Жаркое

 
    Где-то была картошка. Помню, что купили целый мешок на прошлой неделе. Ага, вот она, в прихожей спряталась.

Как он там, думаю о нём весь день, каждый день. Разговариваю с ним, слышу его голос. Странно, мы никогда не были с ним близки, даже наоборот. В течении тринадцати лет, каждый звонок по телефону он передавал маме трубку, а она потом уже ему всё, или не всё, пересказывала.

Теперь надо её помыть. Ставлю перед собой посудину с водой, беру картофелину, говорю ей, что она должна, просто обязана быть вкусной. Ножом снимаю кожуру. Картошка жёлтая, твёрдая и сочная.

Помню в детстве бил он меня. Не просто, а с удовольствием. Наслаждался своей силой и моим бессилием. Странно всё это было, сначала мама на меня наорёт. Потом отца натравит: " Что смотришь, за такое его отлупить надо!"  А потом, когда он не на шутку разойдётся, защищать лезет. " Жандарм домашний, садист, ты же ребёнка убьёшь! Вот он вырастит, будет тебя ненавидеть!"


Лук. Обычно я его на комбайне кухонном режу - быстрее и ровнее, и без слёз.
Но сегодня...Три луковицы хватит.  Медленно снимаю с них кожуру, нарезаю на мелкие дольки. Слёзы катятся градом, ну и хорошо. Если жена увидит, то не надо объяснять.

Ему всегда хотелось, чтоб я вырос настоящим мужиком. Прознав, что меня во дворе пацаны гоняют,он взял меня за руку, вышел во двор, подвёл к одному из обидчиков.  "Деритесь, только честно, один на один. Я мешать не буду." Мне тогда наваляли, но и я пару раз попал. После того случая пацаны успокоились. Не то чтобы своим считали (я всё равно не мог взять кошку за хвост и ударить её головой об угол дома), но гнобить перестали.

Лук нарезан, теперь можно его поджарить. Беру большой чугунный казан, с пологими краями, чтоб легче перемешивать. Наливаю в него виноградного масла, у него точка кипения выше чем у оливкового. Пламя на полную. В раскалённое масло бросаю лук, он шипит и стреляет в меня брызгами. Жена опять скажет, что всю плиту загадил, ничего - переживёт.

Не любил я его. Порой даже ненавидел, хотел чтоб он умер. Разные мы были, у него своё в голове, у меня своё.  Но когда я без сознания лежал, с сотрясением мозга, мама рассказывала, что он всю ночь возле меня стоял и плакал. А за всю жизнь так не разу и не сказал, что любит меня. Может стеснялся, считая  что мужчинам телячьи нежности не к лицу? Правда, когда я в политех поступил, руку мне пожал. " Инженером будешь, в третьем поколении, не посрами!"


В холодильнике припасены замаринованные сo вчера куриные ножки. Режу их пополам, оставляя шкуру. Лук уже поджарился. Кладу в него курицу, опять брызги кругом, ну и чёрт с ними, семь бед-один ответ.    Перемешиваю курицу с луком, добавляю щепотку соли и чайную ложку аджики.


   Летом, после восьмого класса, я в КБ у него работал. Непривычно было видеть, как сослуживцы его совета спрашивают, уважительно и с опаской к нему в кабинет заходят.  На работе он был совсем другим, чем дома - самостоятельный, деловой и серьёзный. Понятно, мамы-то рядом нет, это она ему головы поднять не давала, всё рот затыкала. И зачем, спрашивается? Говорила, чтоб не загордился. Глупо. Никогда друг другу нежных слов не говорили.

Курица подрумянилась, добавляю немного красного вина и снова перемешиваю. Нарезаю картошку на четыре части - не мелко, но и не крупно. Ах да, чуть не забыл, кинза. Мелко рублю пучок и засыпаю её в казан, опять перемешиваю. Запах по всей квартире сумасшедший.

А в девяносто втором в Таджикистане началась война и он с мужиками сварил на заводе противотанковые "ежи" и установили их на дорогах при въезде в наш микрорайон. Таким образом спаслись от грузовиков с вооружёнными правоверными. А ещё на крышах дозоры выставили, дружины организовали, оружие делали, ножи да пики, "молотов коктейль", кто во что горазд, народная оборона. И он во главе был. " Я за свою семью любого порву!"- говорил он на митинге и ему верили.

Курица  готова, пора картошку засыпать. Затем щепотку зеры и два стакана кипятку. Закрываю крышкой и ставлю на маленький огонь. Пускай томится. Осталось только чесночку добавить, но это уже под конец.

А потом я уехал в Америку по рабочей визе - у бывшей жены  родственники в Штате Огайо объявились. Конечно вызвать к себе собирался, как только устроюсь. Да только затянулось оно на годы. Он с мамой иммигрировал в Израиль в девяносто третьем, были готовы бежать хоть на край света, чтоб только живыми остаться.
В чужой стране, русский без языка, он мыл полы и туалеты в школе, присматривал за пожилыми, не чурался любой работы. Затем повезло - устроился на завод. Рабочим, на пресс. После года работы подал рацпредложение и сэкономив заводу сотни тысяч долларов, был назначен на должность младшего инженера. А ещё через несколько лет возглавил проект по изготовлению светящегося провода, уникальному изобретению, позже проданному в Китай за миллионы.


Пора. Открываю крышку казана и выдавливаю туда три зубчика чеснока, перемешиваю и выключаю газ. Пусть на  пару дойдёт. Минут через тридцать.


Мама умерла в две тысячи седьмом, рак. Мы плакали с ним у её кровати. Потом я вернулся домой, а через два месяца забрал его в Лос-Анджелес. Eму было шестьдесят пять, a он выглядел на все семьдесят пять, похудел и высох. Прожив в Америке семь месяцев нанялся работать на стройку. Tаскал мешки с цементом, строил дома. Хозяин не мог на него нарадоваться, он его столько раз из технических тупиков вынимал. "Тебе, что делать нечего? Жить не на что?"- попрекал я его.
 " Я иначе не умею "-отвечал он.
 Сейчас ему исполнилось семьдесят один. Свой день рождения он встретил в хосписе, прикованным к кровати, рак мозга. Каждое утро я прихожу к нему, чтобы покормить и рассказать о новостях, которые он забывает через десять минут. Каждое утро, я говорю ему, как я люблю его. Он плачет.
"Прости меня, я не умел любить, меня не научили."
"Ты любил меня по-своему "- отвечаю я, целуя его в небритую щеку.

Завтра отнесу ему жаркое, надеюсь успеть.