ХВЕДАР ЖЫЧКА "ДЕНЬ БУДЕТ ЯСНЫМ"
Повесть
Перевод на русский язык, сделанный по украинскому переводу с белорусского языка
ЧАСТЬ 2
МЫ И САМИ НЕ ИЗ ПОСЛЕДНЕГО ДЕСЯТКА
42. ВОДИТЕЛЬ ВТОРОГО КЛАССА
Командир не налюбуется почти новеньким газиком, который нам дали вместо драндулета.
- Сила! - шлёпает машину по капоту. - Любой дорогой пройдёт! Два моста, лебёдка в придачу. Не стыдно будет и в порт поехать.
- И ещё в рыбацкий посёлок Лявону! - подхватывает Петька.
Но командир делает вид, что не слышит. Полюбовался машиной и пошёл.
С новой машиной прислали и водителя — Васю Загретдинова. Правда, он числится при штабе части, потому что в подразделении нет такой штатной единицы — водитель. А будет жить у нас. Наш он наполовину.
- Везёт мне вообще на эту половину, - с иронией говорит Загретдинов. - По национальности я — татарин, но наполовину: отец татарин, мать русская. Мать и дала мне имя Василий. Вышел какой-то винегрет — Загретдинов Василий Хусейнович. Раньше служил в другой части. Звание — матрос, форма — общевойсковая. Полуморяк. Путаница, смех и всё. Потом разжился тельняшкой и бескозыркой. Шофёрский комбинезон надевал так, чтобы было видно тельняшку, а на голову — бескозырку. И будь живой — идёт матрос Загретдинов.
Василий совсем не похож на татарина. И говорит чисто, без акцента. Непривычно только его «будь живой» вместо «будь здоров». Татарского оно происхождения или русского, кто знает? Загретдинов любит свою профессию, любит технику. Это бросается в глаза сразу. Первые его заботы у нас были о машине: куда её поставить на ночь. Боцман показал место. Загретдинов сделал метлу, чисто подмёл сарай, положил две доски под колёса, осторожно загнал машину, протёр её тряпкой. А назавтра после физзарядки начал обшалёвывать свой гараж. Пособирал доски, листы жести, фанеры. Когда не глянешь — Загретдинов что-то мастерит. То дырки в стенах забивает, то крышу подправляет, то возле запасного колеса возится.
- Гараж у тебя вышел, того-этого, будь живой, - поддевает Юхименко.
- От дождя хорошо будет. - Загретдинов не замечает подкусывания, продолжает серьёзно. - А до зимы утеплю. Выпрошу досок на базе, цемента. Ухоженная машина никогда не подведёт. В любое время по тревоге нажал стартёр — и будь живой, завелась.
- Потому-то и я говорю, того-этого, будь живой...
Загретдинов отмахивается и снова берётся за работу.
Как не удивительно, а Загретдинов чем-то напоминает мне Богданова. Чем? Любовью к технике? Нет, не только этим. Каждый нормальный специалист по-своему любит технику, машину, на которой он работает. Даже Зайцев любит двигатели. Найдёт на него — чистит до блеска всё, про обед забывает. И ещё любит тогда, когда побеждает упрямство двигателя, который почихает, почихает и заведётся. Тогда Зайцев аж светится: моё сверху!
Уважительно любит станцию Пирсов, понимает каждое её дыхание, каждый звук; как музыку, слушает гудение передатчика. Мне кажется, оставаясь один, он целует экран осциллографа, словно любимую.
Лимберг любит свой планшет. Стоит посмотреть, как он протирает его после вахты!
Нет, не только любовью к технике Загретдинов напоминает Богданова. Что ещё у них общего? Может стремление к независимости? Правильно! Только Богданов завоёвывал её своей ершистостью, а Загретдинов уступчивостью. Всем своим видом, всем поведением Богданов говорил: «Я никого не боюсь, потому что я — грубиян и нахал.» Загретдинов тоже показывает, что он никого не боится, потому что он всё делает как положено, всех слушается, все приказы выполняет. До сих пор я и не подозревал, что такие разные люди могут быть такими схожими.
И почему я всех сравниваю с Богдановым? Неужели он такой необычный человек? Неужели знакомство с ним что-то значит в моей жизни? Конечно, он много чему научил меня, заставил задумываться над людскими судьбами. А его я так и не понял: кто он такой? Может, это и поразило меня.