Курю. Молча, глядя в заполненное звёздами ночное небо. Полная луна, будто странный призрачный фонарь укрывает серебром ветви деревьев. Лёгкий, почти неощутимый ветер, изредка заворачивает струйку сигаретного дыма обратно, в распахнутое окно. Тогда я машу руками, шёпотом проклиная всё их семейство, от Борея до Зефира. Оглядываюсь украдкой – жена по-прежнему спит. Не замечая ни запаха дыма, ни моего отсутствия в постели. Вернуться? На смятые простыни, мокрую от холодного пота подушку, в безнадёжность приснившегося сна?..
Отворачиваюсь. Вглядываюсь в тёмные лужи теней, вслушиваюсь в шорох листвы, склонившейся к окну ветки. Шорох. Тихий шорох как в моём сне…
Шорох снега по укрытым серебром изморози, дощатым стенам барака. У распахнутых дверей, десятка два человек. Измождённых, едва держащихся на ногах. Расходный материал будущего рая. Рейха. Те, для кого в нём нет, и никогда не будет места. Те, с кем ещё совсем недавно, я делился хлебом. Последним куском, как прощальным поцелуем…
Дранные, грязные робы не дают даже видимости тепла. Один из людей падает. Просто – подкашиваются колени, и практически плашмя. Молча. Лицом в колючий снег. Стоящие рядом, так же, не проронив и звука, нагибаются, помогают встать. Я перед ними, шагах в десяти. В такой же робе, но более чистой. И ещё небольшой нюанс – куцый полушубок. Практически не согревающий, но тем не менее…
Весь вид мой выражает подобострастие. Сбиваясь рассказываю что-то презрительно улыбающемуся, ангелу. Ангелу, со светлыми, цвета пшеницы волосами. В голубых глазах отражается благосклонность, перемежаемая лёгкой досадой. Я повышаю голос, полуобернувшись, тычу рукой в направлении находящихся у барака людей.
Ангел хмурится, но всё же с лёгким любопытством осматривает заключённых. Надолго задерживает взгляд на груди стоящего чуть впереди. Брезгливо морщится. Я даже не пытаюсь гадать о причинах проявляемого раздражения. Всё ясно и так. Лата. Жёлтая звезда великого царя позабытых времён, у всех… у всех за моей спиной…
Наконец ангел кивает и коротко выплёвывает:
- Gut.
Машет рукой в кожаной перчатке, паре стоящих в стороне ангелков. Те наводят вороненые стволы автоматов на замерзающих людей. Короткий лай команды. Никто не спешит выполнять. Тогда один из них чуть стравливает зажатый в руке поводок. В снег падают клочья грязной пены, с оскаленных клыков разъярённого серафима. Люди без единого слова разворачиваются. Уходят, к гостеприимно распахнутым дверям, расположенного вдали крематория.
Я поднимаю голову, вглядываясь в низкое серое небо. Вместо солнца, там вверху, раскинул длинные лапы, в попытке обхватить весь мир, раздувшийся от выпитой крови, чёрный паук свастики…
Слышу крик со стороны уходящих. Перевожу взгляд на них. Удаляющиеся сутулые спины. Ни одного обернувшегося ко мне лица. Показалось? Но сквозь шорох падающего снега, всё повторяется и повторяется, затухающим эхом:
- Предатель…
***
Всего лишь сон, но всего колотит до сих пор. Догоревшая сигарета, обжигает пальцы. Выбрасываю за окно. Вытряхиваю из пачки новую, прикуриваю. Всматриваюсь в сияющую серебряной монетой луну. Ту самую монету, одну из тридцати. Отворачиваюсь. Лёгкий трепет склонившейся к окну осины, удавкой петли стягивает горло. В шорохе листьев слышен шёпот Гефсиманского сада. Сзади раздаётся полусонный голос жены:
- Саша, кончай меня дымом травить. Ложись уже спать…
Не обращаю внимания. Затягиваюсь всё глубже, всё более жадно. Но как ни стараюсь, едкий вкус дыма не в состоянии заглушить горечь услышанного во сне. Горечь чёрствого хлеба на губах, как тень моего поцелуя. Последнего поцелуя Иуды…