- Вам в номер 2119, на 21 этаже, - любезно сказала мне белокурая девушка за стойкой администратора в гостинице «Венец», и выдала гостевую карточку. Охранник у лифта лениво окинул меня взглядом, кивнул - проходи, и уставился в пустынный в этот предвечерний час вестибюль.
С мягким гулом лифт вознес меня на 21 этаж, к Игорю Петровичу Золотусскому. Час назад я созвонился с ним, и мне повезло договориться о встрече. Бросив все дела, я поехал в «Венец», где он остановился, перебирая в памяти его статьи и обдумывая начало разговора. Игорь Золотусский, крупнейший наш критик-гоголевед, и земляк – он закончил в свое время 1-ю ульяновскую гимназию - приехал на кинофестиваль имени Валентины Леонтьевой со своим фильмом о Карамзине, но сблизились мы с ним на Гончарове, на новой (вернее, хорошо забытой старой) трактовке его главного героя – Ильи Обломова. Ему понравилась моя статье об Обломове, которую я передал ему в прошлый его приезд в Ульяновск, и он разрешил звонить ему на сотовый.
- Вы пришли раньше, чем мы договаривались, ну да ладно, проходите, - встретил меня у порога номера Игорь Петрович. Он был одет по-домашнему, кажется, в спортивный костюм. Я узнал хорошо знакомый мне по его фильмам о русских писателях большой с залысинами сократовский лоб, кустистые брови, из-под которых выглядывали черные угли глаз. Его очень обаятельный внимательный взгляд, казалось, глубоко проник в душу, однако с ним несколько контрастировали четкие, немного металлического оттенка нотки его насыщенного глубокого голоса. Недавно он отметил свой 80-й юбилей, но я никогда не дал бы ему этот возраст, не прочитай о нем в «Литературной газете».
Он прошел в номер, и я с волнением переступил порог его временного пристанища. Это была очень скромная маленькая комната, в которой едва помещалась кровать. («Вот такое же место занимает сегодня в мире классическая русская литература», - мелькнуло у меня в голове.) Громадный допотопный телевизор украшал собой весь «красный» угол комнаты. Небольшое свободное пространство было у окна, из которого выглядывали крыши домов и синяя полоска Волги. Около этого окна мы и устроились, и я забыл о времени, и о том, что хотел включить диктофон на сотовом – забыл напрочь. Но память услужливо прокручивает раз за разом эту памятную для меня встречу, так что она как-то сама собой вылилась на бумагу.
Я начал разговор с «обломовских» новостей. Рассказал о нашем литературном «Обломов-клубе», объединившем нескольких журналистов, литературоведов и библиотечных работников. Что это наш символический корабль, литературная «Паллада», на котором мы подняли обломовское знамя «покоя и свободы» в нашем еще по-добролюбовски штормовом для образа Обломова читательском море. Что Ольга Шейпак написала недавно роман «Федор Абломов» по мотивам романов Гончарова, как он обсуждался на «Обломов-клубе». Вручил ему журнал «Мономах» со своей статьей об Обломове и значок «Заслуженный обломовец», которому он, кажется, был особенно рад.
Золотусский зацепился за слово «литературовед», в том смысле, что он не имеет к нему никакого отношения:
- Я не люблю слово «литературовед», в России не было литературоведов до самых последних времен, а была литературная критика. Я всего лишь любитель русского слова.
Сам Золотусский, судя по его гоголевским и другим статьям, принадлежит, несомненно, критике, а его неудовольствие объясняется, кажется, тем, что он ощущает себя последним ее могиканом. Он по-стариковски симпатичен, его голова гордо сидит на плечах, так что видишь только ее; и живо напоминает маски древних греков - так же сурова на вид, и его характер соответствует этому внешнему виду. Однако когда он увлекается разговором, сразу преображается, черты лица смягчаются улыбкой, особенно если разговор ему по душе.
Игорь Петрович занимался сначала творчеством Гоголя, потом полностью «переселился», по его словам, в «золотой XIX век русской литературы», которая во многом ведь и «вышла из гоголевской шинели». После Карамзина он задумал фильм о Гончарове, а его невозможно представить без главного его творенья – фигуры Обломова. Принимая главный приз фестиваля за первое место фильма о Карамзине «Несть лести в языце моем» в своей номинации, Золотусский заявил уже новый фильм о Гончарове, и произнес фразу-пароль, объясняющую направление этого фильма: «Я люблю Обломова».
Мы заговорили об Обломове, что он представляет собой во многом символическую фигуру – Игорь Петрович об этом горячо высказался - вспомнили эпизод с пощечиной Обломова Тарантьеву, упускаемый из виду, кажется, всеми толкователями этого образа. Что все домашние тогда без раздумий приняли сторону Обломова.
- Тарантьев – само слово-то какое неприятное. Кем он был Обломову? Земляк…
Вспомнили эпизод, в котором Обломов весь как на ладони, как и его различие со Штольцем.
«Как ты можешь принимать это животное (Тарантьева – автор.)?» – спрашивает Штольц Обломова. - «Как ты можешь так, Андрей! Он ведь тоже человек», - отвечает Обломов.
Подготовленный мой вопрос был о соотношении фигур Гоголя и Гончарова. Золотусский живо отреагировал, что Гоголь с Гончаровым, конечно же, родственные души, как и Обломов и гоголевский Шпонька, и старгородские помещиками. Отметили, что они были последними большими русскими писателями, которые верили в Бога, просто верили, без сомнений Ф. Достоевского и самомнения Л. Толстого.
Современник Гоголя критик Фаддей Булгарин назвал его «Рафаэлем пошлости». Золотусский писал, что в действительности это похвала Гоголю, который предпочел обыкновенное – необыкновенному, сознательно пошел на этот «писательский нерасчет», но он-то и указывает на его великость. На его уникальную способность на сниженном материале показать высокие порывы души человека, и вызвать к нему уважение.
Но ведь то же самое мы находим и у Гончарова, все его романы на «О»: «Обыкновенная история», «Обломов», «Обрыв» - «обыкновенные», но выходят при этом на необыкновенно большие обобщения.
Игорь Петрович сидел, откинувшись в низком кресле. «Он несомненно живой классик, - промелькнуло у меня в голове, - живой осколком классической русской литературы, случайно оказавшийся в нашем упадочном веке. Он понимает, что он – уходящая натура, и смотрит поэтому печально и строго, словно спрашивает: кто же идет на смену?»
Он знает цену своим словам, и говорит медленно, веско, очень отчетливо и его речь завораживает – так сегодня уже не говорят. Я заглянул в свою шпаргалку с вопросами, и напомнил ему слова Розанова о Достоевском: найдет последнюю сволочь на Руси, вцепится в нее, и облизывает со всех сторон, - хотя Розанов был поклонником Достоевского. Золотусский помолчал, потом медленно проговорил:
- Розанов был большой ум…
Розанов в свое время обрушился со страшной критикой и на Гоголя, он находил его смех унижающим, уничтожающим. За этот смех Гоголя хвалил Белинский, а потом подверг остракизму в своем Письме за его отступничество от этого смеха в «Выбранных местах из переписки с друзьями». Гоголь и Белинский, дружба, обернувшаяся ссорой. Ссора Гоголя и Розанова… Русская литература была общественной трибуной в XIX веке, поэтому актуален по сию пору розановский вопрос: насколько ответственна русская литература за катаклизмы в России начала ХХ века?
- Виктор Ерофеев (писатель, ведущий литературного «Апокрифа» на телеканале «Культура» - автор.) обвиняет сегодня в этом русскую литературу, и во многих других грехах, - говорит после паузы Золотусский, и по его тону видно, что на этот вопрос у него ответа пока нет.
- Но ведь надо же дать какой-то ответ на этот вопрос, он не может остаться без ответа. Слово лечит, но может ведь и калечить, как определить эту грань, и как тут быть?
И разговор пошел о том, что пришло время снять клеймо «реакционности» с консервативного направления русской литературы и ввести ее в широкий оборот. Карамзин, Гончаров, Гоголь, Лесков, Бунин, Розанов и многие другие великие писатели России пострадали, и страдают до сих пор от этого клейма. А вместе с ними страдает и современная литература, которая в результате похожа на птицу без крыла. Вроде и машет этим крылом, но взлететь не может, и не сможет. Но здесь начинается уже политика, и не только литературная…
- Журналисты недавно спрашивали меня, по телефону, как я отношусь к программе «десталинизации»? Я плохо отношусь к Сталину, моя семья сильно пострадала от него, но я плохо отношусь и к десталинизации. Нам нужна сейчас дегорбачевизация и деельцинизация, - отвечал я. Эти мои слова пошли гулять по Москве, - с видимым удовлетворением вспоминает свое недавнее интервью Игорь Петрович.
Я рассказал ему еще и о своем последнем нелитературном увлечении - идеей пассионарности и Львом Гумилевым, Золотусский внимательно слушал, потом обрадовал меня, сказал: «Я все понял о пассионарности, в Москве есть люди, с которыми я разговариваю вот как с вами», - хотя трудно сказать, насколько серьезно он это сказал.
- Вы не родственник Каменева в Хабаровске? Я работал с ним когда-то в одной редакции… - вскидывает вдруг на меня глаза Игорь Петрович. Я отрицательно мотаю головой - у меня никогда не было родственников на Дальнем Востоке - и задаю уже давно мучивший меня вопрос:
- А Вы знаете, что у нас имя Карамзина связано с сумасшедшим домом? Он у нас имени Н.М. Карамзина. Золотусский среагировал мгновенно:
- Да вы что! Это безобразие! Я обязательно поговорю об этом с вашим губернатором, он оставляет впечатление открытого, доброжелательного человека…
Наконец он надолго замолчал, я стал прощаться. Пожелал ему здоровья, побольше здоровья. Он улыбнулся из-под бровей:
- До свидания, еще встретимся.
На память об этих примерно двух часах, проведенных с Золотусским, у меня остался его автограф, на его же книжке «Н.В.Гоголь. Проза. Статьи». Он обрадовался, увидев свой сборник, хотя и очень потрепанный, который я, готовясь к встрече с ним, захватил с собой. И написал на его начальном чистом листе очень характерным мелким почерком: «Виктору Ивановичу Каменеву с верою в его силы. Игорь Золотусский, май, 2011». А еще остались две фотографии, неудачные, я снимал нас обоих с вытянутой руки, и почти обрезал Золотусского. Но кусочек Золотусского на них все-таки есть, и мы там рядом.
На следующий день в программе кинофестиваля стояла демонстрация его фильма о Карамзине в кинотеатре «Люмьер», и встреча со зрителями. Маленький зал «Люмьера» был переполнен, а после показа фильма Золотусский рассказывал о Карамзине, Александре Первом и Гончарове. О том, что Гончаров по своему эпическому дару стоит рядом с Толстым, а Чехов в своем табели о рангах в русской литературе присвоил Гончарову звание «тайного советника», то есть генерала, и поставил перед Л. Толстым, что в своем следующем фильме он расскажет о Гончарове, к его 200-летнему юбилею.
…Вот так, этой встречей, закончился звонок на мой сотовый телефон из Москвы в одно прекрасное солнечное морозное зимнее утро, в заваленном снегом старом ульяновском парке, когда незнакомый голос не спеша твердо произнес: «Здравствуйте, говорит Игорь Золотусский, я прочитал наконец-то вашу статью об Обломове, и вот звоню, оказывается, мы с вами единомышленники…»
25.06.2011 Ульяновск, опубликовано в журнале "Мономах" (с сокр).