Это был особый экземпляр. Элитная, считалось, штучка – потому что «заграничная». Она и впрямь была, пожалуй, красавицей: яркие цветные одёжки из неведомого материала («вполне возможно, космического, – небрежно и загадочно говорила она сама, – ведь Косметичка и космос – почти одно и то же!») были подбиты ровным слоем поролона, материала уж точно, полагала Косметичка, не простецкого, и перехвачены тонкими блестящими ободками с рельефным мелким орнаментом.
- Я пересекла несколько государственных границ, – привирала Косметичка, потому что на самом деле – всего-то одну, и довольно недавнюю. Она слышала, как бывалые потёртые чемоданы вообще отказывались считать её родину «заграницей» и сравнивали с какой-то «курицей». Холопы, быдло, – презрительно негодовала Косметичка, – она, такая изысканная, вполне могла родиться гораздо дальше, в стране не куриц, а петухов! Это просто недоразумение, о котором совсем не обязательно знать всяким-разным.
Всякие-разные замолкали почтительно и тихо переговаривались, гадая, кому же достанется эта редкость.
И какое разочарование! Обладательницей стала девчонка-школьница – получила в подарок на тринадцатилетие. Это больно ударило по самолюбию Косметички. Она могла бы стать прибежищем для таких же, как сама, элитных жильцов, с яркими надписями и наклейками, предметами вожделений и зависти, а в неё заселили обычную простуху Расчёску; довольно старые, в ветеранских шрамах и зазубринах, маленькие Ножнички из рода Маникюрных и их приятельницу Пилку. Правда, Пилка, хотя и была немолода («ей лет двадцать, не меньше», – морщилась Косметичка), всё же отличалась изрядным изяществом: имела стройную беленькую, похожую на костяную, украшенную стильными лучиками ручку, отделённую от самой пилки осиной, сверкающей хромом талией.
Чуть позже вселилось Зеркальце. Его Косметичка приняла благосклонно, находя вполне приличным из-за его кожаного футлярчика, который был отпрыском взрослой кожаной Сумки на службе у Хозяйкиной матери. В те времена все сумки непременно носили в себе от рождения вот такое чадо, плоть от плоти своей, с одно-, а то и двусторонним зеркальцем. Зеркальце с прочими обитателями общалось мало, держалось таинственно – как же, ведь оно было конфидентом Хозяйки и её главным советчиком! – и всегда спешило уединиться в своём роскошном футлярчике.
Расчёска имела незамысловатое, но надёжное, прочное телосложение и была на редкость работящей. Она даже расстроилась, когда однажды обнаружила, что лес её подопечных Волос, после похода Хозяйки в неведомый ей Салон, оказался сильно укорочен – настолько, что привычную косичку Хозяйка плести перестала: наступила эра Стрижки.
- И зачем эти новости? – сокрушалась тётушка Расчёска. – Я бы справилась и с двумя косами, и вдвое длиннее!
Ножнички и Пилка были подружки «не разлей-вода»: без конца шушукались про прежнюю хозяйку, мать нынешней, и перемывали косточки всем Хозяйкиным Пальцам. Те десять, что на ногах, они числили в особах «низкого звания» и не слишком для них старались, но, впрочем, жалели их и сокрушались об их тяжёлой трудовой участи. Хозяйкины же Пальчики на руках были предметом их неустанных усилий и преданной любви. Подружки находили их красавчиками, сожалели только, что у Больших пальчиков «личики ноготков простецки широковаты», но зато «Мизинчики великолепны!», в каковом мнении подружки неизменно сходились. Их фаворитом, без сомнения, был Правый Безымянный Пальчик.
- Какой идеальный овальчик ноготка! – восхищались они. – Одно удовольствие с ним иметь дело! Исключительные природные данные.
Очень скоро подружки приняли в свою тёплую компанию Лопаточку, родную сестрицу Пилки, с такой же украшенной лучиками беленькой ручкой, и поручили ей отодвигать кожицу у ноготков, а также троюродную сестру Ножничек – Щипчики, довольно хищного, устрашающего вида. Их специальностью было безжалостное откусывание заусенцев, так досаждавших Пальчикам. Все четверо день-деньской только и болтали о своих подопечных Пальцах, и даже перешёптывались по ночам.
Кроме того, ещё одной обитательницей стала толстуха Помада из рода Гигиенических. Она вселилась, заняв немало места, и раздражала Косметичку своим грубым сальным запахом.
В такой не вполне подобающей её статусу компании Косметичка провела свою лучшую, новенькую, юную пору жизни.
Перемены начались с явления странного чужака – пожаловал какой-то тощий, длинный металлический клюв, одноглазый и тусклый. Из глаза как ни в чём ни бывало торчал грубый штырь.
- Кто вы есть? – брезгливо изумилась Косметичка.
- Рейсфедер, – невозмутимо представился клюв.
- Не имею чести…Откуда пан прибыл?
- Из Готовальни, – спокойно отвечал тот.
- Вы ошиблись, – с достоинством заявила Косметичка. – Готовальня в нижнем ящике Письменного Стола.
- Видите ли, – не спешил удалиться Рейсфедер, – я сейчас работаю не по специальности. Командирован. Мне даже пришлось расстаться со своей Ручкой.
- Чем же пан занят? – не верила Косметичка.
- Я корректирую Брови. Придаю геометрическую форму – дугу. Путём удаления лишних компонентов.
- Не может быть, – сомневалась Косметичка, – эту работу принято поручать пинцетам!
- Он прекрасно справляется, – вмешалось осведомлённое Зеркальце из своего футлярчика. – Я ему сегодня помогало. Захват точечный и очень сильный. Брови намучились, но были в восторге.
Рейсфедер остался надолго. Был суров, неприметен, не любил лишних разговоров, тосковал о своей покинутой в Готовальне Ручке и с облегчением сдал пост специалисту – блестящему щёголю Пинцету, объявившемуся только лет через пять.
После вселения Рейсфедера замок Косметички открывался всё чаще и чаще, сонное существование превратилось в бурное и разнообразное. Настала та настоящая жизнь, к которой Косметичка и чувствовала своё предназначение.
Сначала компания Пилки, Ножничков и их сестриц пополнилась стеклянной пирамидкой Лака, которому было оказано всевозможное почтение: решили, что покрытые Лаком ноготочки Пальчиков будут настоящим совершенством! Тем более что цвЕта Лак был пурпурного, как королевская мантия. Правда, царил Лак недолго, постоянно передавая престол другим Лакам, разных свойств и оттенков – от прозрачного, как слеза, до шоколадно-коричневого.
Попадались на престоле служения Пальцам и Лаки во флакончиках особо изящных, обтекаемых форм. В них Косметичка сразу признавала своих земляков и благоволила к ним.
За Лаком последовали объёмистая Пудреница, Тени, Тушь, Карандаш, Крем, Помада – настоящая, а не гигиеническая самозванка. Это были настоящие, любезные Косметичкиной душе жильцы: пёстрые, легкомысленные, недолговечные – но тем лучше: однообразие так надоедает! А сколько впечатлений и воспоминаний на годы! Особенно приятную память оставил по себе тонкогорлый флакончик духов «Может быть», к которому Косметичка неизменно обращалась «любезный пан», и с которым вполголоса любила затянуть «Ешче Польска не сгинэла».
Был случай вселения наглых аферистов: три в ряд светофорных кругляша, назвавшихся Тенями. Тон их сразу Косметичке не понравился:
- Послушайте, ромалы, а вы не из канцелярского магазина? Что-то вы слишком похожи на цветные мелки! – прямо спросила она.
Псевдотени замялись и заюлили так, что стало ясно: подозрение попало в точку. Косметичка прошипела Ресничной Туши:
- Куда смотрела Хозяйка, когда брала этих мошенников? Скажите Глазам, пусть откроются пошире, а Ресницы не хлопают попусту! Проморгали!
Бессовестные обманщики в Косметичку не вернулись, а вместо них явились голубые Тени в овальной коробочке, снабжённые очаровательными Кисточкой и Аппликатором. Новосёлы говорили только по-английски и держались холодного тона. Вся Косметичка, со всеми своими обитателями, уважительно притихла, но вскоре зашепталась недоумённо: они совсем не подходят нашим зелёным Глазам! Псевдотени-Мелки, конечно, только позорят Косметичку, но и это – не наш тон и стиль. Неужели не нашлось ничего достойного здесь? Замена, конечно, всё же отыскалась, однако заморские высокомерные Тени ещё долго занимали лучший угол Косметички, ибо льстили её тщеславию, – пока их не вытеснили другие иностранцы: Тональный Крем и Тушь, увенчанные золотыми розами и надписью «Ланком».
Бывали в Косметичке и ссоры, и интриги. Особенно процветали козни в отряде Помад, которых завелось не менее пяти-шести, да ещё и путался среди них Блеск для Губ. Рассудить их не брался никто.
Попадались и случайные жильцы. Как-то раз в Косметичку влетела чёрная растрёпа и назвалась Черкушкой, дочкой Спичечного Коробка.
- Я спички зажигаю, а они – Сигареты, – объяснила замарашка. – У вас тут тесно, весь Коробок не помещается.
«Ланкомы» подняли на смех нахалку:
- У нас на родине это поручается зажигалкам!
- Зажигалки – дефицит, – отрезала Черкушка, не смущаясь. – Завозят раз в году и стоят больших денег. Думайте, что говорите. Тут вам не там!
И Черкушка слонялась по Косметичке не один год. Не брезговал поболтать с нею только прозрачный Швейный Пакетик с обрывком эластичной колготочной ткани, воткнутой в неё Иголкой и любовно прильнувшим к ней Нитковдевателем. Этой аварийной команде, в чью задачу входило срочно зашивать «стрелки» на колготках, «Ланкомы» тоже заявили, будто «у них на родине» порванные колготки выбрасывают без починки, а новые можно взять из автомата в любом общественном туалете. В эту несусветную небылицу мало кто верил в Косметичке, но и спорить никто не брался.
Пришло время и специфических жильцов, родом из аптеки: резиновые ободки с резиновой же перепонкой, торпеды белых свечек в жёстком пластике, коробочка таблеток. Они держались вместе, таинственно именовали себя «пэ-зэ-эс» и о своих задачах предпочитали многозначительно помалкивать. Иногда перекидывалась с ними словом лишь красная жестяная шайбочка вьетнамского бальзама «Звёздочка», с грозным тигром на крышке, так как тоже была из аптечных. Уверяла, что Хозяйка одной ею справляется с головной болью, а кроме того, мажет ею фильтры Сигарет – для ментолового эффекта. На эту нелепость даже никто не отвечал, и «Звёздочку» считали большой врушей.
Годы шли, Косметичка заметно одряхлела. Ослаб замок, и она то и дело вываливала наружу кого-нибудь из жильцов. Продралась внутренняя подкладка, из-под которой крошился пожелтевший поролон, бывший когда-то предметом её гордости. Потускнела и протёрлась яркая цветная «космическая» ткань. Испортился и характер Косметички, она стала брюзгливой, равнодушной, забыла приличный тон и кричала новым постояльцам:
- Куда прёшь, скотина? Я не резиновая! Много вас тут, всяких… пся крев!
Наконец, произошло неизбежное. Когда очередной Крем для Рук упорно хотел втиснуться в Косметичку, словно в переполненный автобус, она закряхтела и лопнула…
Обитатели в ужасе попАдали врассыпную. Даже удивительно, сколько их умещалось в погибшей Косметичке. Бренные останки старухи были сразу отправлены в мусор, а её постояльцы, оставшись без крова и приюта, дрожали от страха.
- Не расходитесь! – взывали, растопырившись, Ножнички. – Только вместе мы и есть Косметичка, хотя наша почтенная пани скончалась! Держитесь друг друга, устроим перекличку! Требуем новое пристанище!
Целые сутки, ночь и день, они провели на голой поверхности стола, уныло жались друг к дружке, переходя от надежд к отчаянию, обсуждали свою печальную бездомность и поминали усопшую.
Вечером явилось спасение – новая Косметичка. Она не была такой щеголихой, как прежняя: строгие тёмные одежды её были украшены лишь редкой, тонкой, серой сетью клетки, зато она была прочна и просторна, снабжена крепкой молнией. Но… увы! Не все прежние обитатели получили в ней приют. Хозяйка произвела придирчивый осмотр и отбор. Изгнана была давно валявшаяся без дела забытая Черкушка. Не допущены были слишком многочисленные Помады, Тени, Пудры. Не каждый Крем был сочтён полезным…
Население Косметички сильно поредело. Оставшиеся гордились своей подтверждённой полезностью. Однако успокоились они напрасно: время шло, и то один, то другой обитатель Косметички исчезал из неё навсегда. Первыми ушли и не вернулись Лаки. Та же участь постигла Пудру, Блеск, Тени, Тушь. Из всех, кто работал над Глазами и Губами, остались только Карандаш, очень редко призывавшийся к трудам, да Помада – дальняя родственница той первой сальной, из Гигиенических. Ветераны Ножнички, Пилка, Зеркальце недоумевали:
- Как же гламур? Как мы сможем придать Хозяйке блеск без Блеска, Лака? За что сосланы Тушь, Пудра? Что происходит? Кажется, меняется политическая линия..!
На эти подозрения наводили новые странные жильцы. Ну ладно ещё Анальгин с Валерианой, из аптечной публики, – к ним давно привыкли и смотрели на них снисходительно. Но за ними вдруг полезла толпой их аптечная братия: какие-то Аллохол, Диазолин, Андипал, Эскузан, Беродуал… тьфу, и не выговорить! Рукой Хозяйки на их скучных однообразных коробочках бывало приписано: «от давления», «от головы», «от желудка», «от вен», «от сердца»… Неужели Желудок, Вены, Голова и даже Сердце вели с Хозяйкой войну и давили на неё? Непонятно…
Между прочим, скрытная секта «пэ-зэ-эс» тоже была бесследно изъята вместе с Пудрой и Тенями. Позже заявились пузатые пластиковые флаконы, именовавшие себя БАДами. Прочие аптечные их сторонились и высмеивали, когда те на вопрос о специальности бодро начинали перечислять свои таланты, и дослушать их до конца не было никакой возможности. Она из них, Эхинацея, прямо утверждала, что спасает «от всего», ибо Панацея – её близкая родственница, что видно, мол, даже по имени.
Все эти новосёлы болтали между собой на неизвестных наречиях, делились на кланы и враждовали. Беродуал поносил за что-то Сальбутамол. Ношпа задирала нос перед Дротаверином. Анаферон, крича, что он «иммуномодулятор нового поколения», готов был сжить со света дряхлый Тетрациклин, а всех новеньких подозрительно вопрошал:
- Из антибиотиков, нет?
Однажды вкатились три полукруглые немые капсулы – на расспросы никак не отвечали. Инопланетяне? Метеориты? Заполошный Анаферон просветил:
- Да где им ответить! Вас так стиснуть – тоже слова не скажете. Это Бахилы, олухи! Отстали от жизни. Куда теперь пустят без Бахил!
Старожилы Косметички стали чувствовать себя чужими в собственном доме. Последней каплей явилось сообщение Пинцета. Вернувшись с работы, он мрачно сказал Ножничкам, Пилке и Расчёске:
- Увы, друзья…Мы больше не Косметичка. Хозяйку спросили про этого… как бишь его… из этих, понаехавших… Эскузан, что ли? или Эспумизан? кто их разберёт… И наша Хозяйка, – он всхлипнул горестно, – отвечала: «Там, в Аптечке». Нас ПЕРЕИМЕНОВАЛИ!