Воспоминания о Москве военной (Александр Ефимов-Хакин) / Проза.ру

Дети войны быстрее взрослеют и быстрее различают ложь и истину.
            Н.Карамзин

Он проснулся сразу после маминого ухода на работу. Вылезать из-под одеяла не хотелось. "Полежу немножко, в комнате так холодно". Тишина... Вспомнилось первое детское восприятие войны. Громкий вой сирены, и...ноги. Прямые, как палки и под наклоном в разные стороны ноги бегущих людей. Помнит, что он на руках мамы, но мама никуда не бежит. Почему? И, что было потом? Надо спросить,
как вернется...
Его взгляд начал скользить по этим, еще не привычным для него стенам, картинам, мебели. Хмурое утро вызывало воспоминания, как провожали отца на фронт и как они с мамой переезжали из прежнего их дома, пострадавшего от немецкой фугаски. Маме, как тогда говорили, выделили эту комнату в коммунальной квартире на время, пока эвакуированные хозяева не вернутся. Сюда недавно и переехали со своим небольшим скарбом.
   Алик, так звали мальчика, встал, посмотрел в окно: нет ли во дворе ребят. Только-только начало светать, поэтому видно из окна было плохо, и еще эта неприятная помеха —наклейки. Каждое стекло крест-накрест и по диагонали было заклеено бумажными полосками для его сохранности при взрывах бомб.
Во дворе - никого. Днем в Москве – совсем пустынно, мало машин, мало горожан, вероятно, за счет ушедших на фронт и эвакуированных. Ребенок уже привык к суровой обстановке в городе, свыкся и с тяготами военного времени, с постоянным желанием поесть и согреться, начал привыкать к сиренам и бомбежкам, но никак не мог справиться с волнением, когда слышал по радио торжественный голос диктора, читающего сводку с фронтов «От Советского Информбюро...» Это обостряло тревогу за отца.

Жизнь москвичей проходила в постоянном напряжении. Их не отпускала боязнь получить похоронку, погибнуть самому или остаться без дома после бомбежки, оказаться без дров, потерять или не успеть отоварить продуктовую карточку. Продукты по карточкам покупали в, так называемых, прикрепленных магазинах, находящихся подчас на другом конце города. Хлеб и разливное молоко можно было купить ближе к дому. Сюда очередь занимали затемно, с пяти часов утра.Вдруг не хватит. Номер писали чернильным карандашом на послюнявленной ладони. Такую очередь он должен будет выстоять завтра с соседкой тетей Наташей.

Мальчик потрогал печку. Холодная. Это была печка-времянка с издевательским названием «буржуйка» — необходимый атрибут военного времени в жилищах тех москвичей, у кого до войны было центральное отопление. Теперь вместо него «буржуйка». «Вот стоит посреди комнаты эта чугунная раскоряка с дымовой трубой в форточку, то раскаленная, то ледяная. И не прикоснешься, — неприязненно подумал он о своей печке. — То ли дело у бабушки Клавы — печь до потолка. Как приятно прислониться спиной и ладошками к ее белому гладкому теплому кафелю. Пойду погреюсь на кухню». Там тетя Наташа помогла ему разогреть кашу на керосинке. Он с завистью посмотрел на ее примус, который всегда нравился ему больше, чем керосинка. «Такой блестящий, начищенный, и огонь шумит, и варится на нем все быстрее».
Послышался стук топора. Это, как обычно, кто-то из жильцов колол дрова на лестничной площадке черного хода, куда выходили двери кухонь. Алик зашел в ванную комнату с маленьким оконцем. Здесь так давно никто не мылся. Поверх ванны на досках была устроена постель бабы Саши. Тут не было печки, но как-никак — рядом с кухней, все-таки теплее. На ночь баба Саша клала в ноги бутылку с горячей водой.
Детей кроме него в квартире не было, детских садов в Москве тоже. Со скучающим видом он вернулся к себе, послушал детскую передачу по радио, посмотрел книжку, тронул свои единственные игрушки: матерчатого зайку и любимого кожаного мишку. Когда-то он даже спал вместе с ним, а уже скоро пойдет в школу. Недавно в очереди за хлебом Алик разговорился с мальчишкой, который жил в Черкизове. Тот уже ходил в первый класс и, как все его одноклассники, писал свекольными чернилами на полях газет.
Тетрадей и настоящих чернил не было. Скорей бы в школу.

Мама не возвращалась. В такие моменты сына настигал страх. «А вдруг она не вернется!» Он хорошо помнил завывание сирен и голос: «Граждане! Воздушная тревога! Граждане! Воздушная тревога». Но почему-то при налетах они с мамой никогда не спускались в бомбоубежище, а ложились в комнате на пол, пережидая бомбежку. Иногда он оставался один, а мама уходила на крышу гасить зажигалки. Так назывались небольшие бомбы, целью которых было сжечь кровлю или деревянный дом. Фашисты знали, что в Москве, особенно на окраинах, много двухэтажных бревенчатых домов. Москва называлась «большой деревней». И вот сегодня ночью, уходя на крышу, мама сказала "Я сейчас приду, всё будет хорошо, не бойся, ты ведь будущий мужчина". Но все-таки, оставаясь без мамы, без света, в полу- холодной комнате, Алик был очень тревожен.В такие минуты он прислушивался к звукам: вот равномерный басовитый звук-- это летит самолет . О! А это неприятный свист падающей бомбы. И--грохот взрыва. "А вдруг бомба упадет на наш дом. Тогда сразу не будет ни меня, ни мамы. Вернется папа, а кто же тогда его встретит?" Мальчик тихо произнес на все лады "папа, пап, па-апа.." А какой он был? Сын пытался вспомнить облик отца, но в памяти возникало лишь ощущение родного, такого надёжного человека, с которым ничего не страшно.

Наконец пришла мама, самая любимая, самая лучшая на свете. Вдвоем они быстро растопили печь, стало сразу так хорошо и уютно. Алик помнил, как однажды обеспокоенная мама разбудила соседку, когда из экономии тепла закрыли заслонку раньше времени. Тогда он угорел, и теперь уже со знанием дела проверял, не осталось ли даже маленьких язычков пламени.И вот сейчас нечастый вечер, когда рядом-- мама, когда они оба закончили дополнительную работу -- перемотку пряжи для фронта, когда оба молча сидят и греют руки у печки. Мальчику очень приятно чувствовать себя рядом с самым близким ему человеком—мамой, когда все опасения, страхи сразу уходят.
Вдруг мама спросила:
--- А ты не забыл папу?
Сын, конечно ответил «нет», но он действительно, так мало, что помнил о нём. Видимо, уловив это, женщина решила преодолеть грустные нотки:
---- А ты помнишь, как мы ехали на дачу? Тогда мы с семьёй Готтихов шесть человек сидели на тюках вещей в кузове грузовика. Дорога просёлочная, плохая, на ухабах тюки перекатываются под нами, один удержался на тюке, другой свалился, и все покатываемся от смеха, и ты тоже… сидя у папы на руках.
Помолчали.
--- Хорошо, что ты спал, когда он уходил на фронт. Мы глядели на тебя, и на глазах были слёзы.
Как бы очнувшись от воспоминаний, взяв два треугольника папиных писем, с грустью она завершила:
----А теперь только это…Пишет, что всё хорошо, но я чувствую, что отступают они, что теряют убитыми, хотя, наверно об этом писать нельзя. Вот смотри, штамп---«Проверено военной цензурой».
Да! Первые месяцы войны были ужасными по нашим потерям, по числу убитых и раненых.
            Война стояла в полушалке.
            Кричали в небе журавли.
            Шли необстрелянные танки
            Куда-то вдаль, на край земли.
      Немногословные солдаты
      Кирзой месили грязь дорог.
      А из соломой крытой хаты
      На них смотрел и плакал Бог.
            Александр Поминов

            * * *

Как-то летом Алик с мамой гостили несколько дней у родственников в деревне Черкизово на окраине Москвы. Взрослые уходили на работу, а дети, предоставленные сами себе, играли в каком-нибудь дворе. Так случилось и на этот раз, когда они увлекшись любимой игрой в мяч – штандер- вдруг услышали испуганный голос Кольки «не-е-мцы-ы» и его приказ прыгать в щель. Будучи в городе Алик уже знал звук сирены и объявления о воздушной тревоге. А здесь в деревне даже радио редкость. Испуганные дети побежали к единственному, недавно вырытому окопу - щели , который только с одной стороны был чуть прикрыт деревянной дверью. Послышался страшный зудящий звук низко проносящихся над землей самолетов. Дети со страхом смотрели в небо, и немного спустя увидели высоко в небе другие самолеты, издающие ровный басовитый звук.
----Бомбардировщики,---закричал Колька.
Как старший, он уже различал самолеты по звуку. Истребители и бомбардировщики, наши и немецкие. В щель он не полез, а только снаружи указывал, что и как делать. Слышались дальние взрывы бомбежки в Москве. Мелькнула мысль как хорошо, что не у нас". Алик мастерски научился подражать всем этим звукам: бас, свист, грохот, и ребята часто просили "ну изобрази, чё те стОит".
            * * *

Наконец-то начали освобождать наши города. Вот и сегодня должен был быть салют в честь освобождения очередного города. Когда мать с сыном на санках добежала до Садового кольца, салют уже был в разгаре, и мальчишки с криками подбирали не успевшие еще остыть металлические огарки ракет.
Поздно вечером обычно подавался газ, и соседи тянулись на кухню. Маленькие язычки пламени в конфорках сулили чашку- другую горячего морковного «чая», помогающего согреться на ночь в холодную зиму 1942/43 года.
Чтобы хоть на короткое время забыть невзгоды войны, иногда мама с сыном ходила после работы в кино. Перед просмотром фильма обязательно показывался документальный киножурнал недавних событий на фронте. Обычно это были кадры успешных сражений и освобождения советских городов. Чаще других прокручивались веселые довоенные кинофильмы: "Волга-Волга", "Свинарка и пастух", "Музыкальная история" , и зритель погружался в счастливое мирное время. Однако при выходе из зала в абсолютно черную темноту улицы радость и оптимистический настрой постепенно улетучивались. На ребенка угнетающее воздействие оказывали страшные фильмы, такие как «Радуга» или «Она защищает Родину», "Зоя". После просмотра он не мог спокойно заснуть на протяжении всей ночи. Ему снились ужасы, увиденные в фильме. Как давит ребенка танк, как беременную женщину фашисты босиком выводят на мороз, как к щеке Зои Космодемьянской приставляют горящую свечу.

В канун праздника Нового года мать с сыном поехали к бабушке Клаве. Вышли из дома поздно и окунулись в темень. В Москве строжайше соблюдалась полная светомаскировка. Специальные дежурные тщательно осматривали окна с улицы, и не дай Бог оставить щелку света при неплотно задернутой шторе. На улицах — никого. Мама с Аликом направились к трамваю. С собой у них был бидончик с вкусным супом на праздник. Она держала его за руку, время от времени для ориентировки ощупывая ногой бордюрный камень. Он шагал механически, представляя себя тем сказочным героем, которого испытывал злой волшебник в черной пещере. «Вот сейчас цепкая паутина упадет на меня, волшебник превратится в паука, шпагой я разрублю паутину и проткну паука--волшебника там, где...
---Cынуля, иди побыстрей,--услышал вдруг мечтатель голос мамы, не сразу вернувшись в реальность.

Их трамвай, как и весь транспорт, был снабжен козырьками на фарах, чтобы направить слабый свет только вниз на дорогу.
Бабушка, как всегда, встретила радушно. Натоплена печь. В 10 часов пришла с работы тетя Соня. Женщины быстро накрыли немудреный стол из скудных запасов военного времени.
С наступлением Нового года под бой часов кремлевской башни и «Интернационал» (Гимна Советского Союза тогда еще не было) взрослые чокались красивыми, из зеленого стекла, маленькими дореволюционными рюмками на высокой ножке. Что было в них? Ну конечно же, не шампанское! По радио шли поздравления с Новым годом. Телевидения еще не было. Тетя Соня поинтересовалась у мамы:
--Ну как Вася? Пишет?    Мама кивнула.
--Бог даст-вернётся. Ты верь в это и молись. Ведь на фронте стало как-будто получше.А помнишь, как страшно было в прошлом году? Наверное тогда никто и не встречал Новый год.Помнишь, как Сталин выступал? И почему-то только через несколько дней после начала войны.Услышав сообщение, я присела на краешек стула, и так, просидев всю речь, только потом поняла, что отсидела ногу. Мне казалось, что он был в какой-то ужасной панике, говорил едва-едва, явно сведёнными от страха губами. Всё время пил воду, и было слышно, как стучат его зубы о стакан с водой.
Город жил в обстановке взаимопомощи и сострадания. По карточкам получали хлеб: иждивенцы по 250 г в день, служащие по 400, рабочие по 550.

Как-то летом Алик побывал на Ленинских горах (ныне Воробьевых). Дорога, идущая по бровке гор, по одну сторону была сплошь застроена деревенскими домиками. На горизонтальных участках склона гор там и сям разбиты маленькие огородики. В некоторых местах выкопаны земляночки или сварганены из обломков жести, досок и фанеры нехитрые шалашики для хранения огородного инвентаря и защиты от дождя. В памяти остался противоположный низкий берег Москвы-реки. Множество причаленных баркасов и различных лодок. Дальше шли огороды и маленькие промышленные домишки. Мальчику тогда, конечно, и в голову не могло прийти, что через каких-нибудь десять лет вся площадь этой низинной, затопляемой весной поймы излучины реки будет засыпана грунтом слоем в 1,5 метра высотой, на котором возведут спортивный комплекс «Лужники».

   Как-то в конце войны на один день приехал с фронта фронтовик родственник --дядя Миша. Какое же это было радостное событие. Живой, с орденами. Собрались родственники. Дети впервые узнали вкус шоколада, а Алику была подарена красивая красная легковая немецкая машинка с открывающимися дверями и поворачивающимися колесами. Несмотря на то, что на столе кроме картошки, соленых огурцов, водки и дядиной тушенки ничего не было, взрослые радовались жизни, весело вспоминали довоенные и военные эпизоды и кричали «ура» по поводу освобождения какого-то нашего города, а дядя Миша даже стрелял из нагана в форточку. Ну и как не затянуть такие теплые и дорогие всем песни из кинофильмов "Темная ночь" и "Жди меня". Провожали фронтовика на Казанском вокзале. Вагон дяди располагался неподалеку от паровоза. Алик по фильмам помнил его гудок и ждал, когда загудит паровоз при отправлении. Однако внезапность гудка его громкость и резкость так поразили мальчика, что он закрыл уши руками и несколько лет до взросления боялся и избегал паровозных гудков.
.
   Летом 1944 года на москвичей произвел большое впечатление прогон пленных немецких войск по Садовому кольцу 1). Алик, как и все мальчишки-одногодки с окрестных улиц, прибежал сюда. По обе стороны проезжей части в несколько рядов стояли москвичи. В их глазах было в основном молчаливое любопытство, суровость и очень редко — ненависть. По центру проезжей части шла колонна, даже не колонна, а огромная толпа недавних врагов. Сейчас это были жалкие, небрежно одетые люди, понуро идущие, с потухшими взглядами. В них ничего не осталось от той залихватской самоуверенности, наглости и спеси завоевателей 1941 года, которые по документальным фильмам были знакомы советским людям. Теперь в их глазах читалось ощущение краха, усталость и равнодушие. Многие из них даже не смотрели по сторонам. При полнейшей тишине было слышно шарканье ног этой убогой разношерстной толпы. С обеих сторон процессия охранялась конвоирами и конной милицией. Символично, что после прогона немцев поливомоечные машины как бы смыли остатки фашистской нечисти с русской земли.
После этого события москвичи еще долго обменивались впечатлениями.

Пленные немецкие солдаты еще несколько лет после войны использовались на разных работах по Москве. В проходных дворах, которых было так много по городу, Алик неоднократно видел этих солдат, но уже никаких хмурых взглядов на себе не ощущал, напротив — улыбки и даже какое-то внутреннее желание человеческого общения. Может быть, уставший от войны немецкий солдат, увидев ребенка, вспоминал и о своих детях, своей семье, о мирной жизни.

И вот, наконец, победный май 1945 года. Сын с мамой уже вернулись в свой отремонтированный дом в центре. Их не покидала радость, что отец остался жив. Теперь каждый вечер в 6 часов вечера по улице проходил духовой оркестр.    Мальчишки любили забегать вперед и маршировать вместе с ним. Казалось, что так будет всегда.2) И по радио, и за окнами --тоже духовые оркестры, во дворах патефоны, везде улыбки и веселье, внезапно возникающие танцы, поцелуи, подбрасывание в воздух фронтовиков, которых пока еще не так много в Москве. Тысячи москвичей с охапками цветов вот уже почти месяц встречают на Белорусском вокзале «поезда Победы». Не встретив своего родного близкого человека, люди уходят все равно счастливыми. «Ничего... Завтра приедет точно».
В один из этих праздничных дней Алик с мамой очутился на той самой площади в центре Москвы, где еще недавно он видел, как солдаты на вытянутых руках за тросы тащили огромные аэростаты, плывущие над ними в воздухе. Он знал, что это заслон против вражеских бомбардировщиков. Как здорово, что их никогда больше не будет.

   Салюты прошлого отличались от фейерверков настоящего. Тогда залпы орудий синхронизировались с лучами прожекторов. Грузовики с прожекторами расставляли по всему городу. При грузовике было два солдата, один из них стоял в кузове и обслуживал прожектор, другой по рации принимал команды. И когда подавалась команда «Зени-ит», прожектора неподвижно замирали, их лучи уходили в небо вертикальными тонкими столбами. А по команде «Ва-аронка» прожектора по всей Москве приходили в движение, описывая лучами конические поверхности. Эта феерическая пляска лучей и цветовых пятен ракет, эти световые всполохи в небе пробуждали восторженные слезы счастья на глазах и великую радость в сердцах москвичей, как и всех советских людей, наконец, дождавшихся победы.__

___________________________________________
1) 17 июля 1944г по Москве прошли 57600 пленных немцев.
2) Праздник 9 мая отмечали лишь три года. Возрождён праздник только в 1965 г.