В Кзыл-Ординской области Казахстана, в бассейне реки Сырдарьи в советские времена возделывалось почти сто тысяч гектаров риса. Недалеко от областного центра, находилась единственная в СССР МИС (машиноиспытательная станция), специализировавшаяся на испытаниях рисоводческой техники, в том числе и тракторов.
В 1980-81 годах здесь, помимо Кубани и южной Украины, проводились государственные испытания первого советского рисоводческого трактора МТЗ-82Р. От результатов испытаний именно на этой специализированной станции во многом зависело окончательное решение государственной комиссии о готовности трактора к постановке на серийное производство.
По этой причине я часто летал в Кзыл-Орду. В царские времена в эти гиблые полупустынные края отправляли на вечное поселение разного рода разбойников и революционеров. Их потомки и составляли значительный процент русского населения этого казахского города. К моему удивлению здесь проживало и немало евреев. Я не выяснял, как их туда занесло. Однако полагаю, что большинство переселилось в Кзыл-Орду не по своей воле.
Солончаковые земли, ранее совершенно не пригодные для земледелия, были облагорожены ирригационными системами. Здесь появились многочисленные рисоводческие совхозы. Однако жизнь в них под стать скудной природе была такой же скучной и однообразной. Правда, местные жители, казахи, народ на редкость доброжелательный и гостеприимный. Без малейших антисемитских изъянов. Конечно, не могу заявить такое обо всём народе, но, по крайней мере, в отношении тех, с кем довелось пообщаться, данное определение, думаю, будет вполне справедливым.
Я неоднократно бывал в гостях у местных сельских начальников. Быт их выглядел достаточно убого, чего, впрочем, не могу сказать о своеобразной казахской кухне. В связи с тем, что казахи вплоть до начала двадцатого века вели кочевой образ жизни, их пища в основном приготавливается из конины, баранины и верблюжатины.
Из-за специфических особенностей климата в этих краях получают немного коровьего молока. Зато в больших количествах производится овечье, верблюжье и кобылье, или иначе кумыс. Я пробовал все эти молочные продукты. Местные жители говорили об их необычайно целебных и питательных свойствах. Очень может быть, что такое утверждение справедливо. Однако, что касается вкуса, то до сих пор отдаю предпочтение коровьему молоку. Возможно всё дело в привычке.
Однажды по дороге в Кзыл-Ординскую МИС мы заехали в стойбище, где проживал какой-то родственник нашего шофёра. Пожилой казах пригласил нас в свою войлочную юрту, где я впервые отведал знаменитый казахский бешбармак. Подаётся он на большом блюде. На его дне находятся квадратики теста, сваренного в специальном бульоне. На такое основание горкой укладываются ломтики отварной баранины. Вокруг неё – внушительные по размеру кости с мясом. Всё это «сооружение» обильно сдабривается различными специями и посыпается зеленью петрушки и укропа. Отдельно в пиалах подаётся наваристый бульон с лапшой.
Такая трапеза, естественно, требовала обильного алкогольного сопровождения. Советская власть снивелировала все религии по части потребления спиртного. Так что казахи-мусульмане, не оглядываясь на Коран, поглощали водку нисколько ни в меньших количествах, чем это делали их православные коллеги-белорусы.
Некоторые национальные особенности, конечно, проявлялись, но только в процедуре. К примеру, на Востоке чаще всего крепкие напитки пьют не из рюмок и стаканов, а из пиал. К этой посуде я так и не привык.
Казахи и узбеки народы очень гостеприимные. Однако один аспект этой доброй традиции часто ввергал меня в состояние душевного дискомфорта. Гость в тех краях является самым уважаемым человеком за столом. По древнему ритуалу ему положено произнести первый тост и осушить пиалу до дна. В пиалушку иногда наливали грамм по триста. Доза для меня почти смертельная.
Проглотить такую прорву спиртного я не мог. Отпивал глоток и ставил сосуд на стол. Мой приём, как правило, вызывал негативную реакцию хозяев. Цветастыми восточными прибаутками они настойчиво пытались заставить допить содержимое. До скандала, впрочем, никогда не доходило, но определённая неловкость порой возникала. Запомнилась присказка, которую мне часто приходилось слышать во время среднеазиатских застолий: «На Востоке кушать не заставляют. Здесь заставляют только пить»
Что касается города Кзыл-Орда, то ничего интересного что-то не припоминается. Кроме, разве что, могу назвать несколько чисто исторических фактов. До 1853 года городишко назывался Ак-Мечеть. Затем Перовск. В 1925 году после подавления басмачества по странной советской традиции город опять переименовали.
На этот раз в Кзыл-Орду, что в переводе на русский означает красный город. На протяжении четырёх лет данный населённый пункт являлась столицей Казахстана. В 1929 году казахское правительство перебралось в более уютную Алма-Ату, а Кзыл-Орда превратилась в захолустный областной центр.
Единственное приятное воспоминание той поры, связанно не с городом, а со знаменитыми на весь Казахстан и Среднюю Азию дынями, выращиваемыми в его окрестностях. Такие необыкновенно ароматные, тающие во рту дыньки, даже здесь в Израиле, где, как и в Греции в былые времена, всё есть, попадаются не часто.
Что же до моего командировочного быта, то тут тоже всё было заурядно. Правда, меня почти всегда поселяли в одной из лучших городских гостиниц. Как правило, в одноместном номере. Внешне выглядел он достаточно прилично. Даже с некоторой претензией на комфорт. В комнате имелся кондиционер, телевизор, телефон, небольшой бар с холодильником. Само собой, ванная и туалет.
Тем не менее комфортом там и не пахло. Какой там комфорт. Порой даже мне здоровому молодому человеку бывало не просто выжить пару недель в условиях кзыл-ординской цивилизации. Особенно летом. Горячая вода была там большой редкостью. За довольно частые мои посещения былой казахской столицы я лишь считанные разы смог вкусить этого блага.
С холодной водой было получше. По крайней мере, по утрам я всегда успевал принять душ. В остальное же время суток краны вместо воды чаще всего изрыгали какой-то протестующий рык. В будние дни в гостинице я практически только ночевал, а потому от дефицита воды страдал исключительно по выходным.
Зато немало натерпелся по другому поводу. Местные остряки говаривали, что в Кзыл-Орде страшные ветры дуют только дважды в год. Один раз с января по июль северо-западный. Второй - с августа по декабрь юго-восточный. Таким образом, не трудно догадаться, что ветры, иногда почти ураганной силы, дуют в этих местах всегда. Зимой - холодные, колючие, пробирающие до костей. Летом - жестокий суховей.
Песок, находящейся в непосредственной близости Кызылкумской пустыни, буквально проникал во все щели. Вплоть до того, что скрипел на зубах. Окна гостиницы по этой причине постоянно прикрывались полиэтиленовой плёнкой. Кондиционеры были ненадёжными. Часто выходили из строя. Либо вдруг неожиданно исчезало электричество. Летом в 35-ти градусную жару номер с закупоренными окнами при отключённом кондиционере моментально превращался в финскую сауну.
Описание кзыл-ординского гостиничного «комфорта» хочу закончить одним эпизодом, который теперь уже можно расценить как забавный. Как-то, несмотря на бронь, одноместного номера для меня не нашлось. Предложили двухместный. Я, было, начал возражать, так уже имел несчастье пожить с храпунами и выпивохами. Однако администратор тут же меня успокоил.
Таинственным голосом он сообщил, что очень большой начальник из Алма-Аты проявил неслыханное доселе благородство. Номенклатурный товарищ великодушно согласился приютить меня в своём двухкомнатном люксе. Портье доверительно добавил, что это единственный люкс, где имеется уникальнейшее для Кзыл-Орды удобство - автономное водоснабжение.
В гостинице, кстати сказать, я тоже слыл не последним человеком. Немало тому способствовало моё командировочное, удостоверение, где в графе должность значилось: «Главный конструктор рисоводческих тракторов «Беларусь». Именно так формально можно было трактовать мою должность. В Москве и прочих европейских городах Союза такая запись в удостоверении особого значения не имела. Но на Востоке действовала безотказно.
Получив столь лестное предложение, я, разумеется, не раздумывая, тут же принял его. В самом деле, от чего же было не пожить и не пообщаться с большим восточным начальником? Да ещё в его привилегированном люксе с автономным водоснабжением? Администратор выдал мне ключ, и я направился в номенклатурные апартаменты.
Ключ не понадобился. Дверь номера оказалась гостеприимно открытой. Я остановился у входа и бегло осмотрел гостиную. У меня тут же возникло нехорошее предчувствие. С тревогой подумал, что, вряд ли, в этой просторной комнате найдётся лишнее место. Практически всё её пространство занимал хозяин люкса. Мой благодетель оказался не только «большим начальником» но и буквально большим человеком.
Это был мужичина с огромным до неправдоподобия животом. Начинался он прямо от широченного, заплывшего жиром бегемотообразного лица, с которого свисало бесчисленное количество подбородков. Глаз почти не было видно. Они терялись где-то за глыбами щёк. Роста мужчина был среднего, но габаритов необъятных.
Администратор, в общем-то, не обманул. Внешне обладатель люкса по всем статьям, я бы даже сказал с огромным избытком, «сшибал» на восточного начальника. Или, выражаясь на современный манер, отвечал строгим требованиям, предъявляемым к имиджу такового.
Товарищ из министерства дружелюбным жестом пригласил войти. Предложил расположиться в салоне. Мы наскоро познакомились. Перебросились парой слов. Было уже часов десять утра, и мой новый знакомый заспешил по своим неотложным делам.
На поверку человеческая глыба оказалась, правда, начальником так себе. Заурядный ревизор из республиканского министерства пищевой промышленности. Но это, впрочем, как посмотреть. Что такое в России ревизор, и как его все уважают, описал ещё в начале девятнадцатого века гениальный Гоголь. Извиняюсь за наглость, но не могу удержаться от соблазна, развить мысль гения.
Точнее, хочу присовокупить к ней свой скромный субъективный вывод о том, что на Востоке ревизора уважают куда как больше. Люкс, куда я был великодушно приглашён, одно из тому доказательств. В Москве, к примеру, в те времена подобные хоромы выделялись далеко не всем товарищам несравненно более высокого номенклатурного ранга, чем этот скромный алма-атинский ревизор.
Специального исследования по данному вопросу я, конечно, не проводил. Большим фактическим материалом тоже не располагаю. Тем не менее надеюсь, что моё мнение имеет право на существование. Сформировалось оно на фундаменте более чем десятилетнего общения с гражданами Востока.
Я ещё много мог бы сказать по этому поводу, но не хочу перегружать рассказ второстепенной информацией. Потому привожу лишь один, как мне кажется, достаточно наглядный пример, свидетелем которого явился в своё время.
Не успел я разложить вещи и толком привести себя в порядок, как в дверь постучали. Я открыл. Передо мной стоял молодой казах, несмотря на жару, одетый в чёрный костюм и белую нейлоновую рубашку с галстуком. Он буркнул что-то вроде приветствия и, не спросив фамилии, протянул мне увесистую коробку.
Я, откровенно говоря, никого не ждал. Тем более с преподношениями. А потому малость растерялся. До сих пор никаких презентов, к большому сожалению, мне никогда в Кзыл-Орде не вручали. Да к тому же в первый день командировки, когда я ничего полезного для гипотетических благодетелей, естественно, сделать ещё не успел.
И тут меня вдруг осенило. Я попал в положение гоголевского Хлестакова. Меня, несомненно, принимают за товарища ревизора, к которому я только что встал на постой. Не буду лукавить. Ситуация очень приглянулась. И даже не по причине, содержавшегося в ней меркантильного потенциала.
О том, как её использовать в корыстных целях я тогда даже не подумал. Просто поблагодарил молодого человека и небрежным жестом взял из его рук коробку. В ней оказались бутылка коньяка, дефицитные колбасные деликатесы и что-то из восточных сладостей.
Затолкав невесть откуда свалившийся на меня подарок в холодильник, я задумался. Попытался оценить обстановку. При всей очевидной схожести наших с гоголевским героем ситуаций, нельзя было не заметить одной существенной разницы. Как известно, Хлестаков не имел ни малейшего представления о человеке, за которого его принимают.
Я же представлял его отлично. Ведь он каких-нибудь двадцать минут тому сидел передо мною. Да и, вообще, такого человека запоминают сразу и на всю жизнь. Вот тогда-то, если честно, и подумалось, что тут можно поиметь. Впрочем, я хорошо понимал, что если и не являюсь халифом на час, то уж точно, мой кредит времени закончится ближайшим вечером одновременно с появлением настоящего ревизора.
Конечно, в то утро я мог, ничем особо не рискуя, хлебнуть «на халяву» коньячка и закушать его хорошей колбаской с восточными сладостями. Но я этого не сделал. Во-первых, потому, что по утрам никогда не пью спиртного. Тем более что мне предстояло явиться на совещание в областную «Сельхозтехнику».
Да и к восточным сладостям я всегда относился достаточно равнодушно. Что касается мясных деликатесов, то, разумеется, попробовать хотелось. Но чего точно не хотелось, так это предстать в глазах гостеприимного товарища из министерства мелким «халявщиком»
Мой «благородный» поступок никто не оценил. Собственно, сделать это было некому. Ревизор явился поздно вечером. Точнее, его с огромным трудом приволокли в номер два дюжих молодца. Ребята здорово попотели, пока втащили на второй этаж, тушу, в которой было центнера полтора полуживого веса. Республиканский чиновник, как огромный мешок с отрубями, рухнул в кресло и моментально захрапел. Причём так, что мне тут же стало ясно: ни о каком сне не может быть и речи.
Сообразив, что сожитель вряд ли до утра способен сдвинутся с места, я решил занять его спальню. Перебрался на широкую номенклатурную кровать. Плотно закрыл за собой дверь. Однако всё было напрасно. Звук, вырывавшийся изо рта ревизора, создавал какофонию, не уступающую по децибелам рёву турбин реактивного самолёта. Ничего подобного ни до, ни после я в жизни, к счастью, никогда больше не слышал.
Проворочавшись с час в постели, я вдруг вспомнил о замечательном снотворном, томящемся в холодильнике. Конечно, коньяк перед употреблением охлаждать не принято. Но мне тогда было не до таких мелочей.
Поднялся. Направился к холодильнику. Он находился в салоне, где, если можно так выразиться, спал мой соквартирант. Глянув на него, у меня непроизвольно возникла мысль. Это же, сколько литров благородного напитка нужно было вкачать в такое огромное неблагородное брюхо, дабы довести его обладателя до такой кондиции?
Но это так, к слову. Моё внимание привлёк стоявший в углу деревянный ящик с полным комплектом бутылок коньяка. Вероятно, это тоже было подношением ревизору. Кто его знает, зачем ему понадобилось такое море спиртного. Может быть для опохмелки. В таком случае ответ на мой предыдущий вопрос принимал фантастические размеры.
Я решил не продолжать путь к холодильнику. Зачем? Ведь содержимое бутылок было идентичным. Зато в ящике коньячок наверняка не холодный. Достал одну бутылочку. Налил в стакан грамм сто и с удовольствием проглотил чудесный напиток. Снотворное подействовало. Проспал часов до семи. За ночные страдания сполна попользовался прелестями автономного водоснабжения. Побрился и вышел в салон.
С первого же взгляда было ясно, что мой новый знакомый здорово страдал от вчерашнего перебора. Он с помятым лицом сидел в том же кресле, где проспал всю ночь и пытался подлечиться. Естественно, тем же лекарством, что и я ночью. Никакой особой неловкости за вчерашний инцидент, похоже, ревизор не испытывал. Я тоже сделал вид, что ничего особенного не произошло. Мы обменялись парой фраз, и я ушёл по делам.
Вечером того же дня чиновник съехал. В холодильнике остался нетронутым давешний пакет. Символ толи щедрости алма-атинского прохиндея, толи признак его невнимательности. Впрочем, что ему была бутылка коньяка на фоне целого ящика такого же добра. Кстати, как потом сообщили мне свидетели, этот ящик был не единственной мздой, которую погрузили в машину отъезжающего мздоимца.
Вот, собственно, и вся, фрагментарно изложенная история одного вечера из жизни рядового восточного ревизора. О том, как уважали и обхаживали на Востоке ревизора в остальное время суток, сказать что-либо конкретное не могу. В эти часы с ними не общался. Но с большой степенью вероятности могу предположить, что по части почестей и удовольствий всё там было на уровне высших восточных стандартов.
И в заключение – несколько слов о легендарном восточном гостеприимстве. Нет сомнения, такая, очень симпатичная традиция, в тех краях действительно существует. Я лично много раз в том убеждался. Тем не менее хочу высказать кое-какие соображения по этому поводу.
Порой, сидя за шикарным восточным столом и вкушая казахский бешбармак или ароматный узбекский плов, я не мог отделаться от навязчивого впечатления. Мне казалось, что нахожусь не за дружеским застольем среди знакомых мне людей, а исполняю роль нужного человека на чужом пиру.
Намного комфортней ощущал себя, сидя за более скромными столами моих товарищей по работе в Белоруссии, Одессе или даже где-нибудь в убогом российском Нечерноземье. Столы накрывались там попроще. Это правда. Зато обстановка искреннего гостеприимства существовала практически всегда.
И последнее. В течение более десяти лет я довольно плотно общался с восточными бюрократами. Повидал всяких. В том числе, немало снобов и откровенных хапуг. Подозреваю, что в огромной массе чиновничества Казахстана и Средней Азии люди бескорыстные или, по меньшей мере, просто порядочные, тоже попадались.
Разумеется, знакомого мне алма-атинского ревизора к данной категории ни под каким предлогом отнести было нельзя. В связи с чем, для меня так и осталась неразгаданной загадкой причина, по которой этот типичный высокомерный казахский бай согласился разделить со мной ночлег в своём привилегированном люксе.