1968 й год. Избрали в школьный комитет комсомола. («Главное – чтобы ты, мальчик, хорошо учился!») По этой причине попал на районную конференцию – отчёт райкома, выборы состава, разное.
Отчёт. Цифры не запомнились. А чего там запоминать – завод работал тогда нормально. Разные там Саяно-Шушенские ГЭС строились, арматуру завод катал неплохую для них, коксохимы не отставали. Строители (а это «Макстрой») объёмы давали. Всё хоккей. Запомнилось то, что сообщали о раскрытии некоей подозрительной деятельности в местном филиале Донецкого политеха (теперь это «ДонНАСА»). Преподаватель (кажется, истории) проявил себя тем, что записывал на плёнку некоторые из передач радиоголосов (как ему, интересно, удавалось отстраиваться от глушилок?). Преподавателя уволили. Я его, кажется, помню – на трамвайной остановке видел – он был незрячий. Наверное, потому вынужденно и записывал на плёнку. Возможно, нашёлся кто-то желающий выслужиться, а, может быть даже и получить его должность. Дело житейское.
Отвлекусь. Недавно, при очередной консультации, врач-невролог «типа» пожаловалась на пациента своего в стационаре. Уже, говорит, пожилой, восемьдесят шесть годков, лежит с опухолью мозга – не страшной, но из-за возраста и неоперабельной. И тоже туда же – философ по профессии, любит порассуждать на разные темы. Например, очень интересно и подробно рассказывал о ходе и проблемах сексуальной революции на Западе. «Типа» агитировал. Упомянула фамилию. Я сразу – а зовут Николай Васильевич? Она удивилась, а я говорю – это ж наш преподаватель!
Бесконечно жалею, что некоторые из лекций Смирнова пропустил – по недопониманию и разгильдяйству (видимо, этим, хотя бы и в лёгкой форме, должен переболеть каждый). На лекциях он рассказывал – и о новых подходах в театре, и о том, кто из известных артистов с кем спит, и о том, какую культуру в мире почитают (даже экстримы вроде «конкретной» музыки). Он приходил в общагу и в красном уголке устраивал слушание музыки с рассказом об истории создания, о композиторе. Чистый вид русского интеллигента, самоотверженно стремящегося образовать народную массу, из которой вышел. Помню, слушали Чайковского, «первый», ещё что-то…
Белая ворона в среде преподавателей, как и Алексеич («Власть тьмы»). Были ведь и другие, как Роман Владимирович или Леонид Михайлович. Эти ближе к типу западного интеллектуала, но не русского интеллигента.
А ведь среда была уж куда как серая, серее не придумаешь, аж до грязно-белой.
Жена из всех видов парфюмерии до сих пор ненавидит одеколон «Тройной». Это у них по политэкономии проработки вёл некто Бондаренко. Если б ещё не был омерзителен как человек, может, и к его парфюму отнеслись бы терпимей, а так… Биохимики – гедеэровцы особенно страдали: у вас космьетика ничего, только оформльение очень бльедное, но есть такой совсьем гадостный одекольон – «Тр–р-ройной»!
Бедные цивилизованные люди, они так и не поняли, как такую мерзость можно не то что нюхать, но и (зажмите нос!) пить…
Но это проработчик, а вот лектор Тимченко… Бывший партприлипала, вычищенный после падения Хрущёва, но пристроившийся к образованию. Лексикончик -как раз для быстрых разумом невтонов: «хваза», «хворма», «хвакт», «прохвессор»… Приятель Володя шутил: «Я приду к Мужику на экзамен и скажу: политэкономия – это наука! И всё! А он мне за это на радостях сразу поставит тройку»
Очень точное прозвище – «Мужик»!
К сожалению, эта публика заняла доминирующее положение в университете, а немногие приличные люди отсеялись.
Николая Васильевича вскоре после нас уволили. Честный, он всегда ясно, чётко и по делу отвечал на все вопросы текущего дня. Нашёлся услужливый подонок, задавший (по заданию) нужный вопрос в присутствии на лекции высоких проверяющих людей. Смирнов ему и ответил так, как отвечал всегда – чётко, ясно и по делу… Пришлось переходить в мединститут. Потом я видел его читающим лекции для пенсионеров. Вечная миссия русской интеллигенции – просвещать народ. Ведь как ещё можно перебороть власть тьмы?!!
… В конце этой дебильной районной конференции – выборы нового состава райкома комсомола. Выдали бюллетени, а ещё с утра - блокноты красивые с карандашами (чтобы записывать за докладчиками? Что там записывать?!!). В вестибюле толпится народ, читает список. И тут слышу сбоку: ребята, а давайте-ка вычеркнем такого-то?!! А там отвечают: и действительно, давайте!
«Такого-то» и вправду нужно было вычеркнуть. Судите сами: приняли нас в комсомол. Ра-а-адости! Сразу же после райкома пришлось фотографию переснимать: чего-то там нахалтурили, поэтому, в комсомольском билете вид на фото был несколько взъерошенный. Но сразу (что было бы красиво) билетов не выдали, а только недели через две (час нервного стояния в очереди). Потом, через месяца два, билеты забрали. Потом, спустя месяц (шёл обмен билетов на новый образец), снова погнали получать. Снова час нервного стояния, в результате оказалось, что членом ЛКСМУ я был аж с… 1666 года, со времён гетманщины. И никакой торжественности, даже элементы хамовитости. Словом, бардак.
Поэтому, мгновенно прокрутив всё это в памяти, я без сожаления вычеркнул такую-то фамилию. Потом пошёл подсчёт голосов. В конце обескураженный председательствующий констатировал, что против такого-то проголосовали сотни полторы или две делегатов.
Тем и закончилось – состав избран. Избран и избран, хрен с нёй, что с малой, за работу, товарищи!
Но через неделю, в следующее воскресенье, снова собирают конференцию. Предлог: в прошлый раз были допущены ошибки при подсчёте бюллетеней, нужно переголосовывать.
Что ж, раз уж такая пьянка, давайте. Провели. Народ настроен бодро. Но карандаши для вычёркивания предусмотрительно не выдавали. У кого был – вычеркнули, у кого не было – попросили у соседа. Держали нас целый день – часов с десяти до пяти. Голодными. Пальто не выдавали из гардероба, чтоб не разбежались. Зима зимой, я в одном костюмчике трамваем проскочил домой пообедать – мама и слова не сказала. Но мне – две остановки, а народ как?!! Для узкого круга – банкет в кафе при ДК. Остальные перебьются на изжоге.
Сколько времени нужно проголосовать бюллетенями? Полчаса. Сколько нужно, чтобы посчитать девятьсот бюллетеней? Считали с десяти утра до пяти. Результат – нужный. Когда объявили, нашлись люди, не побоялись выйти, возмутиться. Затюкали.
Я не знаю, как потом складывалась партийно-хозяйственная карьера у Заварзы, первого секретаря Кировского райкома комсомола Макеевки, фамилию которого мы дружно вычёркивали. Не знаю. Но, думаю, делали это правильно. Осознанно.
Весной согнали нас на мероприятие к 100-летию вождя: пионерские выступления, одна из школ специально к этому концерту сделала что-то вроде книги (метр на полтора!), которую перелистывали на сцене, иллюстрируя каждую страницу песнями, плясками и монтажами. Запредел пошлости. В начале улицы Папанина сварили трёхметровые объёмные буквы из толстенного листа: «СЛАВА КПСС!». На века. Простояло лет десять, потом то ли ржаветь начало, а красить нечем, то ли на металлолом стыбзили, не помню.
А поржавело не случайно, причина была. День и ночь рыжый дым валил из труб. В двух – трёх сотнях метров (не вру!) всё скрывалось в оранжевой пелене. Кому было дело до того, что у людей печёнки и лёгкие отравлены этой заразой? Кто думал о людях?!!
Потому, что и этот Заварза, и ему подобные, видели себя в будущем не здесь, а совсем в другом городе, где и спецснабжение получше, и на метро в любой конец добраться не проблема. Но чтобы туда попасть, нужно здесь, на периферии, пройти определённые ступеньки. Переступить.
А народ по молодости ещё возмущался, а потом и успокоился. Активные – «свалили», как я, остальные опустились в алкогольный омут…
Бедная моя бедная малая родина! «Макеевка – столица самогона…»