Сон... Противный голос, больше смахивающий на гнус, поскребся об обложку, раззявил свой красненький треугольненький ротик, отчего стал похож на орущего котенка, дернул усами – у него были так же усы, редкие и подстать противные – и спросил подозрительно:
– Чего это вы тут? Чего это вы тут понаписали такого?
– Какого? – быстро переспросил я, посчитав, что на расплывчатые вопросы следует отвечать расплывчатыми же ответами. – Какого? Чего? Где?..
Голос в свою очередь поспешил показать личную осведомленность в затронутой теме и тоже не растерялся:
– А вот! Вот же, видите? Здесь и здесь. А еще здесь, видите? И тут. А?
– Чего – «а» ? – спросил я, уже нервничая.
Но Голос в процессе беседы – если, конечно, эти условные реплики можно было назвать беседой – неожиданно для меня вдруг обрел... руки. Желтые маленькие лапки-хватайки, коими он мял, хватал, перехватывал серую истрепанную книженцию.
– Узнаете? Узнаете? Рома-анчик ваш. Ведь узнаете!
Желтые лапки, напрягшись, выгнули книгу. Странички, мягкие, но еще способные, оказывается, шелестеть, быстро-быстро замелькали перед моим лицом, образуя веер. Где-то в середине Голос остановил их стремительное перелистывание.
– И что же? – сделал я вид непробиваемого классика.
– А то! – заявил Голос. – Вот вы здесь написали! Это ведь вы написали? – Он ткнул в буквы миниатюрным пальчиком и предупредил: – Не отвертитесь!
Я не отказывался от своего родного, тем-более уже согласившись с автобиографической привязкой.
Однако, не найдя ничего более разумного, я опять повторился:
– И что же?
– А то! – повторился следом и Голос. И снова сказал: – Не отвертитесь!
Некоторое время мы провели во взаимном молчании. Только Голос потратил секунды тишины на отращивание из ничего огромных мясистых ушей розового отлива, а я же просто-напросто обиделся: Голос, по-видимому, знал обо мне все, а сам я о странном происхождении нового собеседника мог только догадываться. В чем его сию же секунду и упрекнул.
– Значит, – заявил я прямолинейно, – вы мне изволите сниться, уважаемый Голос?!. Только – смысл, объясните, каков же смысл, если вы, откровенно говоря, не кошмар...
– Не кошмар, – прогнусавил, соглашаясь, собеседник.
– … и не романтическое приключение.
– Да уж, не приключение мы, – согласился он опять.
– Так какого же лешего, многоуважаемый Голос, вы изволите мне сниться? Ведь я же забуду о вас, едва проснувшись.
Голос похлопал на это внезапно проклюнувшимися глазками – красными – и так же гнусавенько изобразил нечто вроде иронического смеха. Новорожденные буркалы его при этом все гуще и гуще наливались бордо.
– Не стоит устраивать шумных дебатов относительно моей мало достойной персоны. Давайте лучше поговорим о вас.
– Обо мне? – я, впрочем, не удивился. Другой вопрос: как – хорошо или плохо?
– Это ведь вы? – … – Это вы написали? – … – Это вы написали столь наглое по своей сути заявление на мое имя?
- ???
– Значит, это были вы.
Я пожал плечами, сказав:
– Простите, но я не совсем...
– Совсем-совсем! – перебил Голос его слабенькие сомнения. – Вы уже давно – совсем!.. Заявление с требованием предоставить вам покой... И вот ваша цитата: «... покой для, – какая глупость! – достижения смысла жизни.» Нет, это же надо, докатиться! Сколько вы выпили перед тем, как написать подобную чушь? – Голос пытался пафосно восклицать, но выходили у него лишь гнусавые вопли. В результате он оставил свои тщетные попытки. – Не отвертитесь! – заключил он.
Голос вдребезги разбил мои дилетантские представления о философии.
Я внимательно изучал его желтую мордаху, напоминающую в тамошнем сумраке восковое лицо скульптур, дивился ее мультяшным чертам, пока вдруг не сообразил, что сам в это время чему-то идиотически улыбаюсь.
– Гм, – сказал я. – И что же?
Однако, игра в классиков уже не проскальзывала.
Голос не ответил «а то!», и тем лишь упрочил явное свое превосходство в беседе. А тембр его – так мало ли, тембр... Гундение в нос не мешает верховодить в обществе.
– Вы полагаете, уважаемый Голос, что к стремлению познать смысл жизни возможно лишь докатиться? Простите, но я думал иначе, я откровенно пробовал достичь его.
– Достичь?! – Лопоухое изображение явно посмеивалось надо мной и с этой усмешкой незаметно облачалось в детали разноцветного костюма. Под гладким восковым подбородком появился сиреневый галстук. – И у вас получилось? Вышло? Вам удалось?
Сегмент ядовито-зеленой рубашки растекся от галстука в стороны и обрубился идеальными лацканами кремового пиджака. На голове собеседника, будто на грибе, так же мультипликационно выросла шляпа.
– Не удалось, – откровенно признался я. – Мне не хватило для этого покоя и тишины.
– Ах! – красные буркалы псевдоиспуганно вылезли из орбит. – Ах, какая досада! А вас, значит, надо бы обеспечить? Вам надо бы подготовить перинку, накормить малиновым вареньем и поставить горчичники!.. Почему же, если вам ничего не удалось, вы не спешите отказываться от своего наиглупейшего романчика? Зачем вы утверждали сегодня его правдивость и, тем-более, его биографическую подоплеку? Разве вы лично были знакомы с доктором Авари? Вас зовут Венцо? Вы проникли из прошлого в наши дни?..
Обилие громких вопросов ничуть не загнало меня в тупик.
– Может быть, – сказал я неопределенно, после чего замолчал.
Голос устал дожидаться ответа.
– Что значит «может быть» ? – вскипел он, вставая на вполне существующие ноги.
Синие брюки со стрелками зачем-то были подвернуты у самых ботинок, оголяя желтые голени и не пряча ярко-красного цвета носков. «Что за счастье в лиловых ботинках?» – хотел было спросить я, задержавшись взглядом на его обуви.
– Вы призываете меня отречься, уважаемый Голос? – Голос не отвечал. – Так я заявляю вам, что не смогу отказаться от того, что с таким трудом вырвал из собственной памяти. И если вы вправе наложить на мое заявление резолюцию, я умоляю вас скорее сделать это! Хорошо, я не стану впредь достигать чего-то, не стану искать смысла и иметь личное мнение. Я переквалифицируюсь в бесстрастного наблюдателя, я уничтожу мысли в собственной голове!.. Но отрекаться от уже сделанного – глупо...
В левой руке Голоса появился большой, отливающий синью револьвер. В правой он продолжал держать книгу и время от времени помахивал ею перед собой; ему было действительно жарко от возможной необходимости убийства. Однако же, выражение злобы на его восковой физиономии сменилось кошачьей треугольной улыбкой, усики встопорщились, и показалось даже, что Голос замурлыкал в ответ.
– Ох уж эта ваша память, – произнес он неожиданно тихо и согласился: – Ла-адно. Ладненько, я подпишу, пожалуй, ваше заявленьице... Хе-хе, как глупо. Вам это, должно быть, не понятно, но истории известны более существенные жертвы. А если вы не в состоянии отказаться от совершенной глупости, значит, вы не имеете способности совершенствоваться и изменяться, не можете ни достичь, ни постичь и так далее... Мне это грустно констатировать, но вы, уважаемый, – да, да, да, – вы!пустили корни!
Я испугался.
– Корни?! Какие корни?.. Заберите этот чертов самолет!!
– Корни! – подтвердил Голос. –...............................................
***
Серость грозового утра за тонированным стеклопакетом металась из стороны в сторону, таская за собой бумажки, обертки и мокрый тополиный пух. Прихватистый ветер раскачивал старые деревья, ухал с угла под металлическую крышу павильона и постоянно, с треском, разрывал ее там на части.
Что-то будет сегодня, что-то такое произойдет этим днем.
Что?.. Да кто же знает...