Старуха Валентина Распутина

Александр Анайкин
Разумеется, речь пойдёт о повести Валентина Распутина «Последний срок», в которой рассказывается о жизни обычной советской крестьянской семьи. В повести отображён период шестидесятых годов. Мельком затрагиваются и военные годы и ближайшие послевоенные, но, в основном, это шестидесятые. И вот что интересно, вовсе не пытаясь опорочить советскую власть, Валентин Григорьевич, тем не менее, невольно показывает упадок деревни уже в то время. Ведь он показывает колхоз, обычный рядовой колхоз, из которого люди просто бегут. По-другому и не скажешь. Бегство приобрело такие масштабы, что даже приходится колхозу отказаться от обработки весьма значительных земельных угодий. Земля стоит пустующая. Её некому обрабатывать.

Масштабы бегства из колхоза видны и через изображаемую Распутиным семью. Все выжившие дети колхозницы Анны, кроме младшего сына, из деревни сбежали, все живут в городах. Именно на шестидесятые годы пришёлся пик бегства из деревни в нашем славном и нерушимом СССР. Колхозники получили на руки паспорта, которые до этого не имели. А получив документы на руки, хлынули неудержимым потоком в города. Но дети старухи иммигрировали из деревни ещё до получения паспортов крестьянами. Схема была вполне проверенная. Девушки выходили замуж за городских, а парни не возвращались в родные места, отслужив в армии. Многие уезжали на учёбу в профессиональные училища, техникумы и, некоторый процент, в институты. Вот такая была схема бегства.

Собственно, бег народа из деревни начался сразу же после революции. Дело в том, что объявив запрет на предпринимательскую деятельность, советская власть тем самым запретила крестьянам продавать выращенную на своих участках продукцию. Да и лошади все были отобраны в колхозы. Понятно, что при такой политике в стране начался голод, который сопутствовал советским людям многие годы.

Вот так вот вольно или невольно Валентин Распутин изображает кризис советской деревни, сопутствующий ей всё время после 1917 года.

Распутин правдив, по крайней мере, старается им быть по мере сил и возможностей. Хотя возможности для правды в СССР были весьма ограниченны. Да что там далеко за примером ходить, его легко найти и непосредственно в повести Распутина. Вот, например, сыны старухи Анны, дружно, напившись в стельку, поют песню «По долинам и по взгорьям», даже не догадываясь, что они тем самым демонстрируют не патриотизм, а жестокость и лицемерие советской власти. Действительно, ведь автор слов этой песни Пётр Семёнович Парфёнов был советской властью расстрелян и его имя нигде не упоминалось. У меня есть стихотворный сборник под названием «Русские народные песни» выпуска 1957 года, так там вообще не указано ни автора слов, ни композитора этой песни. Впрочем, это относится ко всем песням данного сборника. А ведь это весьма объёмный сборник, состоящий из многих сотен песен. В сборнике 735 страниц. О чём это говорит? Да о том, что в СССР было такое количество уничтоженных, загубленных жизней, что легче было вообще не упоминать нигде авторов, чем объяснять, куда же они запропастились. Кстати, с музыкой этой песни и до сих пор сплошные непонятки. По одним источникам музыку к песне создал Атуров, по другим источникам Дмитрий Покрасс. Кто такой Атуров вообще невозможно определить. Даже его инициалы имени пишутся в разных источниках разные, где «И», а где «С». Про лауреата Сталинской премии Покрасса информацию, конечно, найти легче. Вот такая запутанная история, показывающая, насколько же можно верить, вернее, насколько нельзя верить советской власти, ибо даже маленькая ложь, как известно, порождает большое недоверие.

Но вернёмся к повести Валентина Распутина.
Разумеется, говоря о деревне, о деревенской жизни. Валентин Григорьевич не мог обойти стороной такое распространённое у нас явление, как беспробудное пьянство. И я бы не стал вновь вытаскивать затасканную тему, если бы не подумал о том, как эти пьянки, столь мастерски изображённые в произведении, воспринимают иностранцы не из социалистических стран. Наверное, для людей это не просто дико читать о наших пьянках, но и во многом даже непонятно. Зачем, спрашивается, надо вообще где-то прятаться от своих родственников, в какой-то бане и напиваться там до положения риз, вернее, до скотского состояния. И почему надо воровать закуску из избы, фактически вливая в себя водку на голодный желудок. Например, у американского писателя Кена Кизи, известного у нас в основном по роману «Над кукушкиным гнездом», тоже показаны пьянки в провинции. Скажем, в романе «Порою блажь великая» старый лесоруб, как бы мы сказали, пенсионер, тоже напивается каждый вечер в баре, но ведь он пьёт не прячась, заходит и пьёт в своё удовольствие.

Я, конечно, не буду сравнивать питание этих лесорубов с рационом наших колхозников. Не важно, что период времени, изображённый Кизи и Распутиным совпадают. Ясно, Америка богатая страна. Сын этого лесоруба, например, приносит в дом трёх рысят. Мальчишка вполне уверен, что никто и слова не скажет против. Во дворе строят клетку для зверей и рысята становятся ручными. А ведь этих хищников надо кормить. У нас, в СССР в то время кошку и то проблематично прокормить порой было. Поэтому я не собираюсь сравнивать уровень жизни сельских жителей в СССР и США. Совершенно несопоставимые вещи. Но, вот то, что наши колхозники планируют и берут в магазине водку до получки, которая для всех в один день выдаётся, и мотивирую такую тактику тем, что после получки уже невозможно будет взять водки в сельмаге, это уже дикость, явно непонятная в цивилизованных странах.

Да Бог с ней, с советской пьянкой. Меня даже не особенно впечатлило обилие беглых заключённых в тайге, которое наблюдалось с началом тёплого времени года. Понятно, охраны было недостаточно, вот люди и бежали. Хотя, разумеется, люди понимали, что им всю оставшуюся жизнь придётся жить на нелегальном положении.

Меня даже не удивили рассуждения крестьян о необходимости держать в хозяйстве корову. Хотя, если взять тот же роман Кизи «Порою блажь великая», то там отношение к наличию в хозяйстве коровы совершенно иное. Например, в этой же семье дровосеков, корову держат просто из прихоти, хотя и считают, что держать корову является «просто маразмом», потому что на корма корове уходит денег больше, чем, если бы просто приходилось молоко покупать. Но, одному из семейства нравится ухаживать за коровой и нравиться доить её. Пусть он это не часто делает, потому, что хозяйством занимаются женщины, но всё же порой доит свою корову сам. А женщины нигде не работают и поэтому имеют возможность много читать. Такого о наших колхозницах вообще немыслимо даже представить.

Да, конечно, у колхозников жизнь была несравненно более тяжёлая и нечего её сравнивать с фермерами США.

Хотя, говоря о жизни колхозников, можно было бы Распутину и некоторые стороны изобразить более подробно. Например, супруг этой самой Анны умер в войну, надорвавшись на общественных работах, куда был послан колхозом. Когда я прочитал об этом, то невольно вспомнил родную сестру бабушки, которая тоже была отправлена от колхоза в трудармию. Собственно, это была обычная каторга, по условиям жизни и работы. Женщины работали на добыче торфа по пояс, а то и по грудь в ледяной воде в холодное время года. Эта сестра бабушки никогда уже не вышла замуж и вообще вела в последующем одинокий образ жизни. Распутин не объяснил, что за работу выполнял супруг Анны, но, думаю, аналогичную по тяжести и схожую по условиям труда. Но меня это тоже не удивляет.

Меня даже не удивляет поведение маленькой девочки Нинки, которая постоянно клянчит у родственников конфеты, словно никогда их не видела. Эта девочка тянется к конфетам с такой же настойчивостью, как мужики прикладываются к бутылке. Но это меня тоже не удивляет.

Но вот что меня действительно поразило в повести, так это отношение ребёнка, девочки Люси к колхозному коню, на котором ей пришлось боронить участок поля. Дело происходило в военные годы. Этот конь был до того худ и запущен, что даже ходил с трудом от голода. И вот, когда эта коняга, которая и себя-то с трудом таскала, упала в изнеможении, то девчонка начала яростно пинать животное. Что это значит? Это значит, что девчонка видит в коне не живое существо, требующее сострадания, а просто колхозное имущество. Колхозное, не своё. Вот ведь как. И, в общем-то, нормальная, положительная советская девочка начала яростно пинать упавшего от бессилья коня. И, читая эту поистине безобразную сцены, подумал о том, что такое поведение к животному абсолютно недопустимо в частном фермерском хозяйстве. Да и сама повесть Распутина утверждает то же самое. Когда у соседки Анны, уже весьма старой женщины, пропала корова, та начала поиск. Несмотря на свои больные ноги, старуха обошла округу и всё расширяла и расширяла круг поиска. Конечно, ведь это её личная корова. А тут чужой конь. Равнодушие к не своей собственности видно даже по отношению к этому коню. Когда животное сломало ногу, то его хотели просто изничтожить. Конь убежал в лес и скрывался в лесу, пока нога не зажила. То есть, перелом то был вполне излечим, но никого в колхозе это не интересовало. Раз сломал ногу, то пусть и подыхает. Вылечился сам, хорошо, будем его дальше морить голодом и заставлять ходить за сельскохозяйственными орудиями. Что же тут удивляться, что СССР распался как карточный домик. Ведь подобное отношение к государственной собственности было далеко не только к колхозным животным, но ко всему, что не являлось своим, личным. По делам и закономерность результатов.