде. Возможно, ей перепадали кой-какие деньги с родины покойного уже супруга, потому что мадам Пхитсанулок довольно активно участвовала в благотворительной деятельности, помогала, чем могла, нуждающимся. "Но... увы! -- вполголоса добавила к рассказанному Элла Павловна, когда они отходили прочь. -- Наша милая принцесса собирается замуж за какого-то американца, некоего Смита, совершенно ординарную личность! Клерк почтового ведомства -- и этим всё сказано!.. Никогда не связывайтесь с почтальонами!"
Пока Полина пыталась в мозгу усвоить столь необычное заключение, к ним из толпы "подрулил" довольно высокий молодой человек с рассыпанной шевелюрой и беспокойным блеском в глазах. Костюм его нёс необъяснимый отпечаток европейского стиля, ещё не сглаженный местными поветриями. По тому, как переглянулись юный джентльмен и пожилая леди, сразу стало понятно, что это родственники. Предположение тут же подтвердилось, когда госпожа Гроссе обратилась к спутнице:
-- Mademoiselle Polin, это мой старший сын Лёвушка, только-только из Берлина, а до этого проходил учёбу в Сорбонне! Видали, какой гренадёр?
-- Очень приятно, Полина Маркова...
Несмотря на франтоватый вид, юноша явно смутился, густо покраснел, но всё же нашёлся, несколько манерным движением подхватил ладонь девушки и приложился к ней губами. Полина едва не рассмеялась, но пощадила самолюбие бравого молодца. Всё-таки его пылкие манеры дышали искренностью. К тому же подобное смущение немало польстило чувствам не столь уж юной красавицы, при всей трезвости рассудка, чутко реагирующей на степень эффективности своего главного оружия -- внешности.
-- Очень, очень рад познакомиться и засвидетельствовать почтение, мадемуазель Полина!.. Простите за возможную нескромность, но не имеете ли Вы отношение к некой П. Марковой, прошлой зимой приславшей письмо с подборкой стихов в издательство парижской газеты "Возрождение"?
Разумеется, Полина имела прямое отношение к тому идиотскому поступку, отправке некоторого количества куцых виршей в почтенную газету, где печатаются самые известные авторы Зарубежья. Само собой, ответа она не дождалась и навсегда зареклась тревожить по пустякам столь солидные органы. И вот, поди ж ты! Поминание почти годовалой глупости из уст этого восторженного малого! Ну, предположим... и что?
-- Значит, всё же -- Вы! Необыкновенное везение! Дело в том, что я некоторое время, порядка полутора лет, участвовал в редактировании "Возрождения", а именно литературной её части. Командовал нами сам Владислав Ходасевич, представляете? А сколько знаменитых писателей и поэтов посчастливилось повстречать за этот срок! Один Иван Антонович Бунин чего стоит! Так вот... Однажды получаем мы по почте толстый конверт из далёкого нашего Шанхая (а к Китаю, как Вы понимаете, у меня особое отношение), в котором находится полдюжины листков, исписанных красивым женским почерком... Читаем -- стихи! Очень, очень недурного свойства... на мой вкус, так вообще замечательные! Владислав Фелицианович не только сам прочитал вслух наиболее удачные по его мнению вещи, но и пригласил главного редактора, Струве, чтобы ознакомить того с новым интересным автором... Вот только насчёт публикации возникла проблема. План на текущий год был уже крепко свёрстан, добавить что-либо сверх лимита не представлялось возможным... Ходасевич велел мне написать ответное письмо, извиниться за временную невозможность напечатать стихи, выразить восхищение талантом неведомой П. Марковой, всячески поощрить на дальнейшую литературную деятельность, попросить и впредь присылать произведения, которым, без сомнения, рано или поздно, найдётся место на страницах нашего издания! Но, к большому сожалению, обстоятельства сложились таким образом, что мне пришлось покинуть Париж и перебраться в Берлин, и выйти из редакционного совета... Письмо так и осталось ненаписанным, но, слава Богу, я имею счастье наблюдать столь многообещающую поэтессу лицом, так сказать, к лицу и передать всё вышеизложенное!..
Всё время, пока длился этот поток красноречия, Полина не знала, смеяться или плакать. Пожалуй, ещё недавно её чрезвычайно взволновало бы подобное сообщение. Но сейчас, сколь глубоко "интересный автор" ни заглядывал бы в себя, сильных эмоций там не наблюдается. Ходасевичу понравились стихи П. Марковой? Возможно, сам Бунин читал их? Не всё ли равно, коли путь её милым строчкам один -- в пыльную папку редактора, и даже если окажутся они когда-либо на задворках какого-нибудь из многочисленных сборников, которые никто, кроме самих поэтов не читает, что с того? Суета сует... а то, что видимо очами, вот оно -- вокруг! Живи, юноша, и радуйся молодости своей, и в дни юности твоей да будет сердцу благо...
Однако молодой Гроссе, видимо, был настроен в ином ключе. С пылким энтузиазмом он начал агитировать Полину на участие в литературно-поэтических проектах, которые намеревается осуществить на Шанхайской почве... Разумеется! Всенепременно! Почему бы и нет? Приравняем перо к штыку и положим душу на алтарь искусства!..
Получив чаемое согласие, Лев Викторович с чувством раскланялся, вновь "приложился к ручке" и будто растворился в толпе. Госпожа Гроссе, по ходу беседы сына с девушкой отвлекшаяся посторонним разговором, вернулась к Полине, улыбаясь слегка виновато:
-- Уж простите моё чадо, он настолько всерьёз относится к поэзии, что хотел бы и всех заманить в сию стихию... Собственно, потому он и находится здесь, не будучи военным... Пришлось пойти на некоторое нарушение регламента, воспользоваться, так сказать, служебным положением...
В этот момент в зале началось заметное оживление, народ повставал с мест, двинулся в одном направлении, даже довольно-таки небрежно игравшие доселе музыканты стихли, готовясь приступить к делу всерьёз. Элла Павловна тоже заторопилась, извинилась, что вынуждена оставить "сестрицу-екатерининку", мол, долгожданные персоны на подходе, пора "занять свой пост", но Полина со своим кавалером обязательно должны быть на представлении генеральской чете... Тут и господин моряк объявился, получил благосклонную улыбку, и почтенная мадам удалилась, шествуя, словно по коридору меж расступающихся перед нею людей.
Спустя полминуты, словно порыв ветра пронёсся по взволнованной публике, этакий общий "ах!", следом громко и торжественно грянул: "God save the Queen" в исполнении оркестра. Полине, по причине роста, несколько превышающего средний, было прекрасно видно всё происходящее. Британский военачальник, довольно пожилой, рыжевато-седой, с красным лицом не любителя крепкой выпивки, подтянутый педант, взгляд снисходительно строг. На левой стороне груди лишь орденские планки, видимо, оценка значительности предстоящего мероприятия не предполагает полного парада. Со стороны устроителей это можно было счесть и оскорблением, если бы... если бы у них была такая вольность. Бесправные голодранцы, изгнанники, живущие в международном городе лишь по милости недавних союзников...
И миссис Дункан, как образец истинной леди, в строгом элегантном платье и с выпяченной нижней губой. Нитка чистейшего жемчуга на старческой шее, седые, тщательно убранные волосы венчает бриллиантовая диадемка. Королева, осчастливившая визитом туземных подданных...
Как только стихли последние звуки монаршего гимна, на свободное место вышел Виктор Фёдорович Гроссе и от лица Собрания зачитал приветственный адрес на двух языках, английском и русском. Тут вновь раздалась величавая мелодия, на этот раз "Боже, царя храни", потом троекратное "ура" прокричали казаки почётного караула, и в зале начались сложные подвижки. Часть присутствующих, из когорты особо уважаемых, выстроились в подобие очереди, чтобы предстать пред лице сиятельных гостей. Остальные, влекомые общим течением, начали дрейф в сторону накрытого стола, раскинувшегося во всей красе, словно гигантский натюрморт мастеров Фламандской школы.
Полина и Николай, переглянувшись с улыбкой и пожав плечами (почему бы и нет?), замкнули собой живую змейку избранных, сподобившихся неслыханной чести. По обе стороны от Very Important Persons образовалось нечто вроде свиты: Гроссе с супругой; казачий генерал Глебов, моложавый, с решительным волевым лицом, давний недруг бывшего консула, что ясно читалось в его язвительной мине; так же несколько английских офицеров различных званий... И тут Полина едва не вскрикнула!.. Боже ж мой!
Высокий холёный брюнет в форме капитана британской армии (узкие щегольские усики, античная лепка профиля, тесный ряд иностранных и русских орденов). Как и в прежние времена, одежда с иголочки, сияет безукоризненной чистотой, выказывает принадлежность к высшей касте. Непотопляемый корабль военного снобизма. Вот только виски побелели, так ведь десять лет прошло с лишком...
Тут Николай совершенно фамильярно, видно, забывшись, толкает спутницу в плечо с весёлым шёпотом:
-- Смотрите, Полина, кто стоит рядом с генералом -- это же Лёвка Жерар-де-Сукантон! Мы с ним на Балтике служили, ещё до Германской войны, лейтенантами на "Рюрике"! Вот чертяка, в английский мундир вырядился! Знаете, какое прозвище у него было? Лев Жирафыч! Он всегда таким денди ходил, сразу видно -- барон, впрочем, отличный товарищ! Столько суматохи мы в Питере наделали, в каждом ресторане нас угадывали, как родных! Эх, Лёвчик!..
Ну да, ну да... Ей ли не знать! Зимой семнадцатого Лев Львович появился в Новгороде, где находился тыловой лазарет, в котором тогда служила Полина. Председатель комиссии по снабжению армии и флота, обходительный кавалер, записной сердцеед и театрал. Всё и всех знает, всюду вхож, решает все проблемы... Пожалуй, в шарме ему не откажешь, вон, и нынче -- сияет, как паникадило!.. А сердце-то дрогнуло...
Очередь продвигалась быстро, британцы не жаловали представляемых вниманием: короткий кивок, приподнятая правая бровь, сухое рукопожатие. Наша пара подумывала уже, не ретироваться ли по добру по здоровому, чтобы не участвовать в столь унылой церемонии, но опоздали -- их заметили зоркие очи Эллы Павловны, которая сделала им приглашающий жест и тут же принялась что-то рассказывать генералу. Когда Полина с Горским последними добрались до цели, важные гости явно повеселели (конец балагану!), взгляд старого вояки, которым он окинул девушку, приобрёл некоторую игривость, зато нижняя губа его супруги ещё больше выпятилась, а подбородок задрался к небу.
Мадам Гроссе, вся лучась счастьем, изложила в нескольких словах героический путь мисс Марковой, начиная с фронтов мировой войны и до эвакуации из Владивостока, представляя её чуть ли не единственной воительницей Антанты на русских просторах. Полина пришла было в ужас от такого гиперболизма, но тут интерес генерала переместился на кавторанга, вернее, на его британский Крест "За лётные заслуги". Николай чётко и лаконично, словно делал доклад в штабе, изложил суть истории. Мистер Дункан ещё более оживился, попросил подробностей, даже похлопал моряка по плечу, а потом долго тряс ему руку, выражая высшую степень симпатии. Конечно, только кавалеры орденов Соединённого Королевства заслуживают настоящего признания!
Всё это время генерал Глебов, и так чувствующий себя не в своей тарелке, едва не кусал губы от досады. Ещё бы! Какой-то флотский пижон, щеголяя иностранной цацкой, занял львиную долю внимания высокопоставленного гостя. Поставить бы его во фронт и отчитать за несоблюдение субординации! Ничего, попадётся под тяжёлую руку на общих собраниях!
Горский прекрасно видел, какие эмоции вызывает его приватная беседа у русского военачальника, но продолжал сохранять невозмутимое спокойствие. В офицерской среде Глебова считали выскочкой с наполеоновскими замашками. Начав мировую войну в чине вахмистра и дослужившись до хорунжего, свою генеральскую карьеру тот сделал в бурных водах гражданской смуты, командуя казачьими частями собственного сбора у атамана Семёнова. Оказавшись в эмиграции, генерал-лейтенант повёл себя так, словно продолжал находиться на русской территории во главе могучей армии. В связи с чем имел многочисленные конфликтные ситуации с властями сеттльмента и трения с дипломатической верхушкой в лице генконсула Гроссе. Особенно недолюбливали Фаддея Львовича моряки, всегда считавшие себя белой костью и прохладно воспринимающие начальников "от сохи". Так что лишний раз продемонстрировать кастовую фронду, для Николая было делом чести. Безукоризненный английский язык, на котором шло общение, являлся для главного войскового атамана китайской шарадой, что ещё больше подчёркивало унижение.
Тем временем Полина, оказавшаяся с глазу на глаз с британской леди, не знала, как себя вести. Долгие годы учёбы в институте, а потом санитарной службы воспитали в ней чувство глубокого пиетета к подобным властным особам, но природная гордость и приобретенная стойкость позволяли теперь твёрдо смотреть в водянистые, небрежно прищуренные глаза генеральши. Наконец-то мадам Дункан изволила выдавить из себя соответствующую ситуации фразу:
-- Полагаю, после стольких бедствий, пережитых в большевистской России, Вам много легче живётся в Шанхае?
-- Несомненно, мэм! Легко и радостно!...
Напряжённый взгляд визави долго и недоверчиво сверлил лицо Полины, видимо, в попытке определить, не скрывает ли столь мажорный ответ ехидного сарказма. Сама же девушка наблюдала краем глаз стоявшего неподалёку с деланно отрешённым видом барона Жерара-де-Сукантона. Бывший старлей флота, а нынче капитан английской армии сцепил руки за спиной, слегка покачиваясь на каблуках, и ничем не выражал своего отношения к происходящему и присутствующим особам. "Жирафыч и есть!" -- заключила про себя Полина.
Всё же прозвучало долгожданное приглашение отобедать. Мистер и миссис Дункан, увлекаемые гостеприимным Гроссе, а следом и всё окружение направились к почётным местам во главе стола, под грандиозной картиной неизвестного мастера, изображающей сражение при Ватерлоо. Замешкавшихся Полину с Николаем тут же подхватила любезная Элла Павловна и усадила среди наиболее уважаемых персон, почти напротив генеральской четы. Когда все расселись и освоились с приборами, а услужливые официанты наполнили хрустальные фужеры Шампанским, взял слово исполняющий почётную миссию хозяина застолья бывший консул. Торжественно выпрямившись и подняв сверкающий сосуд на уровень глаз, он произнёс бодрую, полную реверансов в сторону властей и лично командующего британскими экспедиционными войсками речь, перемежая русские и английские фразы. Закончился столь растянутый тост-здравица лихим: "Ура генералу Дункану!", тут же поддержанное доброй сотней луженых глоток, а так же громом меди духового оркестра. Все дружно осушили бокалы, которые были тут же наполнены, и растроганный англичанин в ответном слове помянул братство по оружию, союзнический долг и непременное грядущее освобождение России от коммунистической проказы. Затем наступил процесс поглощения и смакования дорогой пищи. Все окружающие Полину старательно делали вид, что подобные пиршества им не в новинку, чуть ли не надоели, скучающе орудовали вилками и ножами, часто промокали губы салфетками. Впрочем, охотно прикладывались к стаканам, в которых не переводились теперь уже и крепкие напитки. В воздухе витал непринуждённый светский "трёп", служащий некой приправой к уничтожаемым блюдам. В основном, обсуждали мировые новости, события из сферы искусства, театр, но постепенно общей темой стало происходящее в Китае вооружённое противостояние сил Гоминдана и маньчжурского диктатора Чжан Цзолина, которого открыто поддерживали японцы.
Страсти понемногу накалялись. Всем было известно, что на стороне главнокомандующего Армии Умиротворения Страны и генералиссимуса сухопутных и морских сил Китайской Республики сражается немало бывших российских поданных, целый отряд под началом генерала Нечаева (из которых многие присутствуют на проходящем собрании), а Гоминдан вырос в значительную политическую и военную силу в основном благодаря помощи СССР, но недавние события показали, что Чан Кайши открыто порвал с Коминтерном и встал на путь построения национального государства. В общем, мнения схлестнулись нешуточно, но поскольку никто реально не владел всей полнотой информации, покипев немного, споры свелись к единому резюме: Япония ведёт себя безобразно.
Тут произошёл комичный инцидент. Изрядно уже принявший "на грудь" генерал Дункан, цветом лица ставший похожим на свекольные щи, воспринимавший ход общей дискуссии посредством перевода из уст госпожи Гроссе, вдруг резко ударил ладонью по столу, так, что вздрогнула посуда, а все окружающие в ужасе стихли, и значительно произнёс сиплым голосом:
-- Во всём виноваты янки! Это они на Вашингтонской чёртовой конференции унизили Великобританию и Японию, ограничив их морские силы, и заставили разорвать союз! Отсидевшись за океаном, Штаты накинули финансовую удавку на страны Антанты и стали диктовать свои условия! Теперь они хотят оттеснить с китайского рынка всех конкурентов! Дьявол их побери!..
Некоторое время продолжалось недоумённое молчание, но потом с места поднялся мужчина средних лет во фраке с гражданским Владимиром четвёртой степени в петлице. Неистребимая дипломатическая выправка, а так же схожесть черт позволили Полине заключить, что это и есть тот самый Иван Десницкий, брат сиамской принцессы, бывший вице-консул. Оказавшись в центре внимания, он обратился ко всем присутствующим:
-- Дамы и господа! Прошу меня извинить, но хотелось бы внести дополнительную ясность в понимание обсуждаемого вопроса! -- в этом месте выступающий сделал эффектную паузу, доставая из внутреннего фрачного кармана изящный блокнотик и раскрыв его на заложенной странице. -- Дело в том, что буквально на днях нами получен по секретным каналам прелюбопытный документ -- текст доклада японского премьер-министра Танаки своему императору, датированного 25 июля сего года, в котором изложены основные цели, замыслы и планы Японии в отношении колонизации Китая... и не только! Позвольте привести цитату: "Если мы в будущем захотим захватить в свои руки контроль над Китаем, мы должны будем сокрушить США... Но для того чтобы завоевать Китай, мы должны будем сначала завоевать Маньчжурию и Монголию. Для того чтобы завоевать мир, мы должны сначала завоевать Китай. Если мы сумеем завоевать Китай, все остальные азиатские страны и страны южных морей будут нас бояться и капитулируют перед нами... Имея в своем распоряжении все ресурсы Китая, мы перейдем к завоеванию Индии, Архипелага, Малой Азии, Центральной Азии и даже Европы. Но захват в свои руки контроля над Маньчжурией и Монголией является первым шагом... В программу нашего национального роста входит, по-видимому, необходимость вновь скрестить мечи с Россией на полях Монголии в целях овладения богатствами Северной Маньчжурии“
Все разом зашумели, очевидно, намереваясь тут же схватиться за оружие, погрузиться на корабли и отправиться защищать Старый и Новый свет от жёлтой угрозы. Генерал Глебов, хлебнувший спиртного не менее своего британского коллеги, выразил общее мнение:
-- А вот хрен им, а не Маньчжурия! Поплатятся ещё за Цусиму и Южный Сахалин! Я им и в Гражданскую не доверял!
Тут и Дункан, которому наконец-то втолковали смысл прочтённой записки, яростно встрепенулся, открещиваясь от недавних союзников:
-- Пока войска британской империи находятся в Китае, подобным планам не осуществиться! Мы заставим японских самураев засунуть мечи обратно в ножны!
Постепенно гвалт, подобно волне, распространился по всему залу, перекрыв даже звучание духовых инструментов. Чтобы навести порядок, вновь взял слово Гроссе:
-- Уважаемое собрание, прошу тишины! Предлагаю почтить память нашего незабвенного государя Николая Александровича и всей его Августейшей Семьи, а так же тысяч и тысяч русских людей, положивших жизни на алтарь Отечества!
Все присутствующие поднялись с мест и некоторое время безмолвно простояли, каждый вспоминая своё, но общие в одном горестном раздумье. Потом так же молча, не чокаясь, выпили поминальные рюмки водки. Хлебнула горькой влаги и Полина, припомнив разведенный спирт, который в лазарете не употребляли разве что покойники. Ух, крепка, зараза!..
И опять вокруг воцарилось гастрономическое действо. Впрочем, кто-то по соседству, невидимый в ряду нависших над столом фигур, произнёс сокрушённым голосом, видимо, всё ещё под воздействием оглашённых подробностей:
-- А ведь я знавал этого Танаку в бытность его военным атташе в Петербурге! Чрезвычайно культурный, благочестивый человек. Хорошо говорил по-русски. Каждое воскресенье посещал Божественную литургию в храме. Говорят, он собирался принять православие... Кто бы мог представить?
Что ж тут удивительного? Кто бы мог представить ещё десять лет назад, что сотни русских мужчин и женщин соберутся в неведомом тогда им Шанхае и будут привечать британского генерала, будто единственную надежду? Господи, помилуй!..
Прошёл примерно час с момента начала банкета, когда мадам Дункан, судя по всему, оценив лимит потраченного на мероприятие времени исчерпанным, что-то достаточно резкое шепнула супругу, отчего тот мгновенно протрезвел и заявил о завершении миссии. Тут же оживилось окружение, генерал произнёс прощальный тост, пожелал всем удачи, и под нестройное, но горячее "ура", а так же бравурный марш в исполнении оркестра, покинул собрание. Вместе с ним удалились и бывший консул с супругой, которая не преминула попрощаться с Полиной, сунула ей визитную карточку и велела обращаться в любое время дня и ночи.
С убытием старших персон атмосфера в зале несколько расслабилась. К тому же объявили перерыв, чтобы господа могли посетить курительную комнату, а дамы -- поправить красоту в отведённом для этого помещении. Официанты проворно прибрали со столов использованную посуду и начали накрывать для кофе и десерта. Николай Горский тоже куда-то исчез, извинившись. Полина осталась на своём месте, так как в прихорашивании смысла не видела (куда краше?), знакомых среди этого круга военной эмиграции не имела, поэтому общаться было не с кем. Вдруг сладенько заныло под ложечкой, пахнуло табачным дымком из коридора. Захотелось курнуть, хотя бы пару затяжечек! И это после нескольких дней полной свободы от сигарет! Нет, нет и нет! Девушка извлекла деревянную зубочистку из коробочки, прикреплённой к прибору со специями, и незаметно сунула в рот, намереваясь загрызть её до смерти в тщетной попытке избавиться от дурного наваждения. Но уже в следующий момент Полина забыла не только про осиновую щепку между своих зубов, но и о существовании самой привычки курить.
С неумолимостью рока в древнегреческой трагедии на неё накатывало хотя и предсказуемое, но нисколько не чаемое бедствие. Два офицера, ведущие весёлый, даже фамильярный разговор, из коих с одним она пришла на эту вечеринку, а второго видеть даром не желала бы... В глубине сознания проскользнул по-детски панический посыл -- может, под стол спрятаться? Увы, поздновато, сударыня! Надо было думать лет десять назад!..
Мсье Горский, жизнерадостный, как рождественская ёлка, за локоть подталкивал своего старинного сослуживца барона, который, увы, не казался хоть сколько-нибудь смущённым. Так и мы не потеряем лица! Попробуем...
-- Полина Георгиевна, разрешите Вам представить моего друга, о котором я рассказывал, Льва Львовича Жерар-де-Сукантона! Представляете, мы не виделись с января пятнадцатого, когда его перевели в штаб флота!..
-- С февраля, Николь, с февраля, будем точны!.. -- барон сделал изящный куртуазный поклон в своей манере, так, что невозможно было не подать ему руки для поцелуя. -- Bonsoir, mademoiselle Polin! Я счастлив снова видеть Вас в добром здравии!
-- Bonsoir, monsieur baron!
А уж как мы-то счастливы!.. Полина посочувствовала Горскому, лицо которого выражало смесь неподдельного изумления и настороженности.
-- Николай Львович, с господином Жерар-де-Сукантоном мы были знакомы уже однажды, ещё в прежней России, правда, очень недолго...
Барон изобразил одну из своих аристократических улыбок, кратким жестом подтвердил, да, мол, были времена! -- и подозвал скользившего мимо официанта с подносом спиртного. Как будто так и полагается, велел поставить на стол ведёрко со льдом, в котором покоилась бутылка Шампанского, и в компанию к ней пристроил бутылку водки. "Всё, любезный, и принеси ещё чистых бокалов!"
Через минуту он наполнил сияющие стаканы прозрачным огнём, но Полина отказалась, сославшись на возможную мигрень. Мужчины со звоном "сдвинули кубки" за старую дружбу... потом за боевых товарищей... за прекрасных дам... потом за присутствующих прекрасных дам... Наконец-то полились рассказы, прерываемые раскатистым хохотом и взаимным пиханием локтями о бравых гусарских похождениях, о делах чести, о карточных баталиях сутками напролёт!
-- А помнишь дуэль в двенадцатом, Лёвчик, ты ещё с кирасиром этим стрелялся, ханом Нахичеванским?
-- Да забудешь тут! Продырявил мне бок, сухопутная лошадь, до сих пор на ненастье ноет! Прошёл две войны, а это ранение -- единственное! А тогда сцепились мы из-за курсисточки одной, мамзель Сувориной, если не ошибаюсь...
-- Не, Лидочка Суворина была потом, её ещё папаша приезжал забирать из Саратова... А тогда была артистка из летнего кабаре, что в Гатчине... Там же и дуэль проходила, вспомни!
-- Ну да, ну да... Кабаре "Золотой ангел"! Меццо-сопрано Жужу Блуа с кривым глазом! Чёрт нас попутал с ханом влюбиться в эту красотку! Думаю, мы были мертвецки пьяны...
-- Скажи лучше, когда мы были трезвы?
-- Когда заступали на вахту -- святое дело!
Как бы ни был Николай увлечён общими воспоминаниями, чувство неясной тревоги не давало ему покоя, что было заметно Полине. В конце концов, подчиняясь чувству совершенно неуместного в данном случая такта, моряк вспомнил о каком-то срочном деле и удалился, оставив давних знакомцев наедине.
Барон как-то сразу погрустнел, поскучнел, налил себе полный фужер Шампанского, сделал глоток, скривился...
-- Вот канальи, вместо французского какую-то дрянь разносят!..
Несколько минут продолжалась томительная пауза. Всё же собеседник обратил в сторону Полины спокойный, совершенно трезвый взгляд:
-- Ты нисколько не изменилась, darling, всё так же хороша!..
-- Оставь, Лев! Не надо мне рассказывать, как я выгляжу. А вот ты точно -- всегда на плаву! Неплохо устроился по нашим временам, вон, мундир английский!..
-- Ерунда всё это! Муниципальный совет пригласил наладить снабжение и быт в русском отряде, а то ведь у нас воевать-то герой на герое, а элементарных условий создать не могут! Так что я вроде помощника командира по тылу. Заодно при штабе экспедиционных войск офицером связи...
Они помолчали ещё некоторое время. Барон прокашлялся (неужели волнуется?)...
-- Полин, мне кажется, я должен извиниться...
-- Интересно узнать, за что?
-- Ну, тогда, в семнадцатом, я поступил не очень вежливо...
-- Невежливо? Ты называешь то, что тогда произошло, этим словом? А по-моему, это было подло! Ты бросил меня в той чёртовой гостинице среди ночи, безо всяких объяснений, как дешёвую проститутку! Хорошо, хоть за номер заплатил...
Полина почувствовала нутром, что сейчас любезный собеседник врежет ей по-полной. И не ошиблась. Немного поколебавшись, как бы смакуя предстоящую фразу, он ответил:
-- Для дешёвой проститутки ты мне довольно дорого обходилась!..
Вот сволочь! Полина отвернулась, чтобы скрыть внезапно затуманенный взгляд. Она ни за что на свете не заплачет, дудки, не дождётесь!
-- Так вышло, прости! Меня срочно вызвали в Петербург... и я ошибочно посчитал, что расстаться без истерик будет лучше... Я на службе, ты тоже при деле... Потом я пытался разыскать тебя, но вся эта революционная суматоха, бардак... ничего не получилось... Но я всё время вспоминал тебя!
Полина не отвечала и не поворачивала головы. В дальнем конце зала она заметила Николая, беседующего с каким-то офицером. Видимо, туда же взглянул и Сукантон.
-- Так ты теперь с Горским? Но, судя по всему, ещё ничего не ясно... Что ж, служит в торговом флоте, связи в эмигрантских кругах -- неплохая партия для беглянки? Только учти, хотя он неплохой офицер, но всегда был рохлей, прекраснодушным мечтателем! В нынешнем жёстком мире он не даст тебе счастья! Полина, прошу тебя, давай забудем прошлое! Уедем отсюда вместе, у меня свой "Форд" у подъезда, квартира на Нанкин-роуд, перспективы! Через год получу место генерального менеджера в телеграфной компании...
Полина ясно и твёрдо посмотрела в глаза барона. Теперь она медлила и наслаждалась грядущим ответом:
-- Знаешь, что, Лев... а не пошёл бы ты... -- девушка выразилась совершенно определённо, чему обучилась в кровавой школе фронтовых госпиталей.
Жерар-де-Сукантон не повёл и бровью, но лицо его покраснело, а рука сжала стакан до такой степени, что казалось, вот-вот, и он лопнет. Полина подумала, что в бешенстве барон может сморозить какую-нибудь глупость, например, плеснуть ей в лицо вином. Она на всякий случай взялась за ведёрко со льдом, намереваясь в случае активных действий водрузить его на голову визави. Но бывалый жуир совладал с собой, даже улыбнулся, отхлёбывая Шампанского:
-- Что ж, как бы то ни было, желаю вам счастья! Извинись за меня перед Николькой, скажи... вызвали по службе! -- и уже вставая. -- Всё же пожалуюсь на эту бурду метрдотелю!.. Прощай!
Полина наблюдала, как он чётким, почти строевым шагом удаляется в сторону выхода. Со спины было заметней, что барон несколько погрузнел, не столь уж элегантен и брав. Возможно, она совершила ошибку, отвергнув внезапное предложение... Но, Бог свидетель, она никогда, никогда, никогда не будет в этом раскаиваться!
Скоро вернулся Горский. Как показалось Полине, он не слишком огорчился исчезновению старинного приятеля, даже повеселел. Народ в зале вёл себя уже вовсе непринуждённо, расхаживали туда-сюда, кто пил кофе с пирожными, кто шипучее вино, закусывая ананасами, а кто и водочку под грибки. Тут к нашим героям подошли двое молодцеватых джентльменов в штатском, что, в прочем, нисколько не скрывало их военную сущность. По тому, что Николай резво вскочил при их появлении, девушка поняла -- ещё те птицы!
Они обменялись рукопожатиями с морским офицером, потом, с видимой неохотой, были представлены им Полине. Полковник Чернов-Гай, капитан Щенников... Пока непонятные господа и Горский толковали между собой, девушка хорошо рассмотрела пришельцев. Старший по чину был роста невысокого, волосы тёмные с проседью, щетиной, такого же вида усы под массивным носом, но глаза очень цепкие, пронизывающие насквозь. Его напарник, напротив, возвышался коломенской верстой, к тому же выделялся рыжими вихрами и массой веснушек на физиономии, добродушной, как у всех великанов. Впрочем, если приглядеться к рукам этого малого, первое впечатление пропадёт сразу -- настолько они крепки и готовы к действию.
Чуть позже господа раскланялись, причём полковник так пристально глядел в глаза Полине, когда прикладывался к руке, что ей стало не по себе. Николай невесело хмыкнул им вслед:
-- Интересно, с какой стати мы заинтересовали особый отдел?
-- В смысле?
-- Ну, это вроде контрразведки при нашей организации... Извините, подробностей я не могу сообщить. А Чернов-Гай мне знаком ещё с Восточной армии, он там теми же делами занимался. Говорят, немало людей собственноручно поставил к стенке... Терпеть не могу палачей, даже если они носят одинаковые со мной погоны!
Они поболтали ещё о том о сём. Полина с удивлением стала наблюдать картину, как некоторое количество из присутствующих дам достали откуда-то объёмистые картонные коробки и железные миски и начали методично складывать в них все остатки пищи со столов. Горский пояснил:
-- Это активистки благотворительного фонда. Потом всё это рассортируют и раздадут нуждающимся... Думаю, Вы в курсе, что многие не доедают?
Можно было и не спрашивать! Полина, давно мужественно сражающаяся с искушением проглотить один миленький эклерчик, решительно отодвинула от себя тарелку. Двойная польза -- талию сбережёшь и, быть может, какого-нибудь голодного накормишь!
Огромные золотые стрелки на часах, что украшают противоположную стену, приближаются к одиннадцати. Пожалуй, пора и честь знать! К тому же не следует забывать, что дома осталась бедная Варенька, которая вполне может выполнить угрозу не ложиться до их возвращения. Николай Львович нисколько не возражает, и скоро они спускаются по беломраморным ступенькам вниз. Покидая зал, Полина оглянулась -- приведёт ли судьба вновь оказаться в этом царстве роскоши и довольства? Ну и ладно, отправимся возделывать свой сад!
На улице их встречает нешуточная прохлада. Ни слова не говоря, галантный моряк скидывает свой китель и набрасывает его на плечи спутницы. Полине забавно идти, весело позванивая орденами и медалями, она даже чуть подпрыгивает при каждом шаге, чтобы добиться максимального звука. Николай увещевает её, впрочем, не очень строго:
-- Полина, что Вы, в самом деле, как малое дитя!..
Да полно уж, господин полный-порядок-на-борту! Смотрите, какое звёздное небо, даже сквозь вечные шанхайские фабричные дымы видно! Может, пройтись пешком? Но Горский неумолим, он же отвечает за даму, а ночные гангстеры не особо церемонятся и политесов не разводят. Пустят пулю в спину, и все дела. Тут и кортик не поможет. Поэтому они берут такси, старенький, но добротный "Паккард", и, устроившись тесно друг к другу на заднем сиденье, отправляются восвояси. Полина смотрит в окно, ощущая близкое тепло мужского тела. Интересно, если положить голову Горскому на плечо, как он к этому отнесётся? Наверное, сочтёт барышню хватившей лишку. Возможно, так и есть, потому что в мозгу проносятся кометы и метеоры, а уличные фонари готовы пуститься вприсядку. Этот вечер в собрании, словно краткая прогулка в прошлое... Или будущее, о котором никто ещё не знает. Ровно гудит мотор, мягко покачиваются рессоры на редких выбоинах, жизнь идёт... Родина, далёкая Родина, где были милые родители, подружки по институту, надежды и любовь, где ты? В той ли стороне, где одиноко сияет Полярная звезда, или нет тебя давно, растворилась в небытии вместе с отринутыми изгнанниками? Холодный ноябрьский ветер метёт рю и авеню, бесчинствует в парках, достаёт и внутренние дворики. Осень в Шанхае...
Мы -- листва, что оборвана штормом
с бесконечно прекрасных садов
и разбросана в мире просторном,
рвы и ямы засыпав собой...
Все мы бывшие, в прошлом, когда-то
что-то значили, пышно цвели;
а теперь лишь надеждой богаты
хоть на горсть, но родимой земли...
Офицеры, священники, дамы
(от курсисток до фрейлин двора)
всё стоим на причале -- куда мы
и откуда? Понять бы пора...
В Сан-Франциско, Париже, Шанхае --
не зовёт нас к заутрене звон;
боль потери вслед вере стихает,
превращаясь в безжизненный сон...
Скоро ль ангелы, грустно вздыхая,
заберут наши души отсель?
Из трущоб Сан-Франциско, Шанхая
прямо в вечный небесный отель...
Всё истлеет, сравняется с прахом,
лист к листу, утучнив чернозём;
поднимаясь горА, с каждым махом,
горсть России с собой унесём...
Иллюстрация: воспитанницы Екатерининского института благородных девиц 1912 года выпуска Полина и Евгения (фамилии, к сожалению, неизвестны).