Котовская пролетка

Параной Вильгельм
Ровно в двадцать пятой године это вылезло.

В посред становления большевицкого помприва.
 
На Сухоннеческой улочке.
 
Где ковыляла без разбору серая трёхглазая псина Жилка.

От коей шарахались как то соловелый сир, так и ясный жмот в отороченной бутузке.
 
Так вот был там подобно герою подло сгубленный зажиточной нечистью знаменитый на весь Бессарабский вычул - сам - то есть Гришка Котовский.


Линчевала шибко
августовским днём
невиданная ряса провидения
за миг до расстрела. 

А солнце весило аж целковый градус
и выжигало нестерпимо макушку.
 

Жар омутом сказался в глазах Гришки,
и блики прошлых вёсен прояснились пред взором,
как венчаные убранства золотых куполов.


Гришка на срубе возле хаты. Подле мякитник, сбацанный для дозору, и наколыш, на котором вертихвостая рубаха, пляшет на свежем ветре, задувясь от разлапистости.
 
Княгиня Контактузина - рыжая самовольная баба, у которых справно служил управляющим Гришка, заглядывалась на того день ото дня весть.

- А пойдем-ка, котик погуляем, - бросалась Гришке княгиня, завлекая прелестями, - али дурака боишься?

Синекрылая чайка билась по небу, когда Гришку дубасил до черноты  князь Контактузин. После нагнав взашей сапогом князь выгнал Гришку из вон, пригрозив содрать шкуру с морды, если заявится нове.

НоГришка не вняв угрозы, забрался ночью под выдан коровий в имение Контактузиных.
Там, где частенько справлял нужду князь.
 
И под бледный наст лунного позема снес башку  князью с плетей.

Опрокинув бесчувственное тело прямо в свинячью жучву подсыхать.


Прыгали по перемётам горбатой площади, запятнанные в глине трамваи, когда Гришку брали на поим.

Сидел одинокий старик на Пятницкой лавочке, припалив грусть подбородком трости, когда Гришка лесом, сквозь колючую бурю обвивал дорогу.

Пищали детские голоса, по Курляндской, рассекая накрест переголосками площадь, когда Гришка уже соображал с целой дюжиной таких же недоимков, как сам, веселые дела.

Не только грабили, гуляли, да стреляли, но и  спасли ажно двенадцать сподвижников, гонимых под мясо в Кишинёвскую тюрьму стынуть. 

Конвойного Парнаса закалывать наотрез не стали, а нацарапали на лбу его горькую правду: «Освободил арестованных Григорий Котовский».

И отпустили в поле межу подбирать.

А подузнав у какого-то освобожденного за пиршеством, что у того хвост остался, да котьма, что сгорела хата, да одна ему тюрьма,  дал погорельцу денег под ура и спровадил строиться.


- Брось благодарить, Котовского не благодарят.


Продолжение следует…