IV: ОДНАЖДЫ ОДНА
Апрель № 999992.
28-ечисло 2003года.
Щебет птиц ворвался в сон, спугнув навеянное звездами. Словно лето пришло, не уведомив, не попросив у нее разрешения. Или это был просто температурный бред?
Открыла глаза, упершись взглядом в потолок – не в космос, что снился. Простонала недовольно и безысходно.
Сон уж точно был сном. А вот птицы - нет. Впрочем, и они сменились волнами спокойной медленно нарастающей музыки, разливающейся по стенам, накатывая и откатывая обратно.
Прислушалась.
- Что?
- Что ты делаешь?
- Почему ты улыбаешься?
Откинулась назад, на мокрую подушку.
“Кайфую”.
Забыла, что поставила купленныйнесколько дней назад диск Андре Танненбергера вмузыкальный центр, выбрав случайную песню на будильник. Вот откуда птицы…
Элиа не кайфовала, не ловила кайф, как пелось в песне. Ожидание не было для нее этим ощущением… полета. Да еще болезнь привязалась, температура держалась уже второй день. Привязалась не к Элии, конечно же. К ее телу, что не мешало ей мыслить здраво.
“Нет, надо вставать!” – решительные мысли.
Рывком села.
Вспомнила, о чем думала.
“Здраво?”.
Может, болеет, и все это выдумала? Приснилось, пока горела ночью?
Нет.
Встала.
Все тело заныло в приступе слабости, тяжесть ударила в ноги, пригвождая к полу. Но Элиа не уступила. Просто потому, что ей стало бы скучно, вернись она обратнов постель….
Отбросила руками в сторону занавески на окнах. Села на подоконник, обхватила колени руками. По Ленинскому проспекту бежали автомобили. Восьмой этаж – люди не поднимают головы вверх.чтобы увидеть, заметить ее.
Слезла – отвлек компьютер, который не выключила вчера. Уведомление о письме, полученном по электронной почте. От мамы.
Включила.
“Элечка, с днем рождения тебя! Ты получила мой подарок? Извини, погода плохая, поэтому рейс отменили, это так печально… Но ничего. Прилечу – и мы с тобой съедим большущий торт! Согласна? А пока дома одна, можешь звать гостей, не запрешаю. Знаю, не любишь праздновать, но поверь, день рождения – лучший праздник. Еще раз поздравляю, солнышко. Я скоро!
Мама.”
Элиа покосилась на красиво упакованную коробку, перевязаную лентой. Подарок от мамы. Специально не отрывала до сегодняшнего дня. Но пусть полежит еще немного. Совсем чуть-чуть. Чтобы оказаться тем, чем надо.
… Часы нехотя показывали полдевятого утра. Обычно в это время она уже в институте, изучает знакомое наизусть – астрофизику. Спокойно могла встать у кафедры и читать сотни лекций напролет. Но – скучно. Людям что-то доказывать.
Тишину комнаты нарушает лишь тиканье часов, ее дыхание и всхлипы белого с красными кругляшами существа. Закипел. Не торопилась встать и выключить, все смотрела на эти круги, напоминающие ей солнца. Много звезд на пути.
Хмыкнула неопределенно – чему-то своему.
Погасила огонь, умудрившись все-таки обжечь руку, прикоснувшись к солнцу нечаянно. Ей хотелось винить в этом чайник, но понимала – сама виновата, задумалась. Красные круги напомнили ей о состоянии, похожем на ее теперешнее. И дело было не в болезни и температуре.
Грустное очарование.
Заваривая чай, она пыталась произнести это по-другому, как когда-то слышала от одного…человека. По крайней мере, он утверждал, что человек – сама спрашивала, то прямо, то уловками.
- Моно-но аварэ, - прошептала она горячо, соперничая с паром. Последний шарахнулся от чашки, постепенно исчезая, истаивая. Как все ее воспоминания, оставляющие только самую суть.
Моно-но аварэ…
Человеком он был или нет, она так и не поняла. Но понимала – он не как все. Не как она. Ничего не зная о ней, не зная о причинах, о поступках, о ее мыслях, в конце концов, он мог сказать несколько слов. В которых не было ничего… и была Вселенная, которую она утратила. Только тонкий слой космоса остался в голове. Как река Сунагава.
Элиа бросила кубик сахара в чай. Сейча она не вспоминала – просто думала об этом, словно было все вчера – хижина, коврики, чашка чая в руке – и разговоры с утра до ночи, с ночи до утра, приветствуя восход. Он любил повторять, что его слова мелки, как воды в реке Сунагава. Чем проще, тем лучше. Красота, которую не сыщешь в глубине, будь то вода или образы в голове.
Хотела спорить с ним – и теряла слова. Хотела опровергать – но видела в словах правду. Не ее правду. Но какую-то… Общую?
Она не помнила, когда именно встретила Мацуо. Как они познакомились. Казалось, он просто появился, невысокий, стройный, с подозрительно спокойным взглядом из под полей надвинутой на глаза соломенной шляпы. Однажды она (она!), не выдержав этого взгляда, сбила шляпу на землю – не со злости, а потому, что обезоружил ее. Своим грустным очарованием…
…Казалось, что спит. Элии даже захотелось прикоснуться к его лицу, чтобы проверить. Но нет, не спал – шелохнулся. Задумался о чем-то вновь, но и наблюдать за Элией не переставал.
- Ты другая, тян.
- И ты другой… уэ… Даже не знаешь, какой другой. Нет таких других и все, понимаешь? Ну нет. Откуда ты?
Так искренне уколол взглядом, что опустила глаза.
«Я боюсь его! Странно, неловко боюсь…»
- Мысли. Всего лишь тень самурая. Тушь на бумаге.
Она молчала. Чуть раскачивались за стенами хижины листья бананового дерева.Вечерело.
- Солнце заходит. И паутинки тоже в сумраке тают...
Он усмехнулся.
- Ты все время ищешь в моих словах скрытый смысл. Я не люблю марукэкатомбо, ты ведь знаешь.
- Но он все равно есть! – воскликнула Элиа. – Ты и сам знаешь, что есть. Ты уже просто не задумываешься о том, что умеешь говорить смыслами явными и спрятанными в скудности своих строк.
Его глаза загорелись весельем. Ему нравилось, что она доказывала ему что-то.
Замолчала.
«Да он дразнит ее!»
Смех чуть было не слетел с ее губ, но Мацуо сменил тему.
- Я много общался с храмовниками. Знаешь, они постигают одно очень интересное… свойство жизни. Ваби, вечное одиночество, и…
Она не сдержалась – расхохоталась.
Мацуо смутился, подумав, что сказал что-то не то. Впервые Элиа видела его таким… растерянным. Не уловил, почему она засмеялась.
Она поняла, что надо как-то оправдаться перед ним. Но не объяснять же, что ваби дала буддистам сама Элиа! Правда, буддисты ее не так поняли. Вечно они перевирают, эти буддисты! Но это у них еще со времен Будды. Его привычка.
- Знаешь, я думаю, в отшельничестве нет ничего прелестного. Сколько мы живем, подумай! – себя она не имела ввиду. – Пассивность ни к чему не приведет, поверь. Суета вокруг. Вдохни. Смеется сакура над нами, - она сама заговорила его стилем. – Конечно, отрешенность – это хорошо, но в разумных пределах. Нет ничего проще, чем жить для того, чтобы жить…
- Не думал, что ты обращалась к дзэн, как и я.
«Ага. Заложив основы».
- Просто я тебя хорошо понимаю. Ты столько мне рассказал за этот месяц. Что казалось – вечность проносится мимо.
«Ах, если бы!..»
Держа в руках горячую чашку, Элии вдруг захотелось, чтобы Мацуо сидел сейчас вот так же, напротив нее и смотрел сквозь нее, делая для себя какие-то выводы и не сообщая ей об этом.
По стеклу застучал легкий дождь, что еще больше усилило близость прошлого в голове.
Помыла посуду, вернулась в комнату. Больше никаких солнц сегодня!
Но…
Что там мама сказала?
Отметить?
Вздохнула.
Дни рождения для нее были обычными днями – уж слишком много их было. Но от подарков она никогда не отказывалась. А гости… Не хотела она никого видеть. Хотя одного человека ей не хватало.
Провела рукой по корешкам томиков японской поэзии. Басё стоял на полке, и, казалось, тоже думал о ней.
«Ты живешь со мной, как и я жила с тобой целый месяц».
Она догадывалась, что лежит в красиво украшенной подарочной коробке.
Закрыла глаза. Потянула за ленту, наощупь разворачивая шелестящую бумагу. Руки коснулись шероховатой обложки. «Книга», - говорили ей пальцы. Мысли говорили еще кое-что.
«Недостающая книга».
Отрыла, все так же ничего не видя.
И открыла глаза.
«Прощайте, вишни!
Цветенье ваше мой путь
Теплом согреет».
В ее голове падали лепестки сакуры, устилая бело-розовым ковром черноту космоса, того, что еще остался. Осталось совсем немного. Пути. Пройти…
…После полудня к ней зашел Сергей (тот единственный, кто помнил всегда и ого хотела видеть) и она слушала гитару и ела купленный им торт.
И еще были цветы…
Элиа согрелась и тихо дремала.