Очередной просто прохожий.
На другого такого чем-то похожий.
Из окна
Your kiss so sweet. Your sweat so sour.
Солнечные лучи предательски выявляли отпечатки пальцев на стекле окна первого этажа. С правого края выглядывала березовая ветка. На ней было много-много зелененьких листочков. Из окна виднелась заасфальтированная дорожка. Старая и протоптанная насквозь. Она находилась посреди газона. Очень странного газона. Дальняя его часть, что за тропинкой, была усеяна девственно чистой травой. Ближняя, напротив, была измученная и вся в плешах из песка. Горизонт заслоняли два жилых дома. Один, четырехэтажный, весь желтый, почти разваливался. На стене, которую можно было видеть, было только одно окно. А еще пожарная лестница на второй этаж, ветхая, ржавая и ненадежная. Второй дом, двухэтажный, был из красного кирпича, совсем не похожий на первый. Казалось, что он сошел с иллюстрации какого-нибудь архитектурного журнала. Странным было то, что красный дом был раза в два старше первого.
Был самый разгар июньского дня. Солнце почти спряталось за одним из домов. И все погрузилось в полутень. Вся яркость и насыщенность ушли. Создавалось впечатление, что за окном идет черно-белое кино. В воздухе кружился тополиный пух. Он придавал некую снежность этому летнему дню.
На дороге появилась девушка. На ней были черные сапоги на длинной шпильке, и такие же черные кожаные шорты. Белую майку накрывала черная куртка. Девушка выгуливала собаку. Большого черного добермана. Животное тянуло хозяйку вперед, та еле сдерживала порывы четвероногого друга вырваться на свободу. Во второй руке у дамы была сигарета. Она курила. Дым плавно высвобождался изо рта, струясь вверх. Его плотные потоки обволакивали ее белые зубы, струились по красным губам. Дойдя до дома Петра Александровича, девушка на мгновение остановилась за пару шагов от его окна. Она выбросила окурок и посмотрелась в соседское стекло, поправив свои угольные локоны. Пальцы зарывались в поток волос, одновременно будоража их и приводя в спокойствие. Каждое действие леди было совершенно, хотелось наблюдать и наблюдать за ней. Все это дополняла песня Damaged Goods, что играла у соседей сверху, на словах «Your kiss so sweet. Your sweat so sour».
Хотелось в ту же секунду покинуть квартиру, подойти к этой девушке, заговорить. Нет, в ней не было ничего особенного, просто женщина. Но каждая ее деталь источала страсть и немного порока. С ней не хотелось иметь серьезных отношений. Хотелось только дурачиться и трахаться. Гулять до рассвета, сбегать из дорогих ресторанов не заплатив, писать на стенах маркером всякую чушь. Что же останавливало Петра Александровича? Почему бы залихватски не выпрыгнуть прямо в окно? Возраст, конечно возраст. Он был не тот, не предполагал чего-то сумасшедшего, в угоду внимания дам.
Собака протащила свою хозяйку мимо. Девушка скрылась за березовой кроной. А одинокий человек продолжил так же неподвижно сидеть в окне.
Ровно в 17.00
Ритуалы. Наши жизни переполнены ими. Без какого-то глупого действия зачастую трудно начать рабочий день. Некая присказка помогает нам в трудные минуты. Носят эти детские привычки только психологический характер, или есть в них что-то высшее, решать точно не нам. В любом случае, они помогают, заставляя верить в них. Верить безрассудно и по-настоящему, полагаться на них больше чем на здравый смысл. Мы готовы поставить все на кон, руководствуясь своими туземскими обрядами, пожертвовать почти всем, чтобы не прервался счастливый ритуал. Талисманы, вещи, которые мы наделяем волшебными свойствами. Они всегда с нами, греют душу, без обоснования и причины. Все это делает из нас слабых, суеверных рабов алгоритмов. И это одновременно жутко и прекрасно.
Вечер подкрадывался незаметно. Но это можно было понять, только обратив внимание на циферблат. За окном же вечером и не пахло. Поток людей не давал дорожке остыть от шагов, топота спешащих в никуда кукол в платьях и костюмах, похожих друг на друга. Уткнувшись в землю, на метр впереди себя, они семенили вперед. Целеустремленно двигаясь вперед, исчезали за пределы видимости, как титры в конце фильма.
Показался мужчина, он выделялся из толпы. Не одеждой, на нем была типичная оболочка прохожего в тот вечер. Черные брюки, в тон туфлям. Пиджак, под которым пряталась помятая белая рубашка. На голове была шляпа с полями. В руке пакет, где лежало что-то продолговатое, видимо зонтик. Молодой человек отличался от остальных, манерой передвижения. Он шел медленнее потока, чувствуя себя совершенно отстраненно. Будто его цель не манила, а отталкивала.
Вдруг, висящую тишину улицы разорвал звон будильника, что исходил из кармана мужчины с пакетом. Остановившись, джентльмен меланхолично достал будильник и отключил его. На его лице была каменная маска, с таким выражением обычно утром чистят зубы. Мужчина, стоя посреди улицы, достал из пакета, в котором предположительно лежал зонт, бутылку шампанского. Отточенными движениями, за несколько секунд, он сорвал обертку и открыл сосуд с игристым напитком. Запрокинув голову, мужчина сделал пару глотков. Потом он выбросил бутылку в ближайшую урну и продолжил свой путь, как будто ничего особенного не сделал. Толпа тоже не придала этому значения, лишь пару человек покосились на это действие, не более. У каждого свои тараканы в голове.
Под зонтом
Когда сидишь у окна, за которым зверствует буря, чувствуешь себя властно. Потоки ветра прижимают могучие, многовековые деревья к земле. Дождевые капли – барабаны небес, отстукивают по карнизу мелодию меланхолии. По стеклу судорожно стекают струи воды, стремясь достичь финиша, обрести покой. Беспомощные силуэты, с вырывающимися из рук зонтами, бегут по домам. Их ступни уже давно обволакивают мокрые носки, которые дома, когда их снимаешь, с мерзким звуком плюхаются на пол. Ноги же Петра Александровича обволакивал пушистый плед, в черно-красную клетку. Покрывало было короче, чем хотелось, хватало только на ноги. Оно так и манило укутаться в него с головой, захватить с собой чашку чая и наблюдать за неудачниками, которые мокнут под дождем.
Нетипичным для такой погоды был человек под черным зонтиком. Несмотря на непогоду, он терпеливо стоял посреди дороги и ждал. Он нервничал, это было заметно по тому, как он не мог определиться, в какой руке держать зонт, а еще он переминался с ноги на ногу. Если бы не дождь, можно было предположить, что он ждет даму. На эту мысль так же наталкивала роза у него в руках. Она так же переходила от одной руки к другой, в противовес зонтику, и была едва жива. Но мужчина был одет не для встречи с девушкой. На нем были потрепанные синие джинсы и такого же состояния черные кеды. Свитер, зеленого цвета, носило не одно поколение, по крайней мере, так казалось. Грязные волосы и челка, которая лезла ему в глаза. Было непонятно, кого молодой человек надеялся дождаться в такую погоду, но уходить он не собирался.
Подобного рода люди на улице всегда напоминали живые часы. Сразу было видно, что они кого-то ждут. А встречи всегда назначаются в какое-то ровное время. И если заметить мужчину с цветами на улице, сразу можно сверять часы. Будет несколько минут вперед. Женщины же никогда не приходят вовремя.
Просто
Радость бывает разная. Точнее радость можно получить разными способами. Первый. Событие грандиозное, вы его долго ждали, она было вашей мечтой, вы ее осуществили. В это мгновение счастливее человека на земле нет. Или все же есть? Тот, кто пошел по второму пути получения радости. Тот, чье событие столь банально, что и подумать сложно, что оно может конкурировать с помпезным осуществлением мечты всей жизни. Но это маленькое, милое действие, в нужном месте, в нужный момент, даже в нужное настроение с лихвой перекрывает своим волшебством все торжество радости полученной по первому сценарию.
Почему Петр Александрович так много времени проводил у окна? На то было много причин. Много свободного времени, желание успеть насладится окружающим миром, но главное это то, что одинокие прохожие думают, что они наедине сами с собой на пустых улицах. Им не приходит в голову, что пустые глазницы-окна могут таить в себе сторонних наблюдателей. Что их свободное, настоящее поведение может оказаться под чужим взором. За такие мгновения Петр Александрович особенно любил свои посиделки у окна.
Было раннее утро. Еще даже ни один мураш-человечек не выбрался из своей уютной норы, что бы отправится на работу. Петру Александровичу не спалось. Стеклянные глаза освещали улицу. В воздухе витали запахи утренней выпечки. На улице было так тихо, что были слышны шарканья сухих веток на метле об асфальт. Они доносились из переулка за углом.
На дороге появилась девушка в синей юбке чуть выше колена и в белой кофточке. Ее задорная, необычно бодрая для того времени суток походка заставляла ее темно-каштановые волосы немного подпрыгивать. Ее лицо было знакомо, но Петр Александрович никак не мог вспомнить откуда. Дойдя до середины тропинки, дама остановилась. Оглянулась. Убедившись, что ее никто не видит, она подошла к краю дороге. Около травы она сняла босоножки. И шагнула на газон. Ее ступни были очень сексуальные, притягивали взгляд. Не все люди считают эту часть женского тела возбуждающей, но Петр Александрович считал. Это было удобно, можно было смотреть на ноги и не думать, что тебя посчитают извращенцем, который пялится на незнакомых девушек. Маленькие, колючие травинки врезались в ступни. Зеленые пучки пролазали между пальцев. Было немножко щекотно. На покрашенные в черный цвет ногти каким-то образом перебралась роса. Девушка простояла на траве около минуты. Все это время с ее лица не сходила улыбка. Затем, как ни в чем не бывало, она обулась и пошла дальше. Так и не заметив, что ее радость с ней разделил человек в окне.
Эй, детка
Тишина. Вы когда-нибудь задумывались, как ее нарисовать? Если вам дадут лист бумаги и карандаш и попросят изобразить тишину, что вы нарисуете? Конечно, верного истины тут не существует, но только не у Петра Александровича. Он бы не промедлил и секунды с ответом. Что нужно изобразить? Конечно ее. И только ее. Лошадь. Мертвую. Разлагающаяся туша на пожухлой листве. Настоящая поэзия смерти. Мошки, бесшумно ползающие по пятнам засохшей крови, что склеивали коричневую шерсть животного. Неестественно выгнутая шея и открытая пасть. Растрепанная грива. Стойкость и терпкость воздуха. Вот настоящий рисунок тишины.
За окном царила тишина и ночь. У Петра Александровича была бессонница. Казалось, что на целой планете ни души, кроме тебя. В такие моменты очень хорошо думается. Мысли легко высвобождаются из головы. Их никто не украдет в это время. Можно покопаться в себе. А если сидеть у окна и нагнуться к самому стеклу, увидеть свое отражение. Ужаснуться. Во что же я превратился. Был же совсем другой. Лучше. Нет, не внешне. Через глаза в темном окне увидеть душу. Переломы души, которые срослись не так. Которые зажили, но которым следовало быть всегда кровоточащим напоминанием того, что было. Но они срослись и жизнь продолжилась. Теперь она похожа на открытый бассейн в осеннюю пору. Пустой, грязный и заброшенный, с кучкой желтых листьев в углу.
За последний час по дороге никто не прошел. Это радовало. Никакого общества, никакой цивилизации, никакой жизни. Иногда очень хочется стереть себя из социума, хотя бы на сутки. Что бы все, кто вас знал о вас - забыли. Оказаться на необитаемом острове, только с условием, что она у вас в квартире, со всеми удобствами.
Но откуда ни возьмись, появился он. Молодой человек в джинсах и клетчатой рубашке. В руках у него была гитара. Он дошел до середины дорожки и остановился. Знакомый силуэт. Это был тот парень, что ждал даму под зонтиком во время ужасного ливня, но так и не дождался. Мужчина развернулся к дому. Он выглядел очень красиво и настойчиво. Музыкальный инструмент завершал образ, был вишенкой на торте. Им можно было любоваться часами. Хотя это очень странно, любоваться чем-либо. Очень сложно признать что-то красивым и смотреть на это, получаю эстетическое удовольствие. Чем дольше смотришь, чем уродливее это становится. Нужно вовремя остановиться.
Музыкант ударил по струнам. Звук пронзил тишину улицы. Еще удар, и еще. Вот уже зажглось первое окно в доме напротив. Парень начал петь. Это была серенада. Он воспевал девушку. Пять минут продолжалась песня, но достучаться юнец смог лишь до добрых на крепкое слово соседей Петра Александровича. Парень, вздохнув, ушел. Видно его любовь была несчастна. Но он был сильным, ведь необоримая сила, которая движет миром, вовсе не счастливая любовь, а любовь несчастная.
По-другому
Может ли быть болезнь не у физического тела, а у души? Конечно, да. И самая страшная душевная хворь – это надежда. Но иногда даже самый страшный недуг оборачивается плюсом.
Утро. Бордовый плед лежал на газоне. Рядом стояла корзина с фруктами и шампанским. Это был самый настоящий пикник в центре города. Им наслаждались двое. Тот парень, что пару дней назад пел серенаду и девушка с очень знакомым лицом, что любила ходить по траве, пока никто не видит. Не нужно было быть детективом, что бы догадаться, что молодой человек добился своего.
Петр Александрович все наблюдал за влюбленными. Откуда он знал девушку?.. Точно! Пару лет назад. Петр Александрович ездил в соседний город, столицу. Место напротив. Там сидела девушка. Красивая. Закутавшись в плед, что торчали только белые носочки, она читала книгу. Солнце, пробиваясь сквозь деревья, придавая им золотистое основание, озаряло купе. Но настоящее солнце было уже в нем, в купе. Прислонив голову к окну, оно бегало глазами по строчкам, иногда прикусывая губу.
Попав в столицу, Петр Александрович понял, насколько его город скуп на красивых дам. Может дело в том, что это был совершенно новый город, с совершенно новыми людьми. Которых вы точно никогда не видели, в отличие от своих соседей по городу, с которыми вы сталкиваетесь ежедневно, и они откладываются у вас в сознании, тем самым наскучивая, и становятся некрасивее. Но они были на каждом шагу. И у них, как и у всех жителей столицы была одна занятная привычка. Когда они проходили мимо, они заглядывают вам в лицо. Будто зная, что ты тут чужак, который не напялил маску занятого жителя мегаполиса, который спешит в никуда, не замечая никого и ничего. И ты напяливаешь, строишь из себя бездушную часть потока. Но сколько бы тогда Петра Александрович не видел нимф, самый прекрасную женщину он видел в своем вагоне. Она сошла на одну станцию раньше. И исчезла.
А теперь она сидит в десятке метров. Было немного завидно. Но куда больше радостно за них. И немного печали. Вспоминалась последняя любовь. Первая. Единственная. Та, что сломала душу.
Имя той девушки было просто приятно произносить, физически. Как оно срывалось с губ и растворялось в воздухе. Произносить его было, пожалуй, единственным наслаждением, что испытывал Петр Александрович. Все другое было в мечтах. «Ты выглядишь лучше, когда я тебя не вижу», любил говорить влюбленный. Дама даже не знала, что живет у кого-то в сердце. Так Петр Александрович испытывал некое спокойствие и уют, он не испытывал необходимости в ответных чувствах. Просто любил. Ведь для этого участие другой стороны не нужно. Но как ревнивец знает больше, чем правду, так и влюбленный видит больше, чем правду.
Пришло время, когда Петру Александровичу захотелось взаимности. Это была пора разочарования. Одна черта, может убить весь образ, все прекрасное и светлое осквернить и очернить, под новым углом все становится до тошноты таким же, но другим. Или это ты другой? Кого меняет эта самая деталь? На кого влияет одно слово из трех букв? Способна ли душа не сломаться от безобидного «нет»? Нет, не может.
Когда люди не могут сойтись поближе, они расходятся подальше. Желание произвести впечатление получше, сменяет желание испоганить свой образ к чертям. А ведь они были похожи. Но никто не раздражает так сильно, как похожий на вас человек. Не всегда и не сразу, но когда-нибудь начнет, это точно. Ведь у каждого человека есть плюсы и минусы. У похожих людей этот набор, зачастую, идентичен. А свои минусы не нравятся никому. Мы можем их не замечать в другом человеке, но на подсознательном уровне все же ясно. Но как же то, что люди могут меняться? Могут. Но это бесит еще сильнее, в какую бы сторону не изменился человек. Он не изменился, он изменил себе. Он не стал идеальным, просто поменял какой-то минус, на какой-то плюс. А полку?
Вся эта история с дамой сердца Петра Николаевича одна большая иллюзия. А жизнь печальная штука, если жить без иллюзий. Обидно только одно. То, что больше такой настоящей и искренней иллюзии уже не будет. Сросшиеся переломы не позволят.
Напоследок
Уже скоро. Дорожка. Два дома напротив. В последний раз. Но будет что-то новое, во всяком случае, они так говорят. Сколько всего было увидено тут. Машина уже прибыла. Остались последние мгновения.
- Петенька, - раздался женский голос из соседней комнаты, - дядя доктор уже ждет тебя.
- Ну что за фамильярности, - подумал Петр Александрович.
Петр Александрович встал со стула, взял свой рюкзак с мишками, который его мама собрала вчера с вечера, и посеменил в прихожую.
Эпилог
Солнечно. Ее кожа как бархат, а его щетина как наждачка. Они счастливы. Где-то играет музыка, а во рту привкус шоколада и помады.
- Наконец-то на нас не таращится этот уродец, - сказала девушка.
- Тот лысый мальчик, что все время сидел в том окне? – спросил парень.
- Да. Наблюдал за нами, когда мы сидели на травке тут в прошлый раз. Не знаешь, куда он делся?
- Нет, - пожал плечами юноша, - но выглядел он неважнецки, наверняка в больницу угодил.
- Или на кладбище, - беззаботно посмеялась дама.
Конец