Здравствуйте, я чехов, их москвы
ЗДРАВСТВУЙтЕ, Я - ЧЕХОВ ИЗ ИОСКВЫ
Янек, работая в конторе писарем, научился быстро распознавать посетителей администрации каторги: служивых людишек. Приезжих господ с материка, не говоря уже о жителях островной глубинки. Мог он безошибочно указать на тайных фискалов и поверяющих, в какие бы одежды они не рядились. А этого человека не смог сразу понять, к какому сословию он относится. Незнакомец появился перед обедом в конторе вместе с доктором Скрыпником. Янек отложил в сторону бумаги и с любопытством взглянул на приезжего.
Сей господин был одет скромно, но не бедно. Плотная вязаная накидка поверх пиджака придавала его фигуре некую степенность. На глазах поблескивало невиданное здесь пенсне. В руке незнакомец держал коричневый саквояж. Но главное, что отметил Янек – измученное лицо, видимо, в дороге оный господин натерпелся горячего до слез.
Адъютант генерала Гнатюк – пожилой капитан с вислыми украинскими усами, поприветствовал гостя наклоном головы и попросил подождать приема – Указующий Перст был занят.
И тут, лучезарно улыбаясь, буквально влетел в приемную начальник канцелярии Олег Алексеевич. И прямо с хода первым протянул руку приезжему:
– Позвольте поприветствовать вас, дорогой Антон Павлович, мы очень счастливы, что и в наши далекие палестины добрались и вы, наша народная гордость... Ох, извините, ради Бога, забыл представиться, Олег Алексеевич, начальник здешней канцелярии. Бумажная душонка.
– Ну, зачем вы так-то…канцелярия – это…запнулся на мгновение, – без бумажки, ты – букашка. Рад познакомиться.
– Что верно, то верно, как в старом стихотворении:
Похож я на хамелеона,
И нет иного мне закона,
Как только помогать и утешать,
Давать и досаждать, ругать и исправлять
Олег Алексеевич присел на протертый диванчик рядом с врачом и Антоном Павловичем. Янек замер: сейчас он узнает, что за человек прибыл на остров. Мысленно поблагодарил судьбу за счастливое стечение обстоятельств. В правом крыле здания, где обычно размещались службы начальника острова, шел капитальный ремонт. Во всем здании стоял запах не выветрившейся краски. Загодя ждали тут генерал-губернатора барона Корфа.
Антон Павлович и доктор Скрыпник, продолжая начатый разговор, принялись вспоминать общих московских знакомых, то и дело, пересыпая речь латинскими терминами. Олег Алексеевич, словно почувствовал себя третьим лишним поспешно удалился.
– У кого вы изволили практиковать в Москве? – Антон Павлович близоруко прищурился.
– У доктора Беккера. Может быть, знаете этого хирурга: Лялин переулок, дом Глазунова.
– К сожалению, не имел чести с ним быть знакомым.
– После окончания практики мне предложили место лечащего врача в полицейской больнице в Яузской части.
Неожиданно отворилась дверь, и на пороге появился собственной персоной Указующий Перст, пригласил Чехова пройти в кабинет, извинился за задержку.
Янек прислушался к голосам, доносившимся из кабинета – басовитый голос генерала и глуховатый приезжего – слов было не разобрать. Изредка слышалось легкое покашливание. Потом в разговоре возникла пауза. Адъютант шепнул Янеку: «Иди вон, в поселение!»…
Этот день выдался на редкость жарким и адъютант распахнул обе створки дверей, благо в приемной больше никого не было. Указующий Перст встал навстречу гостю церемонно пожал Чехову руку.
– Не стану спрашивать про дальние дороги, кстати, газеты много писали о ваших приключениях в Сибири и на Востоке, но…хорошо все, что хорошо кончается. Мне сообщили из приамурского генерал-губернаторства, чтобы я не чинил препятствий вашей работе. – Указующий Перст придвинулся ближе к писателю. У нас тут, конечно, не публичная библиотека, но прессу мы почитываем, правда с месячным опозданием, да и статьи, касающиеся вашего таланта также.
– Вы мне льстите, Владимир Осипович, – мягко остановил генерала Чехов.
– Да, да, читаем и почитываем. Я, например, даже знаю, что у вас в ходу были работы, под которыми стояли различные псевдонимы, кажется, их было аж сорок два? Ладно, оставим взаимное похваление. Скажите-ка Антон Павлович, каково ваше впечатление от Урала, Сибири и нашего Дальнего Востока?
Чехов ответил не разу, Он сначала вытер батистовым платочком заслезившиеся глаза, тщательно протер стекла пенсне, никак не мог настроиться на взаимопонимающую волну, затем успокоился.
– Меня удивило великое переселение народа. Представляете, сложилось ощущение, что в Сибирь переезжают целые губернии центральной России. Но это особый вопрос. Думаю, вы сможете в будущем поговорить со мной более обстоятельно.
– Естественно, естественно, – заторопился генерал.
– Мне было бы лестно услышать от Вас Владимир Осипович, мнение о каких либо героях моих произведений.
– О, с удовольствием назову хотя бы унтера Пришибеева. Довольно хлестко вывели вы этот образ. На всю Россию ославили. Но ежели быть предельно откровенным, я сомневаюсь чтобы подобный унтер существовал в чистом виде, но, Указующий Перст сделал паузу: литература – образы, гиперболы.
– Неужели и на вверенной вам территории подобных типов не имеется?
– Неумно было бы отрицать, – скривился Указующий Перст, – похожие типы, конечно, имеются. Вы понимаете, Антон Павлович, хотя однажды в столичной газете наш городок назвали «Сахалинским Парижем», но он далеко не институт благородных девиц. Мои подопечные – убийцы, воры, поджигатели, разбойнички с большой дороги. Каторга наша, место уникальное – кунсткамера российских преступлений.
Да о чем это я, про бойкое ваше перо во всей Руси известно. Очень бы хотелось, милейший Антон Павлович, услышать от вас, как ныне протекает жизнь в столицах. Что нового в Питере, в стольном граде Москве?
– Я, ваше высокопревосходительство, весьма давно из дома. Несколько месяцев тарантасной тряски, бездорожье, грязь непролазная, тут о столицах напрочь позабудешь.
– Хотя и на Сахалине мы наслышаны о ваших одиссеях, газеты, вы только подумайте, какой прогресс, обогнали вас в пути. Обсуждают вашу поездку на край света, толки, споры, пересуды. Недавно один японский концессионер принес мне ихнюю газету, которая также пишет о вашей поездке.
– А, не обращайте внимания, – отмахнулся Чехов, – газетчики нынче совсем распоясались, несут, наверное, всякую ересь.
– Имеются и добрые суждения, есть и догадки, экспромты. Вот, смотрите, в «Новом времени»: критик господин Буренин написал даже в некотором роде стихотворный экспромт:
Талантливый писатель Чехов,
На остров Сахалин уехав.
Бродя меж скал,
Там вдохновения искал.
Но не найдя там вдохновенья,
Свое ускорит возвращенье…
Простая басни сей мораль –
За вдохновением не надо ехать вдаль…
– Довольно неуважительно написано, я, Антон Павлович, совершенно не разделяю мнение сего ценителя. – Указующий Перст помолчал. Под грузным телом генерала жалобно скрипнул стул, – Думаю, наоборот, вас здесь обязательно посетит муза, еще бы, такие типы повсюду: край-то больно необычный. А что? Вернетесь в Москву, отдохнете, вполне вероятно, напишите что-нибудь и про нас, грешных, государевых слуг, исполняющих закон. Пьеску или рассказ.
– Вы знаете, Владимир Осипович, мой друг, актер Свободин из Александрийского театра, предполагал примерно то же самое. Хорошо бы, говорит, получить пьесу для театра с действующими лицами вроде следующих: Иван Кандалов, каторжник, Лукерья Колодкина, молодая воровка, Тигрий Псоич Человеконенавистнический, смотритель тюрьмы, бывший московский околоточный…Только если говорить вполне серьезно, у меня действительно некоторые близкие и друзья вполне чистосердечно уговаривали не ехать на Сахалин. А враги…хотя, чего можно ждать от врагов? Открыто высмеивали, как этот господин Буренин. Даже распускали слухи, что, дескать, ваш покорный слуга решил блеснуть медицинской темой, попробовать на каторжном материале написать диссертацию.
– Я слышал, что вас вдохновила на поездку актриса Каратыгина, она бывала в Сибири и даже на нашем острове.
– Это – чистая правда, но только частица правды.
Генерал замолчал и подумал, какую пользу для себя можно извлечь из рассказов писателя. Ведь в Москве к нему, Кононовичу, не все благосклонны... И еще, как истинный страж закона, как сыщик, он понял, что из ответов Чехова тоже можно извлечь немалую выгоду. Узнать, кто же в столице поддерживает, мягко говоря, неблагонадежного писателя. Днями он получил предписание под грифом «совершенно секретно». В нем говорилось, что необходимо организовать наблюдение за тем, что г. Чехов будет делать на острове. Нельзя допустить, чтобы он не только не встречался с политическим, но даже мягко запретить ему вести вокруг этой темы разговоры.
– Да, такие люди, конечно, были. – Лицо Антона Павловича осветилось мягкой улыбкой. О, сколько добрых русских людей предлагали ему свои услуги, помощь, радовались, что именно он, а не кто-то другой, решил ехать на остров каторги, хотя в разговорах называл свою поездку «пустячком»… – Помню, как сердечно напутствовала меня сама Каратыгина. Чудесный человек, смелая женщина…
И еще припоминаю, что писал драматург Иван Щеглов. Не изволите прочесть?
– С удовольствием. – Указующий Перст взял из рук Чехова свернутый вдвое листок, негромко стал читать вслух: «То, что вы едете на Сахалин – очень хорошо и дельно придумано, и я желаю Вам от всего моего искреннего щеглиного сердца – здоровья, удачи и самых счастливых встреч и впечатлений. Раз вы опишете Ваше путешествия, не мудрствуя лукаво, с присущей вам наблюдательностью и остротой, то будет громадная заслуга перед обществом, и книга должна получиться захватывающего интереса и поучительности. Помимо этого, узнав чуть ли не три четверти России, вы в своих творческих работах будете иметь и живую руководящую нить, без которой мы все мы выглядим по справедливости какими-то недовершившимися и немогузнайками». – Указующий Перст вернул письмо Чехову. – Что ж, откровенность за откровенность. Скажите, пожалуйста, что же все-таки привело вас в наши края?
– Мой издатель господин Суворин горячо убеждал: «Сахалин, – говорил он, – никому не нужен и ни для кого не интересен». Я ответил ему так: «я убежден в обратном: Сахалин нужен и интересен, и надо только пожалеть, что на остров поеду я, а не кто-нибудь другой, более смыслящий в деле и более способный возбудить интерес в обществе к людям, живущим на далекой русской окраине…
Чехов вдруг сильно закашлялся. А когда кашель прошел, тихо пояснил:
– Сказывается сибирское путешествие. Отчаянные дороги, распутица, приходилось порой идти пешком по колено в ледяной воде, на лодках между льдинами лавировать. Вот кашель и привязался.
– А теперь прошу прощения за вопрос, однако хотелось бы знать хозяину острова, каковы ваши ближайшие планы, какая нужна подмога.
Антон Павлович подавил улыбку. Он давно ждал сего главного вопроса. В уме формулировал, как можно мягче изложить свои планы. И, более не раздумывая, начал разжигая себя, излагать ответ на вопрос генерала. Приехал сюда за «пустячками», мол, нет у меня планов ни гумбольдтовских, ни даже кенановских», но потом посерьезнел и признался: хочу попробовать сделать перепись здешнего населения, пройти, ради этой цели, по всему острову, побеседовать с местными вольными жителями, с коренными народностями. – На какое-то мгновение явственно прочел в глазах генерала плохо скрытую усмешку, но заставил себя не обращать внимания на подобную реакцию, давно был к ней готов, всю дорогу повторял, как «Отче наш» свои планы и задумки.
– И вы намерены сделать это в одиночку? Учтите, на острове и дорог-то настоящих нет, а некие поселения вообще находятся в тьму-таракании.
– И еще, милейший Владимир Осипович, едва ли не самое главное: российский читатель с нетерпением ждет описания содержания и быта каторжан.
– О, это я вам обещаю, осмотрим все остроги, начиная с Александровского централа. Кстати, я уже загодя приказал изготовить для вас удостоверение, это своеобразное разрешение на осмотр и бесед с сахалинцами.
– Премного благодарен, премного. – Чехов невольно потянулся к своей белой шляпе, словно хотел дать возможность генералу, наконец-то освободиться от него – назойливого гостя.
– Господи! Что это я вас прямо заговорил! – спохватился Указующий Перст. Он, отодвинув стул, встал, – надо вам, несомненно, отдохнуть с дороги. Мы подготовим для вас место удобного проживания. А пока пару дней поживете у меня в доме, вы меня нисколько не стесните, для добрых людей с материка имею гостевую комнату. Пока осматривайтесь, походите по Александровску, к маяку поднимитесь, обязательно полюбуйтесь «тремя братьями» – эти скалы – наши часовые… Позже, надеюсь, мы еще ни раз обменяемся мнениями. Кстати, вы ведь высадились с парохода не в городском порту, а в двух верстах отсюда. Выходит, первое впечатление об острове уже имеете. И последнее, я дам указание соответствующей службе, которая владеет транспортными средствами – оленьими, собачьими упряжками, дам и сопровождающих.
– Благодарствую! И не теряя времени, завтра же начну более плотное знакомство с Александровском…
Едва за Чеховым затворилась дверь, Указующий Перст тяжело вздохнул и пересел на низенький японский диванчик, прикрыл затяжелевшие глаза, проговорил в пустоту: «Вроде бы знаменитый писатель, но дитя малое, эк, что удумал – перепись населения острова. Подобное и царю-батюшке не снилось. Ничего, ничего, тут и не такие ухари бывали, да уезжали с позором. Генерал с досады пнул ногой любимую кошку Мурку и та, жалобно взвизгнула и кинулась к двери.
ххх
Комнатка в генеральском доме была чиста и уютна, находилась позади спальни хозяев, что исключало доступ сюда постороннего люда. С большим удовлетворением Антон Павлович заметил на маленьком столике глиняный кувшин с молоком. Его с утра мучила жажда. Выпив почти две кружки парного молока с неожиданным местным привкусом, Чехов принялся вынимать из чемодана папки с записями, полюбовался аккуратными карточками, приготовленными для переписи, в отдельную папку сложил местные сибирские газеты, которые писали о его вояже.
Закатные лучи вскоре проникли в его новую «гостиницу», скользнули по занавескам. Чехов подумал, что следует полюбоваться островным закатом. В Таганроге, на его родине, закаты мягкие, ласковые, а тут, на каторге они совсем, наверное, иные.
Дорога от генеральского дома прямиком вела в центр города. В это время она была на удивление пустынна. Но едва Антон Павлович дошел до городской площади, как небо внезапно потемнело, из-за сопки повеяло холодом и…хлынул такой ливень, какого он прежде не видывал. Стена воды, словно появился неизвестный водопад – сахалинская Ниагара. «Вот тебе, Антоша Чехонте, и первый каприз островной погоды, с утра густой туман висел над островом, к обеду ярко засветило солнце, а теперь вот ливень нагрянул», – подумал писатель.
И свою первую ночь на Соколином, Антон Павлович запомнил надолго. Она была суматошна и тревожна. Дважды во сне ему являлся Слободин, пряча глаза, передавал ему слова знакомого литератора: «что за дикая фантазия ехать изучать каторжников, точно нет ничего на белом свете достойного изучения кроме Сахалина». А среди ночи пошли кошмары, которые усиливали тягучие завывания ветра. Тягостные воспоминания словно поджидали, когда писатель задремлет. И вот Антон Павлович вновь, на сей раз во сне, очутился почти по пояс в холодной воде, по весне разлились повсюду реки, а неподалеку от Томска его тарантас столкнулся с проезжей лихой тройкой. Слава Богу, ушибы оказались незначительными, но не успел Чехов придти в себя после ночного видения, как новый кошмар навалился: недалеко от Иртыша они переправлялись через реку на почтовой лодке и лодка опрокинулась…
Разбудили Антона Чехова осторожные женские голоса, речь шла о завтраке. И он, не дожидаясь особого приглашения, быстро оделся и вышел в просторную прихожую…Генерал уже был на службе, а в столовой гостя ожидали супруга Указующего Перста и дочь Лиза…
СТРАННАЯ БАРЫШНЯ ЛИЗА
Генеральская дочь Лиза случайно увидела гиляцкого старшинку на заднем, хозяйственном дворе своего дома. Младший управитель, косноязыкий Дмитрий, бывший фальшивомонетчик, умный и деловой мужик, принимал у старшинки соболей по счету. Лиза проходила мимо, приостановилась. Дмитрий встряхивал меха, смотрел шкурки на свет, гладил, дул, глаза его горели хищным блеском.
Сложив мех в кожаный мешок, Дмитрий склонил голову, сбоку поглядывая на Егорку.
– Деньгами возьмешь али еще чем? Сегодня твоя мягкая рухлядь не больно хороша. Голодует соболек, снегу мало выпало, хозяин сердится.
– Снег совсем мала тайга, капкан ставить трудно, стрелять совсем худо. Ружье сыну Ваське давай мериканское, огонь-воду много тащи. Башка совсем худой стал – забывать все Егор стал. Эти… железки давай.
– Какие железки? Кандалы что ли? – удивился Дмитрий. – Зачем они?
– Нам надо железные рукавицы, мала-мала.
– Барышня, – зовидя Лизу, взмолился Дмитрий, – о чем нехристь речь ведет, куда клонит?
– Бальшой начальник, башка с дыркой. Помнишь, на празднике белоголовый железку ломал, словно сухую юколу.
– Подковы что ли? – подсказала Лиза.
– Барышня умный, а ты…
– На кой лях тебе подковы? – спросил Дмитрий.
– Черт лысый, меня упрекал – «сам железки носил».
– Я оковы таскал, а не подковы...
– Васька сын подковы тоже ломать хочет. Шибко сильным стать хочет, как Мыргы. Руками шатуна валить хочет, как Мыргы.
– Мыргы это какой-то ваш бог, хозяин?
– Дмитрий, – вдруг сказала Лиза, – вы несите мешок с рухлядью в дом, а я с Егоркой поговорить хочу.
– Начальник, принеси, однако «огонь-воды», башка, однако сильно болит. – Дмитрий, поймав утвердительный жест Лизы, удалился в дом, а она присела рядом с Егоркой и тихо попросила: «Ты, старшинка, знаешь много гиляцких тылгуров, расскажи хоть один. Очень прошу».
То можно, только сейчас горло пересохло, болит однако, как рассказки вести?
– Горло твое вылечим, а ты вспомни, что-нибудь про шаманов. В твоем стойбище есть такие? Когда проходят камлание? Что кроме бубна есть священное у этих избранников Хозяина?
– О, шаманы есть в каждом стойбище, хотя шаман такой же охотник или рыбак, но его назначает Хозяин. Шаман, однако, посредник между землянами. И всевышним духом, а злые духи кинры и милки дружить могут с шаманами.
– Шаманы бывают только добрые? – спросила Лиза.
– И злые бывают, настоящие кинры. Они могут обернуться медведем-шатуном, морским львом, от них худое идет в стойбище. У нашего шамана был другой шаман, его надо было убрать, но сделать это было не легко.
Егорка вдруг приостановил рассказ и вопросительно глянул на Лизу.
– Все, однако, горло совсем остановилось, пересохло. Где же твой начальник с «водицей»?
– Уже идет, рассказывай дальше.
– Тот другой шаман был шибко сильным, он мог даже на время стать невидимым. Сделаться птицей или зверем. Бугор на берегу реки Тымь Кказггьо-бангнь, что означает, по-вашему, бугор шаманова бубна. Жители стойбища однажды пригласили знатного, однако шамана. Из стойбища Чайво, чтобы прогнать местного злого милка. Кырка, так звали великого, стал камлать. Во время танца, в тот самый миг, когда Кырка дошел до великого духа, люди увидели: шаман стал вихрем и вылетел в томскут – дымового отверстия, по-вашему, на потолке. Великий покинул нас, а утром рыбак Мызгун нашел его бубен на бугре, у реки…
Егорка замолчал надолго и стал напряженно смотреть на двери пристройки, откуда должен был появиться Дмитрий. Лиза хотела упрекнуть старшинку в том, что тылгур был слишком прост, не больно-то интересен, но не успела. Егорка издали разглядел Дмитрия, который спускался с крыльца, держа в руках два японских бина саке..