Темным зимним утром к церкви «Ожидания Господа», что стоит уже невесть сколько лет где-то в центре Европы, подошел скромно одетый человек с удивительными глазами. Он сильно хромал и странно, как-то по особому бережно, держал одну в другой свои руки.
На площади перед церковью ветер играл достижениями цивилизации, гоняя их обрывки и обертки по брусчатке. Старая ворона терпеливо ждала открытия булочной на углу — она помнила свой первый визит сюда лет сто тому назад — птица была тогда молода и любила, сидя на крыше колокольни, смотреть на лица людей: а сейчас, чтобы заглянуть в них, ей приходилось опускаться на камни мостовой — что-то изменилось в мире, и ворона, в свободное время, гадала — что же?
Приближалось Рождество и на Главной улице Города — Торговой, и на Главной площади, той, что у церкви, кстати, тоже Торговой, — строились красивые деревянные прилавки в виде теремков и домиков, украшенных забавными персонажами из добрых сказок.
Торговые ряды эти напомнили человеку что-то далекое, почти забытое и там, в его воспоминании, за ними тоже была церковь, правда не такая большая и красивая. Откуда-то сверху доносились робкие звуки скрипки — смычком водила невзрослая рука, все время спотыкаясь на сложном месте, но ученик начинал снова и снова.
«Где же это играет? » — подумал человек и поднял голову. Он встретился взглядом с Вороной, она тоже слушала скрипку и даже знала слепого мальчика, который всегда оставлял ей хлебные крошки и пшеничные зерна на подоконнике. Он называл ее «птичка» и видимо думал, что она маленькая и очень красивая. Ворона никогда не подавала голос при мальчике, так как знала, что люди шарахались, когда она громко здоровалась с ними. Зерна и крошки птица склевывала честно, хотя они и были ей, как говорится, «на один зуб». Увидев глаза человека, она вдруг почувствовала себя маленькой и глупой. Внезапно сорвавшись с места, птица перелетела одним махом на подоконник в комнате Мальчика. Человек перевел взгляд туда. Скрипка замолкла. Мальчик понял, что прилетела Птичка, но у него не было зерен, и он подошел к окну, не зная, что делать. «Слепой», — сказал про себя человек и глубоко вздохнул: «Опять слепой». Заломило в ладонях — по пятницам у него всегда ныли ладони, да и ходить становилось трудно. «Старость, видимо», — пошутил про себя человек и усмехнулся.
Ворона вдруг заметила хлебец, лежащий на самом краю подоконника. Тихонько каркнув от неожиданности, она подцепила его клювом и взмыла в небо. А Мальчик заплакал — ведь он не смог накормить свою птичку.
Скрипнула тяжелая церковная дверь, из нее, кутаясь в сутану, вышел старый священник с листком бумаги в руках. Покопавшись в складках своего одеяния, он вытащил оттуда горсть кнопок и стал прикреплять листок к двери. «Сегодня службы не будет, церковь закрыта по техническим причинам. Извините, Бога ради!» — гласила надпись. Человека, стоявшего у него за спиной, священник не заметил — темновато было, да и стал он в последнее время рассеянным, все беспокоился о чем-то, пытался что-то понять, но туман вставал стеной пред глазами, деля мир пополам, а пройти сквозь туманную стену у старика уже не было сил. Затолкав обратно кашлем комок, подступивший к горлу, он заторопился уйти. «Простите!» — раздалось у него за спиной. Священник, вздрогнув, обернулся. Одетый в темное мужчина, по виду не местный, стоял перед ним. «На подир то так похоже», — мелькнула мысль.
—«И напугали же Вы меня, прости Вас Господь! — промолвил священник и добавил, — закрыто сегодня, Вы после придите».
—«Не могу я после, — ответил Человек — а почему нельзя войти в храм сегодня?», — спросил он, помолчав мгновение.
—«Приехало телевидение, будут снимать фильм — и службу пришлось отменить, к сожалению».
—«О чем же фильм?»
—«Об Апокалипсисе, называется «Улыбка Аваддона».
—«Зверь был и нет его, и выйдет из бездны и пойдет в погибель; и удивятся те из живущих на земле, имена которых не вписаны в книгу жизни от начала мира, видя, что зверь был и нет его, и явится».
Священник вздрогнул и внимательно посмотрел на говорившего. «Почему выбрана именно эта церковь и это время? — спросил тот. «Не знаю, — ответил священник, — мне самому эта мысль не дает покоя».
—«Ведь они бы могли построить макет, декорацию и там снимать».
—«Режиссер сказал — нужна настоящая церковь — они и выбрали эту».
—«И что, будут снимать весь день, до заката?» — спросил незнакомец.
—«Видимо, да…», — ответил священник. «Просили не беспокоить и никого из людей не впускать. Так и сказали: «Никого из людей», будто в церковь и собаки ходят, прости, Господи, за святотатство. Ну, мне уж пора, извините, что не могу Вас впустить», — тихо промолвил священник и повернулся, чтобы уйти.
—«А если к храму «Ожидания Господа» придет сам Господь, и дверь будет закрыта — как же он сможет войти?»
Священник втянул голову в плечи, словно его ударили.
—«А разве люди хотят чтобы он пришел?» — обернувшись, воскликнул он. «Они ходят сюда по привычке, в их глазах больше нет огня и мысли их далеко. Не Вера нужна им, не Благость и не Свобода. То — чего они жаждут, то — к чему они стремятся — разве может Он дать им это. Он не сумеет донести такой груз. Когда-то, очень давно, они утратили цель, перестали видеть Свет и его присутствие в себе. Золото — вот их мечта. Не знаю, почему говорю Вам все это, но я стал священником, потому что в детстве видел мост в своих снах, невообразимо прекрасный мост, аркой уходящий за горизонт, и мне всегда хотелось пойти по нему, но едва я делал первый шаг — ноги наливались свинцом, и стена тумана вырастала перед моими глазами. Я надеялся, что Вера поможет мне прорвать эту стену, но я уже постарел, мне не долго осталось быть на этом свете, жаль вот только, что не сумел заглянуть за туман».
—«Никогда нельзя говорить наверное, — почти прошептал странник, опершись о стену — Все в руце Его».
—«Да хранит Вас Господь!» — негромко проговорил священник и закрыл дверь. Человек лишь горько улыбнулся в ответ.
Из-за стрельчатых окон церкви видны были всполохи света, сопровождающиеся необычными в этих стенах звуками, похожими на рычание диких зверей и клекот птиц, перемежающийся вспышками странного хохота. «Кино, ну да, конечно кино, они знали, что я не смогу войти не позванным», — тихо проговорил он, постоял еще несколько мгновений, водя ладонью по массивной дверной ручке, затем повернулся и медленно пошел прочь.
Стучали молотки мастеров, строящих рождественские прилавки, шум городской жизни быстро поедал остатки утренней тишины, люди, проходящие мимо, спешили прожить еще один день. Приближалось Рождество.
«Зябко-то как», — поеживаясь, пробурчала старая Ворона. Она была сыта. Хлебец оказался необычайно вкусным, настолько, что Ворона даже пропустила свою очередь в Булочной. «Пусть мелюзга поклюет», — с неожиданной для себя добротой подумала она. Посмотрев вниз, птица заметила темную фигуру, медленно уходящую вдаль. Человек вдруг остановился, слегка повернул голову в сторону дерева, где сидела она, и вытянул вверх правую руку. Ворону словно ветром смахнуло с ветки. Не соображая, что же она делает, птица неловко опустилась на протянутую руку и замерла, удивленно каркнув. «Пойдем, навестим кое-кого», — тихо сказал ей человек, и они направились к высокому дому, выделявшемуся своей стариной среди прочих строений улицы.
Дверь была открыта, они поднялись по скрипучей деревянной лестнице на последний этаж. Здесь, под самой крышей, на подоконнике росли розы, мирно сосуществуя с одиноким сверчком и парочкой гостеприимных пауков. Ворона сглотнула слюну, но плечо, на которое она перебралась, уже внесло ее в дом. «Бедно, но чисто», — отметила она для себя. За сотню лет жизни птица научилась безошибочно распознавать это — времени у нее было в избытке. Навстречу им вышла пожилая женщина в черном. Мельком взглянув на ворону, она перевела взгляд на человека. «Мир Вам», — промолвил тот. «Мы пришли к Вашему внуку. Он, я слышал, играет на скрипке. Я — учитель, а эта почтенная птица — со мной». «Проходите, пожалуйста», — пригласила их женщина, отворяя дверь в комнату Мальчика. «К тебе гости, мой дорогой. Учитель музыки и твоя старая знакомая — птичка», — сказала она и закрыла за ними дверь. Комната оказалась небольшой, но в ней было просторно — слепым ведь не надо ничего лишнего. В разнообразных горшочках жили цветы, и даже небольшое деревце наклонилось к окну, на подоконнике которого так часто сидела Ворона. У кровати, напротив окна, стоял маленький столик — на нем лежала скрипка и раскрытые нотные тетради с темными бугорками нот — их часто гладили детские пальцы. Низко над кроватью висела фотография мужчины и женщины в черной рамке, из под одеяла выглядывал старый плюшевый мишка. У столика стоял мальчик, повернув лицо в сторону двери.
—«Здравствуйте, Вы учитель. Я слышал, как Вы говорили с бабушкой».
—«Здравствуй, Адам, — ответил гость, — я пришел не один, одна уважаемая Ворона захотела с тобой повидаться и поблагодарить тебя за доброту. Она здесь, у меня на плече, протяни осторожно вперед свою руку».
Мальчик медленно поднял ладонь — пальцы коснулись перьев на груди птицы — та сидела не шелохнувшись.
—«Теплое», — тихонько вымолвил он.
«Скажи мне, у тебя есть заветное желание?» — спросил Человек ребенка.
—«Я хочу, чтобы Бабушка была всегда и никогда-никогда не разбилась бы на машине», — ответил мальчик и невольно повернул лицо в сторону фотографии на стене.
—«Вечно жить — это очень тяжелое бремя, — промолвил гость, — а почему ты не просишь за себя?»
—«За себя?» — повторил мальчик. Учитель, я никак не могу сыграть это место».
Он прижал щекой к плечу скрипку и дотронулся смычком до струн. Десятилетний человек пытался играть Паганини, но техники ему явно не хватало. Снова сделав ошибку, он опустил руку со смычком и поднял голову. «Опять не получилось!» — с досадой сказал Мальчик. Учитель, вдруг осторожно коснувшись, накрыл его ладонь своей . «У тебя все получится, вот увидишь», — улыбнулся Учитель. Ребенок растерянно замер, ничего не сказав в ответ. «Может быть, когда-нибудь мы придем еще, и ты сыграешь мне Паганини. А сейчас — нам пора, до встречи», — сказал Человек и вышел из комнаты, неся на плече Ворону.
Они медленно шли вниз по улице, углубляясь в кварталы старого города, прочь от стука молотков и странных звуков, все еще доносившихся со стороны церкви. Навстречу им не попалось ни одного человека, словно те, не желая тревожить покоя этой странной пары, сворачивали в боковые улочки, паутинкой разбегающиеся в стороны. Солнце грело старые стены домов, разбиваясь о булыжники мостовой, плавало в многочисленных оконных переплетах, рождая новых солнечных зайчиков. Летучая мелочь весело носилась вокруг, выражая громким чириканием удивление при виде Вороны, примостившейся на плече человека. Вскоре лишь смутный силуэт, чуть колеблясь, виднелся вдали, заслоняемый фигурами людей, заполнивших улицу. День вступил в свои права, чтобы быстро догорев, смениться долгой зимней ночью.
Наутро в городе произошли три удивительных события.
Слепой мальчик проснулся от яркого света, слепящего непривычные к нему глаза и заплакал от счастья, первый раз в своей жизни.
Придя в церковь прихожане узнали, что службы не будет — старый священник умер. Это случилось во сне; видимо ему в миг смерти приснилось что-то очень хорошее. На холодном лице старика застыла улыбка.
Старая Ворона исчезла из города, в котором провела всю свою жизнь, навсегда. Куда она делась — никто не знает. У ворон свои тайны. Вместо нее на подоконник мальчика стала прилетать маленькая синичка — синицы тоже любят слушать скрипку.
Гамельн, 1996
©murmann-ge.org ©Georg Murmann