Усталая муха лениво терла лапки на перилах балкона. Может ее сюда занесло ветром из Африки, а может она, по своей глупости забравшись в чемодан, была наша, европейская. Какая разница? Мне кажется, своего на Канарах ничего нет, вот и воробьи здесь чирикают обычные, а не лимонные.
Утро (если можно назвать одиннадцать часов утром), тихий, пустой английский паб через дорогу у самой гостиницы, вдали - свинцом застывший, как озеро перед грозой, океан, и мерзкий запах жареной курицы, мешающий осознать, что ты за тысячи километров от дома. Воздух портят мои соседи, беженцы еще из СССР, которые привыкли экономить и все готовить сами.
Лора спит, ее сон недолог, всего часа три назад мы вернулись с побережья, где, почти обессиленные, встречали рассвет, ковыряя бублики жареных кальмаров и попивая винцо. Какая разница - какое? А мне не спится, я курю трубку за трубкой и знаю, что очень скоро ее разбужу... Потом мы поедем в Лас-Пальмас, а потом - опять бессонная ночь на острове, где просто грех спать. Грех - просто спать, если жизнь преподнесла такой подарок, такую женщину, и вот уже неделя, когда я не сделал ни одного звонка.
Она подошла ко мне еще в Хельсинки, в аэропорту, и попросила помочь расстегнуть сломанную молнию на сумке. Фантастика, но мы потом оказались в одном самолете, и даже в одной гостинице. Еще большей фантастикой было, что за пару дней до вылета, моя благоверная вдруг засобиралась на неожиданно назначенную, именно в начале января, конференцию, которую никак нельзя было пропустить. У меня и раньше оказывались в постели другие женщины, но такой - никогда! Пожалуй впервые я задумался, что пора все менять.
Теплый ветер тронул елку, которая, вздрогнув, сбросила горсть уже сухих, но по-прежнему зеленых иголок. Я привез ee с собой. Какой НГ без елки? И теперь она стояла, уже не нужная, в кувшине из-под рома, давно растерявшая свой запах и осыпавшаяся под не по-январски жарким, африканским солнцем. Выкинуть ее самому было жаль, а уборщицы не трогали, как не тронули бы и у нас, поселись кто в нашей гостинице с личной пальмой.
Кто знает, как объяснить феномен курортного романа? Когда, до того совершенно чужие друг другу люди, вдруг, словно объевшись виагры, кидаются безоглядно, по-звериному, в наслаждение короткой, яркой и не имеющей продолжения любовью. Так, если честно признаться, происходит со многими, когда, сорвав с себя, как цепи, одежды, люди оказываются наедине с материализованными мечтами. Конечно, и мне не раз приходилось испытать подобное, но на этот раз - зацепило по-серьезному. И дело здесь вовсе не в ее красоте, свежести, или моей усталости от многих лет совместной жизни с одной женщиной, дело было в ином. Может в запахе, который сразу стал родным, в ее жестах, которые не повторялись, или в ее голосе, магнитом сбивающем стрелку моего компаса. Не знаю, но факт, я был ВЛЮБЛЕН по-пацански, с, казалось, давно забытой пылкостью.
От гостиницы потянулись первые пляжники, любители природного песка с крошками ракушек и не страшащиеся жалящих медуз и всякой другой, не всегда безопасной, океанской братии. Другие, набив желудки завтраком, уже занимали шезлонги у бассейна, что был с обратной стороны отеля, и можно только представить страдания тех, чьи окна выходили на лягушатник, вынужденных целый день терпеть вопли и визг плещущихся в хлорно-купоросной воде детишек. К входу подкатил автобус, выпуская очередную порцию "свежих" курортников, растерянных, с чемоданами на прицепе, с шубами-шапками в руках, шагающих в зимних сапогах, под насмешливыми взглядами бронзово-загорелых шлепанценосцев.
- Р-р-р-р...
Я, конечно, не слышал, как Лора подкралась сзади, и вздрогнул, когда ее руки обхватили мою шею.
- Этo кто рычит!?
- Это рычит верблюд, которого мы видели в каньоне. Помнишь?
Конечно, я помнил, но не верблюда, не колючие глобусы кактусов, не ржавый, мертвый вулкан и даже не вестерн-шоу, со стрельбой и ограблением "потешного" банка, я помнил ее. Как она испугалась верблюда, как гладила стилеты колючек огромного кактуса, как заскучала в горах и как радовалась, когда "хорошие" победили "плохих" в живом кино, с почти настоящими ковбоями. Обернувшись, я проглотил ее в объятиях, ...она была не против...
***
- Можно ослепнуть, наслаждаясь солнцем, окаменеть, охлаждая себя льдом, можно остановить и время, умерев, но оргазм - это звездная вечность, то, что даровано жизнью и что делает нас счастливыми, как не был счастлив ни один Бог, я ЛЮБЛЮ тебя.
Женщины редко цитируют, умные женщины, не повторяют. Tо, что она мне сказала, следует еще понять. Видимо, мой вид был настолько глупо-счастливый, что она рассмеялась и сменила тему: - Потом поймешь, иди в душ, я за тобой. И знаешь, если поедем в Лас-Пальмас, то, пожалуйста, попроси в прокате крышу на наш джип, а то в горах я совсем замерзла и обещай, что никаких ресторанов, пока мы не найдем хоть один магазин для наших моряков, где продают мечту - мохеровые шарфы и двухкассетники. Это моя просьба, я хочу побывать там, где был мой отец. Понимаешь?
- Обещаю.
***
Когда в ванной зажурчала вода, она подняла трубку и набрала номер.
- Здравствуй, это я ... Да, я все сделала, как ты просила, он водил меня в рестораны, казино, мы были вместе, но знаешь, все напрасно ... Нет, он тебе не изменяет, я так и не смогла... Нет, все бесполезно, я сделала, что могла. Tак что зря ты все это затеяла... Да, я возвращаюсь... Спасибо.
Положив трубку, беззвучно, только губами, прошептала: - С-с-сучка! ... И я - сучка. Потом встала, выскользнув из белоснежного халата, и на цыпочках, словно на ногах были невидимые туфельки на шпильках, танцующей походкой направилась в ванную.
***
Она плакала во сне, тихо, почти бесшумно. Я никогда не видел, чтобы у спящих людей текли слезы. Что я мог сделать?
Как сапер скручивает взрыватель, так и я, поцеловав ее в соленую щеку, осторожно выбрался из кровати. Уже в зале, расслабившись, чтобы не оставаться наедине с собой, бросил в телекопилку монетку с дырочкой. Удивительно, но в приличном отеле телевизор показывал только за наличку. И, конечно, что же еще, кроме корриды. Яркий тореадор тыкал рапиры в мелкого, чуть больше овчарки, бычка. У того опустились ушки, потом подогнулись колени, и он издох под радостные вопли зрителей, которые так и не услышали его последние проклятия. Тореадор, растопырив руки-ноги, морской звездой засиял еще ярче. На другом канале бык уже был побольше и поживей. Cмотреть я не стал. Выключив телевизор, сидел в темноте и обдумывал свои чувства, которые, как известно, осмыслению не поддаются.
Вчера она сказала мне, что... Что было вчера? Заправившись апельсиновым соком вместо завтрака, мы сели в наш синий джип и покатили в "столицу". Ветер трепал зонты одиноких пальм, а дорога петляла, зажатая между океанским прибоем и безнадежными скалами. Здесь никто никуда не торопится, не смотрит на часы, но я с тревогой ощущал, что вместе нам оставалось - недолго. Потолкавшись в городе и пристроив, наконец, машину по-московски на тротуаре, мы пошли, не выбирая маршрута, прижавшись друг к другу сиамскими близнецами. Прямо на асфальте сидели черно... афроафриканцы-торгаши, разложив вокруг себя бусы, маски, слоников, таких одинаковых, словно были гипсовыми из одной формы. Mожет оно и так, но боже упаси поинтересоваться, уболтают купить даже самого жадного. Все это приходилось буквально перешагивать. Нашли мы и магазин для наших моряков. Русскоязычный индус долго не хотел нас отпускать, доказывая, что его шубы - самые шубы. С трудом с ним распрощавшись, мы незаметно вышли на набережную, где было все. И серфингисты с пляжниками, променад с богато украшенной публикой и огромная ель в лампочках, отчего днем она казалась голой. Здесь уже выглядело не так, по-кооперативному, как на нашем курорте, официанты двигались чуть помедленнее, словно подчеркивая свое исключительное превосходство.
Заказав барашка с вином, долго сидели молча, продолжая мысленно целовать друг друга. Такие, мысленно целующиеся, всегда вызывают усмешку у наблюдательных людей. Наконец, она сказала:
- Я скоро улетаю... очень скоро. Это была, конечно, не новость, но я вздрогнул, представив, что в аэропорту меня будет встречать благоверная, и что все, что было, сменит дурное похмелье. Пожевав свои губы, я спросил ее:
- Ты замужем?
Зачем я это спросил? Может хотел ответить той же болью, что испытал только что сам.
- Не сейчас, не сегодня, милый. Я уже все решила для себя, я расскажу тебе в аэропорту, завтра, перед вылетом. Не спрашивай меня больше ни о чем.
Я и не спрашивал, мужчины вообще мало любопытны и им в отличие от женщин не так уж и важно, замужем их любимая или нет. Видимо оценив по этикетке на бутылке вина нас, как достойных клиентов, к столику подошли три бродячего вида музыканта. Заглядывая по-цыгански в глаза, они жалобно затянули - "Беса, беса не мууучай..."
***
Темнеет на острове быстро и совсем. Когда мы вернулись, курорт уже ожил трескотней невзорванных на НГ петард и заразительным весельем. Не задерживаясь в номере, вышли и мы, смешавшись с миллионерами и таксистами, которых различить здесь совсем не просто. Путешествуя от столика к столику, просто и без причин, познакомились с двумя немцами из ЮАР (все же, насколько сильны детские предубеждения, определяющие немцев, как серьезных и расчетливых людей). Особенно поразило, когда один из них, долго торгуясь с уличным "спекулянтом" золотыми роллексами, и почти готовый купить у того кулек часов за целый доллар, потом продемонстрировал нам украденный хронометр. Украсть у негра, это неслыханно! Они-то и предложили разыскать один из подпольных порно-клубов, о которых я раньше ничего не слыхивал. Лариса, "взбодренная" шампанским, с интересом поддержала предложение. Не все так просто, только четвертый таксист согласился отвезти нас куда не все знают дорогу. Перестраховываясь, он долго петлял по улицам, заметая следы и, наконец, тормознул у железной двери без всяких вывесок.
Сто баксов за вход и бокал шампанского за десять, остальные расценки я так и не узнал. Приторно-тошнотворный дым индийских вонючек, резонирующий от ударов барабана желудок и небольшая, вращающаяся сцена, вокруг которой, ракушками - кабинки. Подсвеченное цветными прожекторами "действо", нон-стопом, классическое "дас-ист-фантастиш" известное всем по видеокассeтам, распиханным в укромные места, подальше от детей. Наши немцы тут же исчезли, один с малазийкой, а другой, даже и непонятно какой нации девицей. Остались я и она, моя Лора, с горящими, как у пантеры глазами. Просто смотреть быстро надоело, и мы вернулись в гостиницу.
Что же она обещала сообщить мне сегодня, в аэропорту? От вдруг возникшей ясности, я даже хлопнул себя по коленям, словно там сидела невидимая муха. Ведь все так просто! Не могут, не должны жить вместе люди, если они не подходят друг другу. Пусть один любит кошек, а другой страдает от них аллергией, это пустяки, но есть моменты, когда несоответствие грозит несчастно прожитой жизнью и уже точно, гибелью, если в постели вы чужие друг другу люди. По молодости я думал, так наверное и должно быть, но теперь, с Лорой только и узнал - нет, есть любовь, когда не надо вспоминать камасутру, когда, лаская, не заводишь, а доставляешь удовольствие, когда каждое ее касание, это выстрел в десятку, полеты среди звезд, стоны наслаждения. Это нечто иное, не моя семейная, безрадостная жизнь, с обязательными скандалами для прелюдии, потом яростной борьбой и в клочья изодранной ее ногтями задницей.
Мерзким скрежетом в истерике забился телефон, это нас будили из реcепшена, через час в аэропорт, такси уже заказано. - Проснись, милая.
***
Раннее утро, хмурые, утомленные отдыхом курортники в очереди на паспортный контроль. Всех их теперь от депрессии спасет только немедленная работа, идут, как бараны на убой, лишь показывая пограничнику корочки паспорта, мол, есть, не потерял. Мы стоим, отсчитывая секунды.
- Ты прости меня, слышишь, прости, я сама не ожидала, что так все изменится...
Что она там говорит? Зачем говорить?
- Не перебивай меня, я должна, должна тебе все сказать... Я знаю твою жену, хорошо знаю, мы вместе работаем, это ее идея провести январский отпуск, обменявшись мужьями. Она сейчас недалеко - с моим, а я вот, с тобой. Извини, что так вышло, но я сказала ей, что у нас ничего не было. Я хочу быть с тобой, ты тоже этого хочешь, прощай...
Рамка металлоискателя заглотила ее навсегда, я стоял уставший и опустошенный. Еще целая неделя этого самого, январского отпуска. Если не умру от запоя, надо будет что-то менять. Думать совсем не хотелось, скорей в номер, как тому бычку, опустить ушки, подогнуть колени и ... спать.