Часть 3
ПРОЩАЙ МАЛАЯ РОДИНА
Осень 1946 года. Мама продала в своей половине дома одну комнату – кухню, навязала узлы, упаковала два чемодана и, преодолевая пешим ходом пятикилометровый путь до станции, мы покидали свою малую родину навсегда. Наш последний путь от родного дома до станции я никогда не забуду. Погода была осенняя, прохладная.
Мы все навьючены узлами. Малышам, Юре и Эмме, достались маленькие поклажи, мне больше, поэтому мама часто спрашивала:
- Римма, тебе не тяжело? - Нет, - отвечала я.
Наверное, впервые мы увидели поезд, вагон, в котором сплошная суета пассажиров, расталкивание поклажи по полкам. После того, как заняли сидячие места на скамейках, всё утихло, попутчики определились с местами сидения и лежания, проводник и контролёр прошлись по вагону, поезд тронулся. Когда наступал момент проверки билетов, то Эмму прятали под нижнюю полку и загораживали ногами. На протяжении всего пути так делалось неоднократно, так как ехала она в дальние края «зайчиком».
Проблемным для нас был вопрос с питанием. Из-за дороговизны всего и вся, деньги быстро улетучивались и пошли в ход вещи. Пока мы доехали до тётушки, из «лишних» вещей остался персидский ковёр, который мама вскоре обменяла на пуд ржаной муки грубого помола.
ДА ЗДРАВСТВУЕТ ЗАПАДНАЯ УКРАИНА!
Тётя Фаина жила с мужем Митей в небольшом доме из двух комнат в районном центре. Во дворе у них был небольшой огород, а перед окнами две большие черешни. Работала она киоскером на станции, торговала газетами и разной мелочью. Несмотря на то, что она нас пригласила, встретила нашу «ораву» сухо, без особых эмоций, выделив нам вторую комнату. Возможно, пожалела, что пригласила, но дело уже сделано и мы стали жить. Многие русские здесь останавливались на жильё, а что касается сёл и деревень, то там жило коренное население: украинцы, гуцулы, редко поляки.
Примерно через полмесяца жизни у тёти Фаины одна молодая семья русских, проживающих на одной улице, попросила к себе Эмму присматривать за годовалым ребёнком. Мама согласилась, всё-таки будет сыта, а сама начала искать работу.
Но, увы, её и для местных жителей не хватало.За помощью она обратилась к местным властям в райисполком. Там помогли сразу, предложив незавидную и опасную должность АГЕНТА УПОЛМИНЗАГА. Мама согласилась, иного выхода не было. Её направили в село, неподалёку от райцентра, жители которого были агрессивно настроены против Советской власти. За нами прислали повозку, и лошадь повезла
нас на новое место жительства.
«Х Л Е Б У Ш К И»
Никогда не забуду этого короткого, но неприятного пути в село. Мы сидели на повозке, возница был угрюм и молчал. Когда подъезжали к селу, нас встречала ватага ребят, которые бросали комья земли и злобно кричали: - Москали! Советы! С неприятным ощущением подъехали к одной невзрачной хатёнке с соломенной крышей.
Разгрузились, вошли в жилище: сенцы, одна комната с двумя маленькими окошками, небольшая плита и всё. Ближе к вечеру в углу появилась «постель» - куча соломы. Простыни, одеяла и пара небольших подушек у нас были. Кто-то из сельчан пожертвовал круглое деревянное корыто (бамию) для купания, и деревянную ёмкость для воды.
В этом селе мама работала два месяца. Пришлось испытать голод и страх. Юра и Эмма два раза совершили походы по дворам и просили милостыню. Мама иногда приносила картофельные очистки, иногда, кто-то давал немного муки наполовину
с отрубями. Мама готовила из неё какую-то «юшку», а очистки поджаривала на плите.
В ту пору с засушливых областей России, с Молдавии и других мест, в западную Украину приезжали безбилетные пассажиры, у которых не было денег на проезд в пассажирских поездах. Это были одиночки с большими котомками, сумками, с мешками на плечах, с разными вещами для обмена на продукты. А транспортом для них служили товарные поезда, груженные строительным материалом и углём.
Чумазые от угольной пыли, эти люди высаживались на каждой станции и разбредались по селам в поисках работы или просто просили милостыню, хлеба. У местного населения они сыскали для себя прозвище - «Хлебушки». Помню одну красивую девушку в возрасте 18-20 лет, по имени Валентина. Она ходила по дворам, просила милостыню или возможность поработать. Зашла в дом одного холостого пожилого мужчины-горбуна, тот её пригласил к себе жить, потом они поженились, и у них родился сын.
К таким же «хлебушкам» относились и мы. Если у нас на родине был голод из-за засухи, то здесь, у местных жителей, таких проблем не было. У каждого крестьянина был свой клочок земли, с которого кормились. Колхозов не было.
Но вся беда заключалась в том, что каждая семья обязана была сдавать государству поставку продуктов, для чего и существовали агенты уполминзага, как мама. Её задача была - напоминать каждому хозяину о сдаче натурой, за мизерную плату: мясо, яйца, молоко, зерно, шерсть. Вот это и являлось причиной недовольства советской властью, русскими. Мы были для местных жителей совсем чужими.
ЧУЖИЕ СРЕДИ ЧУЖИХ
Теперешние мои рассуждения о том времени такие: украинцы этого села и других, жили, если не бедно, но и не богато. Забегая вперёд того времени, считаю, что при советской власти, даже при ненавистных некоторым колхозах, жители жили лучше. Конечно, к числу таких людей, прежде всего, надо причислить бедноту, которая раньше вынуждена была наниматься на работу к богатеям. Но, как говорится, кому что нравится. У них на первом месте были идеи веры в Бога и свобода во всех отношениях, в том числе свобода выбора труда на собственном клочке земли: что хочу, то и сею.
Что касается веры в Бога, то у меня уже тогда в душе зрели сомнения: «Почему, с такой верой, люди ненавидели русских, москалей, и даже убивали?» В то же время в церковь ходили каждое воскресенье. И сейчас, в период войны на Украине, на шее у бандеровцев висят крестики. С верой «не убий» убивают женщин, стариков, детей…
Наша жизнь немного улучшилась, когда маму перевели работать в другие два села, которые были, примерно, в километре друг от друга, а от райцентра - в семи километрах.
В одном селе мы сменили четыре съёмных квартиры. Сначала нас поселили к одной пожилой Пани на большой усадьбе – фольварке. Жила она одна.
Мама сразу приступила к работе – пошла в сёла. Мы втроём знакомились с окрестностями «фазенды», хотя в пустынном пространстве ничего интересного для нас не было, кроме построек в виде огромных сараев, стогов сена, соломы, коров, свиней и другой хозяйственной утвари. А вокруг огромные поля этой, видимо, когда-то богатой дамы. Хозяйка была доброй. Частенько, жалеючи нас, пока мама была на работе, давала еду: то вареники со сметаной или конопляным маслом, или блины с мёдом и другое. На фольварке мы жили полгода, и этот учебный год с братом Юрой пропустили.
Весной 1947 года мы уже жили в семье, где был взрослый сын, болеющий эпилепсией. Здесь запомнилось одно событие. В день ноябрьского праздника на заборе полисадника «доброжелатели» повесили черный флаг. Это - «подарок» для москалей. Мама целыми днями обхаживала дома, знакомилась с жильцами, налаживала должный учёт, а мы привыкали к местным ребятишкам, находили среди них друзей, учили разговорный украинский язык.
Поскольку на улице жили люди среднего и нижнесреднего достатка, друзья начали приглашать нас к себе домой, и угощали едой. А летом приглашали в сад. Так что наша жизнь улучшилась.
Через некоторое время нас переселили к бывшему кулаку – кузнецу, который жил вдвоём с женой. У них был большой дом. Нам досталась небольшая комната с кроватью, двумя бамбетами, столом. В углу небольшая плита. Бамбета – это деревянный диван со спинкой: днём на ней сидишь, а на ночь выдвигаешь ящик, как в комоде, и там, в матрасе солома, накрытая простынёй – получается односпальная кровать. Так что в этой квартире было уютно, хотя, по-прежнему, тревожно, как на пересыльном пункте.
Климат в Львовской области не такой, как у нас, в Черноземье, сырость и нехватка йода в воде вскоре дали о себе знать. В районной больнице нам стали давать противозобные таблетки, а чтобы не заболеть туберкулёзом, мама покупала мёд и яйца. Меня с первого года одолели фурункулы. Мучилась я от них долго, пока организм не привык к местным климатическим условиям. У Юры и Эммы этой проблемы не было.
У МАМЫ РАБОТА ОПАСНАЯ
Мама начинала привыкать к своей работе, постоянно общалась с людьми, стала понимать украинский язык. Им объясняла по-русски, но они понимали, потому что
из района шли директивы на украинском языке и доводил их до сведения каждого избранный председатель сельсовета.
Вот как выглядела процедура сдачи поставок государству: приходит агент, например, ко мне и даёт разнарядку, что моя семья должна сдать: 20 килограмм мяса, 50 яиц, 40 литров молока – в год. Я, естественно, возмущаюсь, и ругаю советскую власть. Большинство жителей воспринимали этот факт умолчанием. Для сдачи поставок натурой были пункты приёма.
Что касалось сдачи мяса, процедура была иной. Мама получала от каждого хозяина определённую сумму денег, выписывала хозяину квитанцию, заполняла ведомость, которую оставляла себе. Сумму собранных денег регистрировала в журнале и под роспись отдавала специальному работнику на станции, для покупки и сдачи мяса государству. Он покупал, например, корову или тёлку, сдавал её по весу государству в приёмныё пункт. Потом отчитывался перед мамой, а она перед сельчанами. Нормально отчитывался до поры, до времени. А в одночасье исчез с деньгами в неизвестном направлении. Хотя, «неизвестное» было хорошо известно чиновникам из числа бандеровцев, внедрённых в структуру районного управления. Работник исчез не без их ведома.
Мама была грамотным, интеллигентным человеком, к людям относилась уважительно, понимала ситуацию каждого, ни на кого не жаловалась, поэтому и к ней отношения были доброжелательные. Её стали называть «пани Мария».
Но, работа всё-таки была опасной. Были случаи убийства агентов уполминзага.
Не раз в мамин адрес приходили письма с листовками, напечатанными на ротаторе фиолетовым шрифтом. В них требование - «Геть з Украины!», а в конце листовки печатали «Смерть Сталину!». Были угрозы и устные. В сёлах часто проводились облавы на бандеровцев группами советских солдат, обычно в ночное время.
БЕЗ ВОЙНЫ, КАК НА ВОЙНЕ
Однажды, поздно вечером, постучали в окно кузнеца с просьбой пустить на ночь, представились русскими. Кузнец испугался, по лестнице влез на чердак, лестницу тоже поднял туда и закрыл крышку. Стали стучать в наше окно с просьбой открыть дверь, так как им нужно переночевать. Мама тоже не поверила и сказала мне, чтобы я ответила: «мамы нет, а я не могу открыть железный засов».
Мама оделась, приготовилась, что сейчас бандеровцы её уведут. У меня до сих пор напряжённая поза мамы в тот момент: она стояла посредине комнаты и смотрела на дверь. Потом послышался звон стекла в окне у хозяина, и через минуту в нашу комнату вошли два русских солдата. Им действительно нужно было переночевать, и кто-то подсказал, где живут русские. Теперь мама стала звать кузнеца с чердака:
- Пан Гембарский, выходите, это русские солдаты!
Не сразу, но спустился он с чердака, принёс соломы для ночлега, и все успокоились.
После кузнеца нам пришлось жить не очень долго у бывшего кулака – пожилого поляка. В огромном доме, на большой усадьбе, он жил один, всегда был угрюм, с неприятной внешностью. Однажды, когда мама пришла с работы, он сказал ей, что днём приходило несколько мужчин в красноармейской одежде, спросили её и сказали: - «Ну, сегодня мяса не будет». Дал намёк, что они приходили, чтобы убить её.
Правда ли, что так было или захотел маму напугать, но она сразу ушла, и в другом селе у кого-то пряталась несколько дней. Был случай, когда она ночевала в том селе, в доме рядом с магазином, магазин подожгли, и он сгорел.
Старый поляк иногда проявлял к нам «жалость». На чердаке у него хранились яблоки. Временами он делал там ревизию, а потом нас угощал яблоками. Яблоки были крупные, но совсем коричневые, мягкие и сочные. Он давал их нам и долго, с ухмылкой, наблюдал как мы их ели. Да, мы ели и были рады этой еде, потому что больше нечего было есть. Мамы не было и когда она придёт, и принесёт ли что, мы не знали.
После прихода к поляку за мамой, нас переселили к одному бедняку, где мы почувствовали себя, как дома. Хозяин и его жена относились к нам хорошо. Да и не только они. В двух сёлах маму стали уважать и, возможно, жалеть из-за троих детей. Но и здесь внутреннего покоя не было.
Когда проводились облавы на бандеровцев, мы замечали по фарам проезжающих мимо дома машин с солдатами. Был такой случай. Солдатам сказали, что в селе есть русская семья. Двое из них захотели увидеть русских. Вечером постучали в двери, представились, но мама испугалась, дверь не открыла, не поверила. Хозяин предложил ей полезть на чердак. Открыл люк, который был за печкой, она влезла, закрылась. Хозяин открыл дверь. Вошли два молодых солдата, представились. Хозяин стал звать маму выходить, пришли русские солдаты. Со страхом, но слезла она из чердачного укрытия. Вот в таком напряжении находилась она постоянно.
Мама уже хорошо понимала украинский язык, хотя разговаривать на нём не могла. Зато мы, постоянно общаясь среди хохлов, шпарили на нём только так. Даже с мамой беседовали: мы ей по-украински, а она отвечала по-русски. Поэтому и в школе мы адаптировались быстро, и никаких затруднений не было, только не ленись учиться.
Продолжение следует.
http://www.proza.ru/2013/08/10/1228