Мы с ним тут прыгали в длину. Простой прыжок и тройной — кто дальше. На влажном песке было легко пальцем отмечать результат. С разбега надо было отталкиваться от мокрого песка и в сторону дюн прыгать в мягкий. А результат отмечать палочкой, положив ее на место приземления . Я, занимавшийся легкой атлетикой, прыгал дальше, но годы шли, форма терялась, и в одно прекрасное лето он меня перепрыгнул.
Я удивился . “Ну–ка, ну–ка ”,— сказал я себе и прыгнул изо всех сил. А он опять на полступни дальше. “ Да он тут тренировался, пока я отсутствовал, чтобы меня сделать, когда приеду ”,— подумал я тогда, но промолчал и смирился . У меня вообще характер другой, я предпочитаю состязаться с самим собой. Себя, короче, побеждать. А его стихия: как раз наоборот — конкуренция . Ставит он, к примеру, цель, чтобы на его концертах всегда был аншлаг, и эта цель достигается . Ставит цель добиться популярности не меньшей, чем у первых лиц нашей эстрады, и выполняет. И даже ничтожная задача — перепрыгнуть друга Качана — решается до тех пор, пока не решится .
Пару лет назад я тоже решил обрести некое подобие спортивной формы и начал делать гимнастику, двадцать — тридцать упражнений, не важно когда — утром, днем или даже вечером. Получалось, что делаю иногда вечернюю зарядку.
И приехал я тогда в Ригу на гастроли. Поселили нас в Юрмале, прямо на берегу моря . Вышел я к вечеру на берег, народу почти не было, сентябрь, сезон окончен. Но не для меня — когда я еще сюда попаду? Теперь ведь это чужая страна.
Пункт проката пляжных принадлежностей, как ни странно, еще работал. Я заплатил один лат и взял белый пластиковый шезлонг. Развернул его к заходящему солнцу, приподняв изголовье, чтобы солнце смотрело прямо на меня, а я прямо на залив. Лег в шезлонг, солнце медленно падало в залив. “ Вот и счастье, — подумал я ,— и больше ничего не надо. Я это люблю почти до слез ”.
Чайки орали, как весенние коты, нагло и призывно. “ И по помойкам они роются не хуже голубей ”,— лениво и некстати проплыла мысль и погасла в красно–зелено–голубой закатной дорожке от солнца ко мне. Некстати, потому что нечего примешивать к счастью грязные жизненные реалии. Оказывается, в Библии нет такого термина “ счастье ” , а есть “ совершенная радость ”. Вот–вот, именно так: радость моя была совершенна и спокойна, я чувствовал себя единым — с этими дюнами, соснами, солнцем, морем; я был крохотной и не самой лучшей частью этого пейзажа. Вот так в совершенной радости провел я полчаса. Затем решил выполнить долг перед собой и сделать вечернюю зарядку. У моря — что может быть лучше! Когда дошла очередь до приседаний, гармонию природы нарушил неприятный хруст в коленных суставах. Но все–таки он был не так слышен, как в квартире: море заглушало. “У него–то колени не хрустят ”,— подумал я не с завистью, а с уважением к физической культуре моего друга. Через несколько дней он тоже сюда приехал, и мы встретились на спортивно–пляжном полигоне нашей юности.
— И как ты себя чувствуешь, — спрашивает он, — на берегу Рижского залива?
— Хемингуэя вспоминаю, “Старик и море ”...
— Ну, знаешь, — говорит Задорнов, — и ты не совсем старик, и это не
совсем море.
Мы сидим на песке и болтаем. Прыгать будем позже.
— Что это у тебя на руках? Комары искусали? — спрашивает он.
И мы разговариваем о комарах. Я начинаю развивать мысль о том, что рижские и московские комары — модель рижской и московской жизни. Рижские комары никуда не спешат и не суетятся . Они знают, что их терпение и солидное поведение вознаградятся ужином, когда этот ужин заснет. Они не жужжат над ухом, а пролетают мимо, словно вы их вовсе не интересуете, садятся где–нибудь неподалеку и спокойно и терпеливо ждут. Московские же комары истеричны и суетливы, особенно те, что в центре города. Они даже никуда не садятся, а если садятся, то нервно взлетают при малейшем движении. Борьба за пропитание делает их необыкновенно вертлявыми, их убить почти невозможно, потому что очень трудно попасть. Кроме того, даже один–единственный комар своим судорожным поведением создает впечатление, будто их десять. Он противно пищит прямо в ухе именно в тот момент, когда ты засыпаешь, ты в полусне бьешь себя в ухо без всякой, впрочем, надежды на результат; в ухо, конечно, попадаешь, в комара — никогда; и через минуту опять писк и опять нельзя заснуть. В ярости ты включаешь свет и откидываешь одеяло, предлагая комару уже нажраться и успокоиться, не мешать спать. Ан нет! Не садится, гад, боится, его инстинкт выживания и тут побеждает. Они из–за этого инстинкта даже мутировали; ей–богу, я видел у себя на кухне такого комара–мутанта. Он сел на розетку с вареньем, опустил туда хоботок и — что бы вы думали — лопал варенье! Крови им уже мало, им десерт подавай и вообще все, что можно урвать в наше трудное и для комаров время .
У Михаила глаза загораются . Это же тема! Ну чем, скажите, отличаются комары рижские и московские в своем поведении от людей — рижан и москвичей? Сколько общих черт! А сибирские комары? — развиваем мы тему дальше. Они же кидаются на человека без всякого страха; их совершенно не волнует, будут они убиты или нет. Пикируют и садятся бесхитростно, с простодушной прямотой. О–о! здесь о многом можно подумать.
Мы хохочем и бежим к воде. Мы — те же, что и тогда, нас смешат или печалят все те же вещи, мы не переменились. Хотя очень многие наши друзья той поры переменились совершенно, почти неузнаваемо. И мы с ними больше не встречаемся .
Поговорили и об этом. Уходил теплый осенний день у моря, один из по–следних дней бабьего лета. Вот точно так естественно и печально уходит из твоей жизни чья–то другая жизнь, и ты даже не огорчаешься — все нормально, так и должно быть. Только почему в уходе лета, человека и жизни есть что–то общее, от чего ты всякий раз провожаешь лето так, будто видишь себя в этом желтом листе, в этих лысеющих деревьях, в этом море, которое все холоднее, в этом пляже, который постепенно пустеет... Даже тогда, когда тебе двадцать пять, ты все равно об этом думаешь и пробуешь на вкус у Рижского залива этот опасный коктейль из любви и тоски...