Старый исниец, управляющий городской канцелярией, расположился на балконе второго этажа Дома Собраний и взглядом, не выражавшим ничего хорошего, уставился на расположенную прямо напротив входную дверь Храма Мудрости. Из-за угла ближайшего дома появился неказистый человечек, шустро проковылял на своих подламывающихся ногах и, словно спьяну ударившись о дверь храма, застыл в раздумьях.
Взгляд старика приобрел осмысленно-недовольное выражение: «Опять этот вшивый мастер! Что, интересно, ему понадобилось в Храме Мудрости?» — думал исниец, буравя спину Мастера колючим взглядом. А тот вдруг словно почувствовал этот взгляд, ловко развернулся и приветливо помахал ему рукой.
— Приветствую Вас, мастер Хин! Как здоровье вашего почтенного дядюшки Ханка? — довольно вежливо поздоровался человечек, вспоминая старейшего из живущих родственника старого иснийца. — Он дома, или, как всегда в последнее время, предпочитает проводить утренние часы в «Собачьей лапе»? — спросил мастер Аст, словно нарочно напоминая иснийцу историю его недавнего унижения.
«Да чтоб вы оба... — мысленно плюнул мастер Хин. — Нашел о чем вспоминать!»
Эта гадкая история с собачьей лапой сильно вывела из себя обычно невозмутимого мастера Хина. Непонятно почему, но он воспринял эту ситуацию как дурной знак — предзнаменование грядущих неприятностей. Его репутации был нанесен невосполнимый урон, и, главное, некому было за это ответить. Нерадивого кабатчика, конечно, наказали, но смерть такого червя не смогла доставить мастеру облегчения. Лазутчики доносили, что у горожан нет более веселой темы для обсуждения, чем его неудачный обед. Мало того, история об этом уже вышла за ворота города, и соперники в других городах воспримут ее как знак его слабости и неумения управлять ситуацией. Смех над собой он не прощал никому, меры были приняты и самым голосистым крикунам его слуги позабивали рты собачатиной, да всем в рот собаку не заткнешь. Осталось только сжечь харчевню, но он решил сделать это несколько позже, чтобы всё вышло как бы само собой и не связывалось напрямую с его именем. Умные поймут, а остальным объяснят. Мастер Хин умел превращать свои потери в приобретения.
«И как это он сумел найти общий язык с этим нелюдимым великаном, Ханком? Вот уж хороша парочка — хромоногий калека и безногий громила», — размышлял исниец.
К слову сказать, мастер Хин сильно преувеличивал. От последствий давнего шторма мастер Аст почти совершенно излечился, разве что осталась легкая хромота, странным образом хорошо сочетавшаяся с плавностью его движений. Вот и сейчас старик с неудовольствием для себя отметил, что уже не может стоять на ногах более четверти часа, а этот маленький пройдоха и по сей день ловко шлепает на своих косолапых ногах. Да еще сделал для своего нового дружка удивительные протезы, благодаря которым тот встал на ноги. И именно это раздражало его более всего, словно калека Ханк вновь поднялся с колен, на которые его поставил мастер Хин.
Но внешне он довольно приветливо кивнул и неожиданно сильным для его преклонных лет голосом ответил:
— Приветствую и Вас, мастер Аст! — в вопросах соблюдения этикета старый исниец был неукоснительно точен. Со всеми, даже со своими врагами он придерживался доброжелательного тона, а уж смертельные враги, к коим с недавнего времени он причислял и хромоногого нахала, получали от него верх уважения. Мастер Хин был подобен змее, поджидающей жертву. Он годами мог раскланиваться со своими противниками, а потом внезапно наносил смертельный укол в наиболее уязвимое место. Вот и сейчас он наблюдал за противником, словно примеряя, куда его можно ткнуть побольнее.
Нет, на мелочи он не разменивался, если уж бить, так сразу насмерть, но знать слабые места жертвы было необходимо. Однако, куда ни глянь, мастер Аст представлял собой одно слабое место. Не было у него влиятельных доброжелательных родственников или могучих покровителей: говорят, он рано ушел из дома из-за своей неуживчивой сестрицы, с которой и по сей день поддерживал весьма прохладные отношения. Да и жил он в какой-то халупе за городской чертой, словно последний бедняк. Но он был непрост. Очень непрост, как это отчетливо видел мастер Хин.
За долгие годы своей жизни он хорошо научился различать противников. И этот был, однозначно, самым страшным из всех. До него было далеко даже неимоверно сильному Ханку, против которого в его лучшие годы и тридцать вооруженных воинов не могли устоять. Хин довольно сощурился — воспоминания о былых победах были его последней радостью в жизни. Сорок лет назад исниец, тогда еще молодой подмастерье, нехитрым ударом свалил с ног своего дядю, могучего Ханка, очищая путь к власти его брату, а значит, и самому себе. Он ловко устроил так, что на пути сильного, но простодушного родственника возникла недалекая ветреная простушка, в которую тот влюбился без памяти. А затем всё было просто: быстрая свадьба, рождение сыновей и утонувшая при ясной погоде лодка, с которой пропали все плывшие. Ханк пошатнулся, но устоял, и тогда немного погодя, на Празднике Жизни, когда скачки были в самом разгаре, под седлом его харга лопнула подпруга, и он попал под колеса боевой колесницы. Ханк упал и с тех пор так и не смог подняться, потому что сразу несколько наездников не сумели удержать разгоряченных лошадей. Он чудом остался жив, лишившись обеих ног ниже колен, но это было даже лучше. Ничто так не добавляет сил, как постоянное зрелище поверженного врага. А Ханк врагом не был, просто он был препятствием к цели, к которой неудержимо стремился юный Хин.
Потом были еще и другие, кого можно было и не вспоминать, хотя Хин помнил каждого. А вот следующим, кто ему отдаленно напоминал хромоногого Мастера, был собственный отец Хина. О, это был достойнейший противник! Отец сразу понял, в чем причина несчастий брата, но ни разу не выразил Хину ни свое одобрение, ни свое порицание. Еще бы, всевластный наместник Храма Трех Дорог, одноногий Кхур, отец Хина, был достойнейшим из достойных. Опасный, непредсказуемый, неимоверно хитрый и быстрый, как сама смерть, которая поджидала его с тех пор как в колыбели его дома появились наследники. Их было много, его братьев, но никого из них среди живущих ныне не осталось. Они гибли странным образом — от укуса пчелы в ухо, от мокрого пола в купальне, от жарких объятий горячей наложницы... Все они уходили быстро и освобождали место ему, мастеру Хину, которого знающие люди именовали Испросителем Смерти. И он славно послужил своей владычице, исправно поставляя на ее алтарь многочисленные жертвы. Прошло лишь десять лет изгнания после очередного неудавшегося покушения на отца, и Хин вернулся в город, чтобы закончить начатое. Он всегда доводил дела до конца. Доведет и это, и оно станет напоминанием всем, что в этом городе власть над жизнью и смертью людей принадлежит только ему и его Повелительнице.
Отец, вот кто оценил бы тот замысел, что зрел сейчас в голове мастера Смерти. Как жаль, что он не мог оставить его в живых! Двух властителей смерти не бывает, достойнейшим остается только один. Ах, с каким удовольствием мастер вспоминал эту битву! Он сделал всё и не пролил своими руками и капли крови. Просто получилось так, что внезапно по городу поползли слухи, и под троном Кхура закачалась сначала одна опора, потом другая... Самые преданные его помощники вдруг или бесследно пропали, или неожиданно переметнулись на сторону сына. И когда у него осталась лишь одна нога, отец уже не смог на ней устоять, не хватило ловкости. А вот Хин и по сей день сидит на троне, у которого только одна опора — это он сам, и надежнее которой нет на свете.
Хин вспомнил, как голову его отца несли на подносе, и от нее внезапно отразился крохотный лучик, словно мертвец захотел посмотреть на сына в последний раз. Такой же лучик он почувствовал и сейчас, а тогда он и пальцем не прикоснулся к голове поверженного противника и не трогал поднос, намазанный, как оказалось впоследствии, трупным ядом, от которого не было спасения. Таким взглядом смотрел на него когда-то отец, и такой же взгляд появился некоторое время назад у его дяди, в которого на склоне лет кто-то влил новую струю жизни.
Хин покинул пространство воспоминаний и мимоходом укорил себя за излишнее потворствование своей слабости. Не время и не место сейчас почивать на лаврах. С дядей пора было кончать — он становился слишком опасным. В принципе, Хину достаточно было щелкнуть пальцами, и голову непокорного родственника ему принесли бы на блюде, но он отвел ему иную роль в своей игре. Мастер Смерти сразу сопоставил яростный взгляд своего престарелого родственника со ставшими привычными визитами мастера Аста. Какое ему дело и откуда узнал этот хромой коротышка их семейные тайны, мастер Хин не знал, но чувствовал, что без этой поганой исмерийской собаки Аста здесь не обошлось. Он сразу понял, что перед ним появился достойный враг. С первого взгляда в его сердце поселилась ледяная ненависть к хромоногому мастеру. Но в то же время его сердце ожило, и по жилам побежала молодая кровь, как будто он снова, как в первый раз, вышел на арену — на бой до смерти.
Вот и сейчас, разом помолодевшим взглядом он разглядывал своего противника, к которому присоединился безногий великан, вынесенный четверкой преданных слуг. Полный ненависти взгляд дяди разбудил ушедшего в воспоминания племянника. Два поганца искренне расцеловались и исчезли за дверями Храма мудрости, а мастер Хин щелкнул пальцами и стал неслышно отдавать распоряжения слуге, появившемуся словно из воздуха. Выслушав поручения, слуга незамедлительно исчез, а старый исниец откинулся в кресле и удовлетворенно закрыл глаза. О нет, он совсем не спал. Его мозг работал как никогда четко и ясно, и всем своим нутром он ощутил — схватка началась, но первый шаг в ней сделал не он. И то было странно — обычно все играли по его правилам, но в этот раз первый ход врага он пропустил. «Значит, он еще сильнее», — подумал мастер Хин, и это его слегка встревожило.
Через четверть часа перед ним снова неслышно появился слуга:
— Они заказали в библиотеке трактат Каструса о кхалисской кухне. Сейчас читают главу «О ритуальных способах умерщвления змей». Ваш дядя сказал, — слуга слегка потупил голову, — дословно, что змею надо рубить с головы, а мастер Аст ему возразил, заявив, что у змеи может вырасти новая голова, а потому надо лишить ее почвы, на которой она живет. Более ничего интересного сказано не было.
— Это не твое дело решать, что интересно, а что нет, — свел брови мастер Хин, и слугу бросило в холод. — Что еще он сказал?
— Он только добавил, что тогда она уйдет сама и всё, — ответил слуга, и добавил, — насчет проверки кухни я уже распорядился.
Мастер отпустил наблюдателя движением бровей и крепко задумался. «Они готовились заранее», — понял он. Змея была давним символом его рода, а трактат о кхалисской кухне был также известным в узких кругах сборником тайных рецептур уникальных ядов, которые легко можно было приготовить под видом экзотического блюда. Чуть нарушил рецептурный баланс приправ — и всё, вместо чудесного яства получался смертельный яд, да еще такой, от которого умирали не сразу, если это требовалось. Всё взвесив, Хин решил, что пока несколько дней посидит на воде.
Через полчаса появился другой лазутчик, подобострастно поклонился и, не поднимая головы, сказал:
— Они вышли из Храма Мудрости и отправились в Дом Хорунга, покровителя птиц.
— Зачем? — резким тоном спросил мастер.
— За благословением, наверное, — не сразу нашелся с ответом лазутчик.
И снова легкий намек бровями, и слуга исчез.
А вот это было уже плохо. Мастер, будучи в числе немногих посвященных, знал, что Хорунг прежде всего был покровителем соколов, которые считались заклятыми врагами змей, и его благословение действовало не далее следующего полудня. Значит, все-таки решились мерзавцы всё сделать за один день и одну ночь.
— Они вышли и направились к мастеру Сину, — донес сообщение очередной наблюдатель. — И они, — слуга весь съежился, — заказали у него на завтра Ритуал Последней Песни.
— Для кого? — поинтересовался мастер.
— Не смею сказать, — совсем поник посланец, но повелительный взгляд старика выдавил из него правду. — Для Вас!
Слуга рухнул на колени и подставил шею под длань повелителя.
— Для меня? — широко раскрыл глаза хозяин.
— Да, мастер Аст сказал, что не далее завтрашнего утра, вы, мой господин, покинете нас навеки! — слуга распростерся ниц перед ним и, кажется, потерял сознание.
— Поднимись, глупец, — распорядился Хин, и слуга мигом оказался на ногах. — Я никуда не собираюсь уходить, тебе ясно? — сказал он шипящим голосом.
— Да, мой господин, — слуга помялся, — но это же мастер Аст сказал, а его слова всегда сбываются.
— Какая чушь! — зашелся в крике исниец. — Я не собираюсь умирать! Так всем и скажи!
Слуга мигом исчез, а старый Хин ощутил легкое беспокойство. Может, его уже отравили, и эти слова были специально сказаны для того, что поглумиться над ним?
— Моего врача! — тихо сказал он и закрыл глаза. Длительное обследование, которое провел доверенный лекарь мастера, не выявило присутствия в его организме каких-либо ядов. Попутно врач осмотрел тонкие поля правителя и сказал, что не видит в них поражений или следов внешних воздействий.
После ухода врача к мастеру вновь явился слуга.
— Из Дома Песни они отправились в Дом Приличий и заказали себе одежду. Ваш дядя — белую с красной каймой, а мастер Аст — белую с голубой каймой.
Мастер Хин задумался. Белая с красной каймой одежда на тайном языке знаков говорила о свершившимся мщении — «твоя кровь на мне», а вот синяя кайма, которую заказал мастер Аст, говорила о непричастности ее хозяина к смерти ушедшего. «Врешь! — подумал Хин. — Так я тебе и поверил».
— Затем они поехали в Храм Радости и завтра пополудни собрались посмотреть Танец Девяти Радостей в исполнении самого Хира Иста и его восьми воспитанниц, — продолжил доклад слуга.
Мастер Хин нахмурился. Мало того что этот танец исполнялся только после счастливого разрешения сложных ситуаций и стоил баснословно дорого, так он еще и символизировал освобождение жителей города от власти теней, к которым вне всякого сомнения относился и клан мастера Смерти.
— После этого они направились в Храм Творения и заказали строительство нового храма, который планируют возвести на этом самом месте, — сообщил слуга.
— На месте моего дома? — рассвирепел старый Хин.
— Да, — побледнел слуга, — именно здесь они хотят построить Храм Жизни.
— Что еще? — ледяным тоном спросил мастер.
— Далее они были у городского главы, беседа проходила за закрытыми дверями, и пока узнать ничего не удалось, — он низко склонил голову и отступил на шаг. Мастер скрипнул зубами.
— Затем они принимали омовение с наставником Храма Чистоты Дат Таром и после всего отправились в Дом Вкушения, где сидят до сих пор. И заказали «Битву змеи и птицы»!
— Кто победил? — тихо спросил мастер.
— Змея не выиграла, — еще тише ответил слуга и снова сделал шаг назад. — Всё закончилось в один удар птицы.
Мастер Хин закрыл глаза и попытался взять себя в руки. Его едва ощутимо потряхивало изнутри, что говорило о крайней степени внутреннего возбуждения и гнева. Ритуальное блюдо «Битва змеи и птицы» готовилось в исключительных случаях, и всегда ему предшествовал бой двух извечных соперников. На закрытую клетку-арену выпускали змею и птицу и готовили затем блюдо из проигравшего. На его памяти еще ни разу битва не заканчивалась так скоро, обычно соперники долго сражались, и кто из них уставал первым, тот обычно и проигрывал. Битва вызывала искренний интерес у зрителей, и на ней делали ставки.
— Каковы были ставки? — спросил он, как ему показалось, спокойным голосом.
— Один к десяти на змею, — тихо ответил слуга.
Мастер Хин крепко сжал зубы. Его власть рушилась. Он понял, что упустил из рук вожжи, которыми уже не первый год управлял этим городом.
— Что еще? — спросил мастер, видя, что слуга не уходит.
— Приходили справляться о вашем здоровье, — сказал он.
— Кто посмел? — сверкнул глазами старик. — И кто этот глупец, что заботится о моем здоровье, не боясь потерять свое? Что, так много жаждущих узнать об этом? — удивился он, глядя, как безмятежный слуга вытащил из рукава свиток и с поклоном вручил его мастеру.
— Только пятнадцать человек за последний час. А всего о вашем здоровье справлялись тридцать три раза. — ответил слуга и, покорный взгляду мастера, вышел из комнаты.
Мастер Хин вздохнул и откинулся на спинку кресла. Предупредительные слуги затворили ставни, разожгли лампы с маслом и укутали старика в теплое одеяло. Он закрыл глаза и глубоко задумался. Вдруг за окном противным голосом каркнула ворона, потом еще одна и еще. И скоро уже непрекращающийся птичий гвалт раздавался со всех сторон. Исниец открыл глаза, и перед ним оказался глава его охраны — левая рука мастера тени — шийтун.
— Люди? — спросил мастер.
— Все на местах. — ответил шийтун.
— Я не о людях спрашиваю тебя, Азрак! — взорвался в приступе гнева хозяин. — Кто там каркает? Откуда взялись эти вороны?
— Выясняем, — лаконично ответил глава охраны.
— Иди и узнай, кто это сделал, — сказал мастер Хин, — и принеси мне его голову.
— Будет сделано, — сказал шийтун и исчез.
Через три четверти часа всё повторилось. Только на этот раз вместо противного карканья ворон мастер услышал заливистый собачий лай. К его удивлению, в этих звуках он ясно различил радостно воющие нотки, да и лай собак скорее походил на смех, чем на обычное гавканье. Стража с трудом разогнала непонятно откуда появившуюся свору, но настроение мастера было испорчено окончательно. Более того, его ожидала бессонная ночь. Он знал, что теперь до рассвета не сомкнет глаз. А еще через час свой концерт под окнами дома дали коты. В отличие от птиц и собак эти умные бестии подкрались совсем неслышно и удивительно слаженно заорали мерзкими противными голосами. Больших трудов стоило страже очистить дом и близлежащие улицы от наглых тварей. Но самое странное было то, что назад в дом вернулись не все, кто из него выходил. Трех человек из охраны и двух доносчиков словно и след простыл.
Через некоторое время шум, подобный далекому плеску волн, оторвал мастера от его невеселых мыслей. Он то нарастал, то снова усиливался и наконец превратился в ровный гул.
А еще через мгновение появился глава лазутчиков Шак и совсем огорошил мастера.
— Что там за шум? — проскрипел усталым голосом Хин. — Начались волнения?
— Нет, люди вышли на улицы города и празднуют, — тихо доложил он.
— Что за повод? — спросил мастер.
— Они празднуют свое освобождение, — пояснил, помедлив, Шак, — от вас. Они всерьез полагают, что завтра на рассвете вы покинете нас. Так им сказал мастер Аст.
— Он сказал, и они поверили? — зашипел старый исниец.
— Люди всегда верят в то, во что хотят верить, — пожал плечами Шак, — но от этого они не становятся менее опасными, когда их ожидания не исполняются. Угроза реальна, вам следует покинуть город, пока еще можно!
— Это все он, этот негодяй Аст, — не обратил внимания на слова своего преданного слуги хозяин, — взбаламутил народ и надеется, что я в самом деле умру? Или сбегу? Ну уж нет! Утром посмотрим, кому из нас предстоит жить, а кому умирать.
— До рассвета надо еще дожить, — ответил глава лазутчиков, — я потерял шестерых человек только за последний час и еще десять за два предыдущих. Преимущество не на нашей стороне. Пора отступить.
— Ты преувеличиваешь силу черни! — отмахнулся мастер Хин.
— Мой господин, вы недооцениваете силу слова, которому верят, — первый раз в жизни возразил ему Шак.— Посмотрите, даже наши люди боятся. Впервые они столкнулись с тем, что выше их понимания. Они считают, что так распорядилась судьба и ваш срок пришел!
— Да нет никакой судьбы! — взвизгнул старый исниец. — Я сам судьба, я — ваше прошлое, настоящее и будущее. Я просто не могу умереть завтра!
— Все мы смертны, — сказал глава лазутчиков, — но это решение всегда принимается свыше. Мы лишь проводники высшей воли.
— Смотрю, и ты стал любителем пустых размышлений, — скривился хозяин, — или ты забыл, что в этом городе есть только воля нашей Повелительницы и мое слово?
— На все есть воля богов, — сказал Шак, — но лишь немногие говорят их голосами.
— Я, только я имею право голоса в этом городе! И никто более! — закричал Хин. — Только я могу говорить от имени Повелительницы!
— Говорящий от имени богов не знает их волю и не имеет своей, — твердо возразил глава лазутчиков, — а говорящий именем бога творит его волю одним только словом.
— К чему попусту тратить время? Скоро увидим, — сказал мастер Смерти и холодным немигающим взглядом уставился на строптивца, вычеркивая его из круга Теней. — Ты свободен! — произнес он ритуальную фразу клана, обрекающую человека на смерть.
— Я — свободен! — стукнул себя в грудь кулаком Шак. Мастер сузил глаза, этот жест означал, что отныне свободный воин будет сражаться за свою жизнь сам. Жест покорности — ладонь, прижатая к сердцу, — не был показан, а значит, воин не хочет милосердной смерти и готов бороться до конца.
— Иди, — сказал ему мастер, — я придумаю для тебя что-нибудь особенное.
Шум за окном не умолкал, даже наоборот усилился, и скоро разгоряченная от небывалой свободы и радости толпа очутилась у ворот дома Хина. Люди впервые в жизни почувствовали, что, оказывается, бояться было нечего, если все они собрались вместе. Впрочем, на штурм дома они не пошли, да и незачем было это делать, поскольку все в городе знали и твердо верили, что их ужас кончился, а будет ли жив этот страшный старик-убийца, их уже не интересовало. Для них он уже был мертв, потому что люди избавились от страха смерти.
Мастер Аст, выступая на городской площади, доходчиво рассказал людям простые истины о всесилии любви, о радости жизни без страха и о том, что люди сами творят свою судьбу, а смерть — это вовсе не конец для праведной жизни. И еще он сказал им о том, что даже боги не вмешиваются в то, что делают люди, оставляя им право выбора.
— У каждого из нас есть судьба, которую мы выбираем своими ежедневными поступками, — говорил мастер Аст. — Каждый день человек совершает выбор, который ведет его или к вечной жизни, или к вечному забвению. И только от него зависит, куда он придет в конце пути.
Мастер Хин, которому слуги в точности передали слова мастера Аста, только презрительно сощурился и растянул рот в кривой усмешке.
— Много он знает, этот выскочка-проходимец! — возмутился старый исниец. — Да никто в целом мире не знает свой час и срок! Скоро уже рассвет, там и посмотрим, кто из нас окажется прав!
Время шло, горожане постепенно разошлись по домам, и только ночь перевалила за половину, как мастер Смерти ощутил знакомое присутствие. В комнате стало невыносимо холодно и запахло сырой землей.
— Зачем ты пришла, Повелительница? Я тебя не звал и не приносил ритуальной жертвы! — подскочил с кресла до смерти напуганный внезапным появлением Нежданной Гостьи мастер Теней.
— Твое время пришло, — раздался знакомый ему тихий шепот, в котором Хину почудилось скрытое удовлетворение.
— Как, разве мое время кончилось? — задрожал мастер Смерти. — Постой! Разве не я был твоим самым преданным слугой все эти годы? Я же еще не всё завершил!
— Многие оставляют свои дела неоконченными, — улыбнулась Хозяйка Вечности, — но важно только одно — сделал ли ты главное дело своей жизни? Если да, то остальное тебе не важно, а если нет, то на это у тебя уже нет времени. Я, Мать Времени, говорю тебе, что твое время истекло, осталась только одна капля.
— Но разве не я преданно служил тебе все эти годы? — взял себя в руки мастер Смерти.
— И за твою преданность я решила вознаградить тебя. Я сама подарю тебе поцелуй вечного забвения, — сказала Повелительница.
— Вечного забвения? — Хин посерел. — Но ты же обещала мне поцелуй долгой жизни!
— Я целовала тебя много раз, — ответила Хозяйка, — из жизни в жизнь ты шел этой дорогой, и вот она кончилась.
— Но разве я этого хотел? — закричал старик. — Разве я знал тогда, что эта дорога ведет к забвению? Мне говорили, что эта дорога без конца!
— Ты верил в то, во что хотел верить, — улыбнулась Повелительница, — но всё в этом мире имеет свой конец. И он приходит к каждому рано или поздно. Человек сам выбирает, где окажется в итоге. Ты шел долгим путем, но и он кончился.
— Но я прожил всего какие-то жалкие десять жизней! Разве это справедливо? — задрожал Хин.
— Достаточно и одной, чтобы обрести бессмертие, — сурово сказала Хозяйка, — не хватит и сотни, если однажды свернул не туда. У людей есть лишь одна дорога, вперед к Свету или назад в Тень, а идет ли по ней человек и куда — это его выбор.
— Но разве ты откажешь своему слуге в такой малости, как возможность прожить еще один день? Только один день, я большего не прошу! — закричал он в предвкушении ужасной кары, которой подвергнет всех, кто посмел противиться его воле. Он утопит город в крови, решил Хин и память о самом страшном мастере Тени сохранится в веках.
— Нет, — сказала Повелительница Смерти, — я дарю смерть, а жизнь дарит всем только Единый. Ты сжег свою душу в темном огне мимолетных желаний. В тебе нечему больше жить.
— Но ты же обещала меня предупредить за день до своего прихода! — взмолился мастер.
— А разве ты не слышал, о чем говорит город? — улыбнулась Хозяйка Тени.
— Но это же были глупые бредни умалишенного! — сказал Хин, чувствуя, как горло сжало спазмом. — Кто же знал, что этот негодяй Аст не врет? — он в бессилии опустился в кресло и почувствовал, что силы покидают его, а глаза покрываются серой пеленой. — Но хотя бы скажи мне, откуда он знал? Или это он сам решает, жить мне или умирать?
— Нет, старик, — ответила Владычица Смерти, — решает Единый, а все мы только следуем Его воле.
— И даже ты? — прохрипел Хин.
— А я и есть Его воля, просто ты этого так и не понял, — сказала она.
— А он? — выдавил из себя последний вопрос мастер.
— А он — Его глас, — и это было последнее, что услышал умирающий мастер Теней, ощутив на губах холодный как лед поцелуй Дарующей Последнюю Милость.
Ранним утром с первыми лучами солнца во двор Дома Собраний четыре носильщика внесли на паланкине старого Ханка. Он внимательным взглядом осмотрел покинутый всеми дом и легко встал на свои несгибающиеся из-за протезов ноги.
— Странно, солнце взошло, а весь город спит! — сказал он с широкой улыбкой.
— Ночь прошла, и они проснутся! — послышался от ворот знакомый голос, и Мастер Аст быстрым шагом прошел во двор.
Старый Ханк посмотрел на крыльцо балкона, на перила которого слуги в соответствии с древними обычаями положили тело мастера Хина, и сказал:
— Ты был прав, мастер Жизни, время Тени кончилось. Но тени исчезают на рассвете, а затем появляются в сумерках вновь.
— Тени появляются там, где нет места свету, — сказал Мастер Аст, — а там, где ярче огня горят души людей - тени места нет!