Смотришь, как капля холодного утреннего дождя нерешительно скатывается по стеклу. Август, капля приближается к краю белого, гладкого подоконника и срывается в пропасть улицы. Прощай капля. И ты вспоминаешь. Вспоминаешь, как ты смотрел однажды на капельницу, один конец которой, трубкой с жалом иглы, уходил в руку того, кто только вчера был самым ценным для тебя, а другой конец висел на штативе огромной банкой с жёлтым лекарством. И ты не знал, что говорить тому, тому телу, что ещё вчера было её телом, смеялось, дразнило и показывало кончик алого языка, весело размахивая ключами, чмокало в щёку, просило подержать сумочку... А теперь капля, за каплей, неторопливо скатывались из непомерной банки по матовой, полупрозрачной трубке, нерешительно останавливались перед клапаном и срывались в иглу и в тело, бледное, слепое, молчащее тело замотанное в километры белоснежных бинтов. "Прощай" - шептали твои губы каждой капле, как и сейчас ты провожаешь дождинки, "прощай" - вторило эхо больничного коридора.
Тогда была зима, и за окном лежали снега, такие же белые как бинты удерживающие это тело или то, что ещё билось в этом теле, как бьётся птичка запутавшаяся в развешенных для просушки рыболовных сетях. И это, эта птичка её жизни , удивлённо и беззвучно, кричала, пытаясь прокричать эту чёрную, нелепую пустоту тела, белую пелену бинтов, холод подступивший к кровати. А ты считал капли, считал капли и смотрел, как медленно вздымается её грудь, как что-то неслышно пузырится в трубках торчащих из её рта и живота, считал каждую минуту.. И твое "прощай" не кончалось, оно не было прощанием с нею, с этой птичкой внутри непослушного мешка органов и плоти, нет, оно было прошением прощения, просьбой. Тебе так хотелось, чтоб ну хоть на мгновение, она открыла глаза, и услышала, услышала, как ты просишь прощение, прощение за всё, за пропущенные поцелуи, за не отвеченные эсемески, за тот грубый окрик, что ты позволил себе однажды, за послеобеденный сон, когда она жалась к тебе со своим глупым журналом и мурлыкала как котёнок, желая чтоб ты погладил её волосы, за всё. что ещё вчера и не вспоминалось и было давно ею прощено. Но сейчас это казалось особенно важным, чтоб простила.
Доктор сказал тогда - "Лучше на смерть, чем так то.." А она осталась жива, да, она жива и сейчас, и он смотрит, ты смотришь на последнюю холодную дождинку и думаешь - нужно ли ей свитер или обойтись ветровкой, а она молча обнимает тебя со спины, немного привстав с каталки, и шепчет, ещё совсем не умело -"Прости, я такая неловкая еще.."
А капля, капля сорвавшаяся с гладкого подоконника летит десять тысяч этажей своей маленькой судьбы, летит только ради тебя, медленно, как в кино, чтоб ты помнил, помнил и знал, что это такое - любовь.