ГЛАВА 12.
НАЧАЛО ДОЛГОГО ПРОЩАНИЯ.
Через двое суток, разжав усталые руки, оторвались друг от друга и со счастливыми лицами, смотря в опухшие красные от недосыпа глаза, прыснули со смеху, не находя силы даже для хохота. Пухлые от страстных поцелуев губы едва растягивались в улыбках, обессилившие тела больше не притягивались в кипящем ослепляющем желании, и только сердца всё не желали расставаться ни на миг, стуча в унисон, чутко улавливая молчаливые сигналы любимого: «Не отпускай! Держи! Услышь…»
Станислав сел, опершись на спинку кровати, притянул к себе на грудь Светланку, вжал в сильное юношеское тело крепко, надежно, кожа к коже. Нежно и невесомо ласкаясь губами, скользил по бархату кожи лица и шейки юной возлюбленной. Белка тонко задрожала от такой любви и застонала.
– Ты меня убьёшь лаской. Понимаешь прекрасно, что творишь, Стасик.
Обняв, прикусила ему губу, прокусив до крови. Зажмурилась, выпивая солёные капли.
– Вот что пробуждаешь такими касаниями – зверя! – вцепилась острыми коготками в спину.
От боли вздрогнул, но не произнёс ни звука.
– Почему не ударишь, не накричишь, не одёрнешь?..
Мягко расцепив удушающие объятия, взял тонкие девичьи ручки в крупные, натруженные, совсем взрослые ладони, стал невесомо целовать, вспомнив действия Макса: скользя по пальчикам губами, прихватывал зубами нежно, едва прижимая.
Задрожала, резко покраснела и… истерически разрыдалась!
Он знал, что срыв неизбежен – ждал. Сжав загоревшееся в истерике тело в крепкие объятия, дико стиснул и сидел долго-долго, пока стенала, рыдала, выкрикивала глупости и гадости, пыталась драться и кусаться.
Четверть часа спустя, силы оставили её полностью, как отрубило. Странно икнув и вздрогнув, тяжело осела в его руках – потеряла сознание.
Положил на кровать, расправил скрюченные ручки-ножки-пальчики, целуя их, и лишь тогда позволил себе рухнуть рядом и дать волю слезам.
Напряжение трёх последних суток выходило нервическими припадками и неадекватными выходками.
Хорошо, Станислав понимал смысл происходящего и точно знал, что и как делать.
Помогла ему в этом София.
– …Стасик, нам нужно обговорить несколько вопросов, – увидев согласный кивок, облегчённо вздохнула. – Со Светочкой всё понятно. Теперь хотела бы поговорить о тебе и твоём к ней отношении, – заметив протест во взгляде, успокоила: – Это не простое любопытство, отнюдь. Поверь, это нужно, прежде всего, тебе – понадобится в скором времени, уверяю, – взяла за плечи, повернула лицом, заглянула в тревожные глаза. – Девочка вскоре захочет близости с тобой, и это для неё будет жизненно важным, определяющим дальнейшую самоидентификацию, – заметив удивление и непонимание во взоре, пояснила: – Станет необходимо сознание, что любима тобой, любимым, первым, единственным! Что она для тебя – центр Вселенной, ни больше и ни меньше. Такая постановка вопроса обусловлена страшными событиями в её жизни, это нужно иметь в виду. Если же дашь понять, даже нечаянно, оговорившись или неточно выразив мысль, что испытываешь неприязнь или стыд по отношении к ней и её телу – беды не избежать.
Тяжело вздохнула, стиснув ещё сильнее мальчишечьи плечи, до предела напрягшиеся в возмущении и недоверии. Покачала каштановой головой.
– Выслушай до конца, умоляю!
Посмотрела на гладь заброшенного прудика, полностью затянувшегося тиной. Грустно кивнула в его сторону.
– Видишь этот пруд? Если бы его в своё время правильно соорудили: выбрали верное место, дно усыпали чистой глиной, выстелили крупным гравием, потом промытым отборным песком, то сейчас не умирал бы, а по сей день радовал чистой водой и родниками людей и животных. Но его погубили в самом начале, просто вырыв в случайном месте котлован и наполнив грязной водой. При таких условиях подземные воды не нашли места для родников на его дне, значит, не было притока свежей воды, чем приговорили пруд к мучительной гибели от плесени и гнилостных бактерий.
Посмотрела на Стаса: слушал внимательно.
– Вот и душа девочки, как этот котлован: всё зависит от того, что начнут насыпать на дно. Глиной могут стать добрые поступки, гравием – твоя любовь, гранулами песка – откровенность и решительные действия: и мелкие, и средние, и крупные – деяния мужчины. Главное, чтобы они были от чистого сердца. Только искренние чувства не дадут загнить водоёму её души даже со временем. Чтобы вода продолжала оставаться чистой и прозрачной, нужно периодически опускать в неё серебро сильных дел, почти подвигов, как освящают в церкви купель серебряным крестом.
Обняла и прижала к себе, смотря в глубину серого взгляда, который не сводил с неё восхищённого взора, внимал с жадностью и нетерпеливым требованием подробностей, простых и ясных примеров – уроков семейной жизни.
– Это могут быть милые сердцу подарки, услуги и помощь, неустанное сердечное внимание и постоянное присутствие в жизни того, кто так дорог – тебя. Но это будет потом, в недалёком и далёком будущем. А пока, буквально в ближайшие дни, Света захочет быть твоей – это неизбежно. Девочка на грани! Телесная связь – якорь спасения её психики. Не удивляйся!
Понизила голос, прижалась головой к виску, не смотря в лицо, шепча на ухо, невольно имитируя обстановку церковной исповеди:
– Захочет смыть с себя его грязь, и если этого не получит – утонет, захлебнётся в ней! Подумай хорошо-хорошо и реши для себя: если любишь по-настоящему, значит, она будет нужна тебе на любых условиях, даже таких позорных, постыдных и гадких. И помни: у неё-то выбора совсем нет. Отвергнешь ты – достанется отчиму, со всеми вытекающими отсюда последствиями: позор, полная изоляция от общества, презрение и плевки окружающих, ранняя беременность и… неизбежное пьянство. Это дорога вниз, на самое дно жизни.
Выпустила Стасика из задрожавших рук, горько заплакала, не выдержав мерзости, обрушившейся на бедную девочку.
– Прости, но так уж получается, что спасти её можешь только ты. И что самое тяжёлое в этой ситуации – лёгкого счастья с ней не жди. Это будет мучительная, изматывающая, полная падений и провалов жизнь. Сломали психику…
Некоторое время окрестности пруда оглашались тихими всхлипываниями Софии.
Взяв себя в руки, решила закончить тяжёлый разговор.
– …И ещё. Либо во время, либо после близости жди жуткого нервного срыва: что вытворит – один бог ведает! Будь предельно внимателен и осторожен! Все колющие, режущие, острые предметы долой. Были схожие случаи в мировой практике психологии: в интимные моменты такие люди убивали тех, кто оказался рядом и узнал о них правду. Ужасно, верно? Видимо, убивая, они видели в те мгновения не любимого, а насильника-растлителя, вот и мутился разум. Извини, что пришлось тебе всё это рассказать. Если бы Светочка не любила тебя – я б не осмелилась просить тебя о таком серьёзном и непростом шаге. Но ты её любишь по-настоящему, и она тоже! Значит, это ваша совместная ноша отныне. Решишься ли её взвалить на свои плечи – решать тебе. Подумай и ответь честно. Если «нет» – усыпим бедняжку сильным снотворным, вывезем в бессознательном состоянии в Москву и поместим на месяц в клинику стрессов.
Отпустила с тёплой сочувствующей улыбкой, легонько подтолкнув в сторону тенистого фруктового сада.
…Стас вернулся к скамейке под раскидистой яблоней и сказал краткое и твёрдое «да», чем вызвал новый шквал слёз у психолога.
…Сейчас, обнимая неподвижное тело любимой, молил бога только об одном: чтобы послал ей долгий обморок – спасение до предела натянутых нервов. Сам же присмотрит столько, сколько потребуется, и не сойдёт с места до тех пор, пока не поймёт – кризис миновал.
Лежа рядом, невесомо целовал руки и плечи, шепча слова любви и нежности той, которая отныне и навсегда стала хозяйкой его души, сердца, разума и тела. Тела, которое болело и стонало, молило о пощаде и… требовало новой любви и неистовства, её жарких бёдер и медовых губ, сияния синих волшебных глаз и сладкой дрожи в момент пика. Застонав от горячей волны, вновь затопившей разум, обхватил дрожащими руками и ногами безвольную девушку, жадно вдыхая аромат, целуя каждую складочку и впадинку, морщинку и бугорок, выпуклость и волосок, пору и клеточку обожаемого тела.
Стас был слишком юн, чтобы уметь сдерживаться, вот и сейчас не сдержался, «взяв» её не раз за те два часа забытья, в котором находилась. Понимал, что делает неправильно, а справиться с нахлынувшей волной эмоций не сумел.
Едва успел привести в порядок и укутать в простыню.
Через несколько минут Света передёрнулась тельцем и застонала, из-под закрытых век потекли слёзы.
Следующие два часа стали нелёгким испытанием для обоих.
Все предсказания Софии сбылись.
…К вечеру припадок ослабел, затих, отпустив девичье тело и нервы. Обессилено лежа на груди Стасика, даже пошевелиться была не в силах.
Боролся со стыдом, думая, что его несдержанность так вымотала силы возлюбленной.
Заметив, что не находит себе места, краснеет и прячет глаза, заставила всё рассказать…
То ли от слабости, то ли любя, не рассердилась, лишь грустно улыбнулась и боднула головой.
– В следующий раз, всё-таки дождись моего сознания, обещай, – прикусила легонько губу, когда приник с виноватым поцелуем.
– Спасибо, моя Ромашка! Больше такого не повторится, клянусь, – прижав, прикоснулся губами к огненным волосам.
Вдохнув запах, понял, что сам вот-вот сорвётся. Тоска так стянула грудь, что дышать стало больно! Сильно зажмурился, сдавил эмоции в кулак последними усилиями воли.
«Не сейчас, Стас! Не сейчас. Позже. Отплачешься в одиночестве. Без неё, – незаметно выдохнул, справился с удушающим отчаянием, утихомиривая гулко стучащее сердце. – Спокойно. Угомонись. Не тревожь любимую Ромашку».
Справившись, подумал и сменил тему.
– Как ты хочешь провести последние дни?
– Попрощаюсь со всеми, потом надо позвонить в Москву и договориться, чтобы встретили на вокзале. Что ещё? Пройтись по местам нашим… И в мастерскую бы… Не знаю, есть там уже кто или ещё в отпуске?
– Скульптор там – Мишка-Гвоздь говорил. Какое-то оборудование вчера привезли. Зайдём, попрощаешься…
Тихий голос ровно звучал под скошенной крышей мансарды, а душа кричала и рвалась в клочья от осознания, что теряет свою Белку, неистовую Рыжуху навсегда! Старался не плакать и не дрожать голосом, но бессонные ночи и дни давали о себе знать – был на грани.
– К врачам зайдём?
– Да. Хочу поговорить напоследок, посоветоваться…
Слова больно резанули догадкой: «Не посоветоваться, а обследоваться. Пожалуй, это лучше сделать у Антонины, чем что-нибудь всплывёт в Москве, – погрустнел. – София предупреждала: принять со всеми условиями: и приятными, и постыдными, и гадкими, – тяжело и протяжно вздохнул. – Принимаю, Светка моя. Уже принял. И почти смирился. Дай мне время, милая…»
Когда шли от врачих, обрадовались: «Никаких неожиданностей и болезней! Пронесло».
Обнявшись, пошли по своим памятным местам, прощаясь со знакомыми и друзьями, с домами и полями, с часовней и кладбищем.
Вечером устроили тихий семейный ужин.
Динка, вымотавшаяся, уставшая от трёхдневной вахты возле больного телёнка соседки Тоси, едва перекусив, рухнула спать, уснув мёртвым сном!
Неслышно смеясь, укрыли сестрёнку льняной простынёй с головой, как любила, и вышли в другую комнату.
Подойдя к порогу, Стас задержал Светочку, накинул на её огненную голову новую кружевную накидку для подушек, соорудив импровизированную фату, подхватил заплакавшую от радости девушку на руки и торжественно перешагнул порог своей комнаты, смотря неотрывно невесте в глаза. Шагнув в комнатку, нежно и трепетно приник к губам, не решаясь действовать дальше, и только после её тихого и дрожащего шёпота на ухо: «Не останавливайся!» решительно пошёл к кровати.
…Утро разбудило знакомыми звуками деревни, заставив молодожёнов встать и заняться обычными делами: подоить коз и вывести на выпас, привязав за колья, накормить птицу и кроликов, приготовить завтрак для семьи из трёх человек, двух кошек и собаки.
Кружась по дому, Света чувствовала себя такой счастливой! И совсем не хотела уезжать. Только в это утро, встав с постели мужа, поняла: «Я готова остаться и жить с ним привычной деревенской жизнью».
Станислав это почувствовал и тяжело вздохнул:
«Трудно будет сегодня. Придётся приложить все усилия, чтобы убедить Белку на отъезд. Не важно, что сердце плачет от этого кровавыми слезами – ей необходима смена места жительства, как воздух! А ты, муж, останешься здесь и будешь ждать редких визитов и лишь отчаянно надеяться, что не забудет слишком быстро. Москва совсем рядом, можно навещать. Может, отучишься от её запаха и бархата кожи, от сияния глаз и бесподобного шёлка рыжих волос? Когда-нибудь надоест мотаться туда-сюда? Стихнет нечеловеческая боль сердца и души по потере мечты и любви? Может?..
Мысли кружились и бились птицами в голове, порождая чёрное бездонное отчаяние.
– Нет, не может! На всё – “нет”! Нет, нет и нет! Я не смогу жить без Рыжухи, вот и вся правда, хрустально-чистая и… беспощадная до крика. Но, беззаветно, искренне любя и боготворя, отпущу. Клянусь, Максим, стану настоящим и достойным мужчиной, выполню своё обещание – дам девочке свободу. Разожму ладонь и выпущу мою Рыжую пташку в небо. Сам. Не ребёнок, понимаю, что настоящие художники всегда были свободны: им нужен полёт, чтобы творить и фантазировать, сиюминутная страсть, нужны страны и океаны, чтобы не ограничивать помыслов и замыслов, не застаивался талант, божественная искра таланта не угасала. Светочка – гений! София права – она принадлежит миру. Вот и отпущу её в мир и… с миром».
На вечернюю электричку повёл силой, крепко держа за руку.
Молчаливая и хмурая Белка, странно затихнув, сопела и упрямо не отвечала на вопросы.
Тяжело вздохнув, остановился и поставил вопрос ребром.
– Скажи, ты взрослый человек слова или малолетний пустобрёх?
Заметив возмущённый взгляд, украдкой усмехнулся: «Дело сдвинулось с мёртвой точки».
– Обязана выполнить своё обещание людям – раз. На сегодня договорилась: будут ждать на вокзале – два. Время-то посмотри, сколько? Плюс дорога. Бедная старушка из-за тебя не будет спать – три. Имей совесть, а?
Увидев стыдливый румянец на щеках, облегчённо вздохнул: «Совесть проснулась».
– Москва недалеко – часто будем видеться. И ты приедешь, и я: когда сам, когда с Динкой. Утром приедем, вечером уедем. Считай, к родичам в другой город смотаемся! – улыбнулся, слегка ослабив хватку рук. – Мы будем рядом, родная! Всегда можешь Вере позвонить – договоримся о встрече, – отпустил руку, обнял за плечи. – Ты же смелая и ответственная, Рыжуха! Неужели я ошибся в тебе? – поцеловал в висок, стараясь держаться лёгкого настроения. – Ты редкая умница. Мы все будем ждать твоих успехов, понимаешь? И я, и Динка, и матери, твой брат, крестная, друзья и педагоги. Ещё никто из Хотьково не вырывался из нищеты, пойми! А у тебя такая возможность: талант и эта удачная встреча с москвичами – редкое сочетание факторов и совпадений в ваших судьбах. Уникальное везение! Пропустишь – всю жизнь будешь об этом жалеть, уж поверь мне, Светочка…
Еле сдержал слёзы: резко перехватили горло, не давая говорить. Прижал губы к её голове, чтобы не заметила отчаяния.
«Не нужно ей сейчас этого. Крепись, парень.
Глубоко вздохнул, проглотил ком в горле. Несколько раз открыл и закрыл глаза, чтобы прогнать несвоевременную влагу.
– Держись, Стасик. Посадишь в электричку, наплачешься, накричишься от страха и боли, от горя и острого предчувствия, что не увидитесь очень и очень долго».
С трудом опомнился.
– Всё проверила и взяла? Скоро поезд…
– Спроваживаешь меня? – хриплый голос насторожил.
– Нет, любимая. Да мне – нож по сердцу, ты же это понимаешь, Светочка! – обнял сильно, задрожав телом. – Но ты не имеешь права губить свою жизнь и талант здесь – сознаёшь. Обещай, что не сбежишь сразу. Поклянись, Ромашка моя единственная!
Приник с поцелуем к губам, не оглядываясь на поздних пассажиров, стоящих на платформе.
Откликнулась, ответила на поцелуй, затрепетала.
– Обещай, что сделаешь всё, как надо, желанная моя, – упёрся лбом в её голову, окунаясь мокрым серым мрамором в дрожащий сапфир. – Буду ждать тебя, сколько бы ни понадобилось, поверь! Хорошо учись и веди себя прилично, жена моя…
Тепло рассмеялся сквозь едва сдерживаемые слёзы: «Пора!»
Электричка подкатывала с грохотом – опаздывала.
– Решайся: или нищета и отчим, или столица и новая жизнь!
Выпрямился, жёстко схватив её за плечи, хмуро и сурово посмотрел сверху в глаза.
Резко вскинувшись в молчаливом возмущении, с негодованием выхватила из рук сумочку и сердито пошла к вагону.
Догнал, обернул, притянул в жадном отчаянном прощальном поцелуе-стоне.
Задрожала, истошно закричала глазами и, стиснув зубы, поражённо и покорно уткнулась в грудь лицом.
– Обещаю.
Прикусив любимые губы Стаса, поцеловала и опрометью бросилась в электричку.
Потерянно и лихорадочно осматривал окна, надеясь увидеть Свету напоследок, махнуть на прощание рукой, но, тут же сорвавшись, надсадно свистнув, поезд исчез в мгновенье ока.
Долго стоял на месте, оглушённый потерей, словно не веря в случившееся.
«Всего несколько дней назад бегали по городку счастливые, опьянённые счастьем и надеждой, потом лес, первая ночь любви, страсть, закат, апельсиновая кожа, огненные волосы и опять затмение на двое суток! И вот – платформа, пустой перрон, сырой пронизывающий ветер и пустыня в душе, словно только что похоронил любимого человека, проводил навсегда на погост; лишь земляной холмик отныне убежище и прибежище усопшей души, а тебе взамен – вечная пустота и скорбь, гулкие стены дома и размеренное тиканье часов-ходиков, отмеривающих с этого дня меру твоего одиночества. Один ночью отныне и навсегда. Тоска. Холод и страх.
Задрожав телом, Стас просто не мог заставить себя сойти с места и сделать первый шаг в сторону новой жизни: без Светочки, без Рыжей Белки.
– Теперь действительно один дома. Динка растёт, как на дрожжах, не успеешь оглянуться – упорхнёт, не удержишь, и станешь ты, Стасик, одиноким бобылём, всё ожидая, когда Рыжуха вспомнит о тебе. Вспомнит ли? Как скоро? Захочет ли?..
Бездумно водя глазами по рельсам, вдруг что-то заметил на них. Замер, медленно подошёл, наклонился: ромашка! Лежала на чёрной шпале, белея в сгущающейся темноте вечера светлым пятнышком.
– Откуда ты здесь?
Задохнувшись от горьких слёз, бережно поднял и, держа за тонкую ножку, понёс домой.
– Идём, милая, со мной. Там пахнет ромашками и зверобоем – Светиком. Скоро не станет – выветрится через пару дней. Мне же останется лишь собирать цветы в полях и ставить в вазы, подвешивать к потолку душистые охапки, любуясь, вдыхая знакомый аромат. Аромат любимой. Единственной. Судьбы. Ужель потерял…»
…Она сдержала слово – не сбежала сразу.
Через два дня позвонила на коммутатор Верочке и сообщила, что устроилась хорошо, всё в порядке. Пока встречаться не сможет – болеет старенькая бабушка Лера. Когда ей полегчает – можно и погулять будет.
Не полегчало.
Спустя три недели по приезде Светланы в Москву, Калерия Валентиновна тихо скончалась во сне, не побеспокоив милую девушку, уснувшую рядом с нею в кресле. Только посмотрела на неё и счастливо улыбнулась: «Ещё одна девочка появилась в нашем клане – добро пожаловать, Рыжее Солнышко!» С этой улыбкой и похоронили.
Сообщать Софии с Сержем сразу не стали – Лера запретила: мол, Софьюшке сейчас совсем не до скорбных известий и мыслей – поберегите. Вот и берегли, сколько было возможным.
Серж позвонил дней через десять, только тогда Мария и сообщила, попросила не говорить пока супруге правды.
– …Пусть носит ребёночка в покое. Как он там? … Кто будет? Ещё не понятно? … Как станет известно, кто – сообщите.
Смерть старшей бабушки почему-то сильно расстроила Свету: проплакала несколько дней!
«Видимо, первая осознанная потеря в её жизни. Сколько ещё их предстоит, Боже мой…» – сочувственно вздыхала Мария.
Старалась глаз не спускать с девушки, учила мелочам по хозяйству, вовлекала в разбор Лериного архива: систематизировали записи и фотографии, выясняли историю рода.
Пока домашние дела отвлекали, присматривалась к приёмной внучке: предстояла прописка в Москве, и юрист попросил понаблюдать, прежде чем решаться на такой ответственный шаг.
За пять дней до сентября Светлана Белова стала москвичкой на время обучения в столице.
Школу подобрали с художественным и артистическим уклоном, рядом с домом. У девочки появилось две возможности раскрыть талант: как художнице-скульптору и как оформителю театральных спектаклей.
Жизнь стала приобретать смысл.
Собираясь на праздник Первого сентября, девушка впервые облачилась в строгий форменный костюм-тройку, став сразу такой взрослой и серьёзной!
Бесхитростная Мария всю торжественную линейку проплакала.
Помощник юриста, Олег Юров, безостановочно делал фотографии – для отчёта канадцам-попечителям.
По окончании праздника, втроём посидели в ресторанчике на веранде, наслаждаясь последним теплом уходящего лета и золотыми верхушками деревьев – листья начинали желтеть тот год рано.
Вернувшись домой, улучив момент, Света набрала номер коммутатора Хотьково, намереваясь назначить через Веру время для Стасика: поговорить с ним, узнать новости, услышать голос.
– …Ну, здравствуй, москвичка! Как прошёл первый день в московской школе-то? Что было интересненького? Много народу набежало? Небось, много «шишек» московских понаехало! «Блатные» одни, наверняка, в школе твоей, да? – Верочка тараторила безостановочно.
Это сразу насторожило Свету.
– Стоп! Помолчи! Где Стас? Ну?..
– Ну… Это…
На том конце провода тяжело вздохнули, помялись, посопели в трубку.
– В общем… нету их с Динкой в городе. Числа двадцать третьего к их дому подъехала иностранная машина, на боку было написано про какой-то Международный благотворительный Фонд помощи детям, название так и не помню, как пацаны начитали на английском, а потом нам всем и рассказали…
Верочка потерянно вздыхала, ахала и сопела.
– И уже через пятнадцать минут их увезли, только документы и спросили. Одежда, книги и прочее, сказали – за счёт этого самого фонда выдадут. Куда увезли – никто так и не узнал. Водитель молчал, как истукан, говорят, а мужик с женщиной только по-английски говорили.
Помолчала грустно, нервно крутя провод, отчего в трубке скрипело и шуршало.
– Вот такие дела, Светик. Забрали куда-то: то ли в приют, то ли в интернат, то ли детдом. Ни места, ни города, ни страны – ничего не знаем. Мать, может, в курсе – молчит, как рыба. Похоже, просили её не болтать особо, может, пригрозили чем. Не переживает и не тоскует. Рада, наверняка, что два нахлебника с шеи спрыгнули. Уже начала ремонт потихоньку дома делать, прибарахлилась, повеселела, помолодела…
Она всё болтала-болтала, а на том конце провода рыжая девочка давно сползла по стенке на пол и зарыдала, закрыв руками рот, чтобы не потревожить притомившуюся и задремавшую в гостиной у телевизора Марию.
«Как, вывезли? Куда? В детдом? Почему?.. – мысли бились и кружились, сталкивались и разваливались. – Вот и всё. Нас разлучили с тобой, мой Стасик. Как больно… Разорвали…»
Август 2013 г. Продолжение следует.
http://www.proza.ru/2013/08/09/2147