Публикую здесь небольшой отрывок из недавно законченного мной сценария телесериала (исторический триллер) "Особая папка Кремля". Приводимые ниже эпизоды - из первой четверти сценария. Публикую именно эти эпизоды, так как они не требуют знания всего сценария, и, в общем, могут быть интересны читателям сами по себе.
1918 год, 19 июля. Екатеринбург, Дом Ипатьева
Действующие лица:
Юровский Яков Михайлович (40 лет) – комендант Дома Ипатьева;
Никулин Григорий Петрович (23 лет) – помощник Юровского;
Ермаков Пётр Захарович (34 лет) – расстрельщик, бывший каторжник, профессиональный революционер и убийца; выглядит страшновато, и много старше своих лет;
солдаты охраны.
Двор дома Ипатьева. Во дворе горит костёр, в нём солдаты охраны сжигают мусор. В доме идёт последний обыск – перед отъездом Юровского в Москву. Юровский выходит из дома, садится у костра, просматривает какие-то бумаги. Из дома выходит Ермаков, подходит к Юровскому.
ЕРМАКОВ:
-- Что Яков Михалыч, уезжаешь сегодня в Москву?
ЮРОВСКИЙ:
– Да, багаж уже в грузовике, вон у ворот стоит. Там и драгоценности все, и бумаги их... граждан Романовых. Свердлов уже телефонировал сегодня, ждёт в Москве. Кстати, Пётр Захарыч, он и фотографии семьи перед расстрелом – которую я в подвале должен был сделать, и фотографии трупов ждёт... И что я ему покажу, Пётр Захарыч?
ЕРМАКОВ:
– Что так строго, Яков? Ну виноват я, виноват! Но ты ж видел — царицка в подвале прямо напрашивалась на простое слово рабочего человека. Осадить её хотел. Ну, сказал, что о ней думаю. А эти, Николашка и дохтур, возбухли, полезли на меня. Ну и началось, да... Пришлось там же и стрелять. А не в лесу, как планировали.
ЮРОВСКИЙ:
– Это ещё пол беды, Петруша. А беда, что Анастасия пропала. Ты ж за меня оставался после расстрела, когда я в кабинет свой пошёл.. Ты!
Из дома выходит Никулин со свёртком в вощённой бумаге. Подходит к костру.
НИКУЛИН:
– Глянь-ка, Яков, что я в тайнике в их комнате нашёл. За обоями они тайник устроили – четыре кирпича вынули, и обоями обратно закрыли.
ЮРОВСКИЙ:
– Погоди ты, Гриша. Послушай, что я Захарычу пеняю. А и ты ведь виноват, что девка пропала. Ты ж официальный мой заместитель.
НИКУЛИН:
– Так ведь ищут её по всему городу. Обыски у всех буржуев идут. Выезды перекрыты. Куда она денется?
ЮРОВСКИЙ:
– Боюсь, что уже и нет её в городе. Наверное, утром позавчера её и вывезли – пока мы ещё не хватились.
ЕРМАКОВ:
– Ты уж не выдавай нас Свердлову-то. Яков Михалыч мужик самый строгий. С ним разговор короткий... Виноват — к стенке....
ЮРОВСКИЙ (раздражённо):
– Петька, уйди. Уйди, а то Я тебя к стенке поставлю. Ты где сейчас должен быть? – Там где останки вчера закопали. Езжай туда сейчас же, ещё раз проверь всё. Тех двоих латышей, что позавчера стрелять в девок отказались, где их трупы закопали?
ЕРМАКОВ:
– Дык там же. Недалеко. Порубили их тоже на куски, и сожгли, и закопали. Никто не разберёт где кто, даже если и найдут когда... Мы ведь и пожгли их в печах заводских, всех. Но не найдут...
Ловит на себе гневный взгляд Юровского, идёт к воротам, у которых привязана лошадь: Садится в седло:
– Еду, уже скачу тудать, Яков Михалыч. Всё проверю...
ЮРОВСКИЙ (НИКУЛИНУ):
– Ну давай, что там у тебя. Что за свёрток в тайнике?
НИКУЛИН (отдавая свёрток):
– Да, Петруха наломал дров позавчера. Если б не он, всё путём было бы. Вывезли бы их в лес, да и кончили бы их там как положено, залпом...
ЮРОВСКИЙ:
– Петрович, и ты иди. Проверь всё ещё раз в доме. Не мозоль мне глаза здесь! Пакуй всё, что сы не успели собрать. Завтра заберёшь всё и выезжай с этим багажём в Пермь.
Никулин уходит. Юровский разворачивает свёрток – там две пожелтевшие рукописи. Юровский начинает тихо читать:
– «От раба Божьего Серафима по прозвищу Саровский – тому Царю, который будет меня славить в Сарове чрез десять седмин по кончине моей... Что было и что будет... «»
Юровский морщится:
– Поповщина какая-то. Серафим Саровский... Ну да, прославляли его в Сарове в 1903-м... Попы прославляли и Романовы.
Листает другую рукопись (Авеля), заглядывает в конец («Годъ 1991»). Снова возвращается в середину рукописи, натыкается взглядом на текст:
– «…будет жид скорпионом бичевать землю русскую, грабить Святыни ее, закрывать Церкви Божии, казнить лучших людей русских...».
Юровский (с возмущением):
– Тьфу! Поповское мракобесие! Черносотенная писанина!
Бросает рукописи в костёр. Вспыхивают языки пламени, страницы разворачиваются, начинают обгорать с концов и в середине. Вдруг в языках пламени Юровский видит как бы извивающееся недовольное лицо Свердлова, грозящего ему пальцем. Юровский, вздрогнув, поднимает глаза выше, на окна дома Ипатьева – видит в окне Никулина, наблюдающего за ним. Юровский выхватывает рукописи из костра. Некоторые листы обгорели, но большая часть осталась нетронутой огнём.
ЮРОВСКИЙ (вздыхая):
– Чёрт с ним. Отвезу Свердлову, пусть разбирается...
***
1918 год, 23 июля. Москва, Кремль. Квартира Я.М. Свердлова
Действующие лица:
Свердлов Яков Михайлович (33 лет) – председатель ВЦИК РСФСР:
Юровский Яков Михайлович (40 лет) – комендант Дома Ипатьева;
Кремлёвская квартира Свердлова. В углу – ящики и чемоданы, привезённые из Екатеринбурга Юровским. Чемоданы открыты. В одном из них видны драгоценности Царской семьи. Через открытую дверь в спальню видна кровать и шкура большой собаки на полу, с оскаленной мордой (это шкура любимой собаки Свердлова, умершей в ссылке в 1916 году). Голова собаки как бы скалится на зрителя.
Свердлов сидит в кресле за письменным столом. Стол завален бумагами, но они аккуратно разложены в стопки. На стуле с другой стороны стола – Юровский.
ЮРОВСКИЙ (продолжает разговор):
– А вот, Яков Михайлович, описи драгоценностей и царских бумаг и документов...
СВЕРДЛОВ:
– Хорошо, Яков. С этим мы позже разберёмся. Ты мне сейчас расскажи-ка кто Анастасию выкрал у тебя из-под носа. Установили личности предателей? Как это вообще случиться могло?
ЮРОВСКИЙ:
– Вечером 17 июля нам в Урал ЧК стало известно об исчезновении двух красноармейцев: ротного 4-й роты 4-го Екатеринбургского полка Николая Эглика и рядового 1-й роты 1-го Уральского стрелкового полка Александра Чайковского. Ну, Эглик не имел отношения к охране дома Ипатьева – вероятно, просто дезертировал, а вот Чайковский с мая был прикомандирован во внешнюю охрану. И в ночь на 17-е июля был в числе охранников.
СВЕРДЛОВ:
– Что о нём известно? Какие меры приняты к поискам беглецов?
ЮРОВСКИЙ:
– О Чайковском известно немногое. Он перед побегом сумел украсть своё личное дело из шкафа моего помошника, Никулина, где все дела внешней охраны находились...
СВЕРДЛОВ (хмуро):
– Как это вообще возможно стало? Что за бардак?!
ЮРОВСКИЙ:
– Яков Михайлович, 17 июля нам не до этого было, не до охраны второстепенных документов рядовых красноармейцев... Дым столбом стоял, в буквальном смысле, людей не хватало.
СВЕРДЛОВ:
Ну, хоть что-то известно об этом Чайковском?
ЮРОВСКИЙ:
Я помню из его личного дела, что сам он с Украины, вроде бы из крестьян... В мае с ним ещё двое из 1-го Уральского полка были к нам прикомандтрованы. Я их опросил. Они его до этого, в полку своём не знали – из разных рот были набраны.
СВЕРДЛОВ (берёт в руки газету, лежавшую сверху в одной из стопок):
– Вот читаю «Известия» от 21 июля: «Екатеринбург. До сведения Жилищного Комиссариата дошли слухи о том, что некоторые неизвестные лица от имени Комиссариата осматривают квартиры и комнаты, не имея на то надлежащего удостоверения и потому Жилищный Комиссариат объявляет во всеобщее сведение гражданам г. Екатеринбурга, что для осмотра помещений допускать лишь только тех лиц, которые предъявят удостоверение Жилищного Комиссариата на право осмотра с приложением печати.»
Свердлов возмущённо смотрит на Юровского:
– Это что за либеральные сопли, Яков?! Это вы так ищете Анастасию, наследницу престола?! В город вот-вот чехи войдут, а вы либеральничаете с обысками?!
ЮРОВСКИЙ:
– Яков Михайлович, я ведь 19-го из города выехал, мой заместитель Никулин – 20-го. А до нашего отъезда мы повально все буржуйские квартиры обыскивали – ЧК нам дало людей, но недостаточно. Поэтому пришлось и всех свободных красноармейцев использовать... Тут уж не до удостоверений было...
СВЕРДЛОВ (холодно, с презрением):
– Тьфу, Янкель. Чему я только вас не учил в Екатеринбурге, начиная с 5-го года... А видно так и не выучил. Надо было уголовников из тюрем использовать против буржуйских квартир. Они бы там и иголку в стоге сена нашли... Ладно. Теперь уже поздно в Екатеринбурге искать. Будем искать в поездах, идущих на запад, на дорогах. Везде. Я сегодня же переговорю с Дзержинским. Он организует. От него никто не убежит... Не то, что от вас, от недотёп!
ЮРОВСКИЙ:
– Эх, Яков... Михалыч. Я понимаю, виноваты мы.
СВЕРДЛОВ:
– Всё, этот вопрос обсудили. Ты проинструктировал своих, чтобы молчали об исчезновении Анастасии?
ЮРОВСКИЙ:
– Конечно, будут молчать. Да и знали-то всего семеро: я, Никулин, Ермаков, ещё двое солдат из тех, кто сжигал и закапывал трупы в лесу, и двое из Уральского ЧК – этих ты знаешь, Яков Михайлович.
СВЕРДЛОВ:
– Сколько всего людей было расстреляно в городе в ночь на 17-е?
ЮРОВСКИЙ:
– В Урал ЧК мне сказали, что кроме наших 13-ти, ещё 19 человек. В том числе семья купца Филатова – ну, двойники царской семьи, тоже с пятью детьми. Их не жгли. Просто трупы закопали в том же лесу.
СВЕРДЛОВ:
– Хорошо... Постой, а почему у вас — 13 ? Семеро — царская семья... вернее, шестеро, без Анастасии. Трое слуг и доктор – это десять трупов. А ещё трое кто?
ЮРОВСКИЙ:
– Австро-венгры из расстрельной команды. Трое перед самым расстрелом отказались в женщин и детей стрелять. Ну, мы их и пришлёпнули затем...
СВЕРДЛОВ:
– Понятно. … Всё, Яков. Ты до завтра свободен. Завтра ещё переговорим. Сейчас иди к коменданту, он тебя пристроит на ночь... Впрочем, зайди сегодня ко мне ещё к полуночи. Наверное, у меня ещё вопросы будут – после того, как бумаги граждан Романовых просмотрю.
Юровский уходит.