Факты биографии. Краснодар - город студенчества

   
                (веселые воспоминания студенческих лет)

     После третьего курса по настоянию родителей, которые хотели, чтобы я училась поближе к дому и могла чаще к ним приезжать, я из ЛГУ перевелась в Кубанский Госуниверситет в городе Краснодаре. Жила в студенческом общежитии. Продолжала заниматься и авторской песней. В Краснодаре так же, как в Ленинграде, был клуб авторской песни (или КСП). Отношение к гитаре было тогда в кругу КСП-шников совсем другим, чем теперь. Когда однажды на концерте исполнителю из зала крикнули – “У тебя гитара расстроена!”, тот ответил “Да она мне не мешает!”. Мастерское владение гитарой КСП-шниками считалось несовместимым с авторской песней. Хорошо, что сейчас эти времена прошли! Появилось много молодых исполнителей, которые владеют гитарой профессионально. Хотя это мое мнение разделяют не все представители “старой школы”… К нам в Краснодар волею судьбы (по каким-то семейным обстоятельствам) приехала преподаватель вокала, закончившая московский институт им. Гнесиных. Она стала преподавать в Институте культуры. Совершенно случайно судьба недавно свела меня с человеком, обучавшимся у нее в те годы. Он рассказал мне, что моя преподавательница была ученицей того же педагога, у которого обучался Лев Лещенко (я об этом и не знала). В нашем университете она вела ФОП (Факультет общественных профессий) по вокалу и технике речи. Мне повезло учиться у нее целый год. Я была постоянным участником и много раз становилась победителем смотров художественной самодеятельности и конкурсов политической песни, защищая “честь университета”, снималась на телевидении. Первую запись на телевидении смотрело все наше общежитие (телевизор стоял в холле). От стеснения я ушла к подружке и после концерта пыталась прошмыгнуть к себе в комнату незамеченной. Но это мне не удалось. Меня встретили восторженными воплями и овациями, а я не знала, куда деться от свалившейся на меня неожиданной популярности… Заключительные концерты обычно проводились в Театре Музыкальной Комедии, Драмтеатре и других концертных залах города Краснодара. На одном из смотров художественной самодеятельности я выступала в составе вокально-инструментального ансамбля. Певческая группа состояла из двух парней и двух девушек. Денежных средств у нас – студентов на приобретение нарядов для сцены не было. Приходилось проявлять фантазию. Мы вместе со второй вокалисткой Леной нашли в своем гардеробе блузки с одинаковым узором. Но, когда встретились перед концертом, то заметили, что по оттенку ее блузка подходила больше к моей юбке – и наоборот. Мы решили поменяться. Но не учли, что одежда Лены была на размер меньше моей. На словах “Лейтенант израненный прохрипел “Вперед”” я, видимо, вдохнула слишком много воздуха. И “выстрелила” верхней пуговичкой в первый ряд. Хорошо, что там сидели наши ко всему привычные однокурсники…
     На всю жизнь остались воспоминания о наших студенческих праздниках, походах, интересных встречах. К нам часто приезжали известные артисты. Однажды приехала киноактриса Нина Сазонова. Ко мне неожиданно подошел наш комсорг и сказал – нужно ответное выступление. Я была к этому не готова, и, когда мне дали в руки гитару, начала петь первое, что пришло в голову. Это была любимая мной в то время песня Юрия Кукина “Кончилось лето”. Дойдя до строк “Когда в душе осенний дождь и ничего уже не ждешь, все-таки жаль, что кончилось лето, кончилось лето”, я запнулась. Актриса была уже не первой молодости, и можно было подумать, что таким образом я намекаю на ее возраст…
     Моя одноклассница Татьяна училась в мединституте, я – в университете. Поэтому мы вели “двойную” студенческую жизнь – “у меня” и “у нее”. На майские праздники и университет, и мединститут организовали двухдневный поход в окрестности Краснодара. Мы долго выбирали, с кем ехать. Выбрали университет, но, когда пришли к месту сбора, никого там не застали. Решив, что опоздали, помчались к мединституту и еле-еле успели запрыгнуть в кузов последнего отправляющегося грузовичка. Приехали на место дислокации мединститута. Разбили лагерь, посидели и попели песни у костра. Заморосил дождь. Нам выделили место в палатке и один спальник на двоих. Переворачиваться с боку на бок мы могли только одновременно. Ночью я почувствовала, как Татьяна энергично водит рукой по моей спине. “Таня, ты что делаешь?” – спросила я. “Массаж” – ответила она. “Нашла время для массажа!” – сказала я и попыталась опять заснуть. Наутро я спросила ее – “Ты зачем мне ночью спину массажировала?”. “Да нужна мне твоя спина! Я руку себе массировала, затекла сильно” – ответила Татьяна. Стоянки мединститута и университета находились в разных местах. Наутро мы решили проведать наших университетских друзей. Попрощались с медиками и отправились к “университетским”. Шли по пустынной дороге (утром первого мая транспорт не ходил) с гитарой и рюкзаком и во все горло орали революционные песни. Шли, шли, и долго бы еще шли одни по дороге (т.к. потом выяснилось, что выезд университета отменили, и никаких шансов найти место его дислокации поэтому не было), если бы нас не подобрал грузовичок, возвращавшийся в Краснодар (это было уже ближе к вечеру). На автостанции, куда нас привез грузовик, мы первым делом ринулись к ближайшей “кафешке”. В кафе было много принарядившегося в честь праздника народа. И на нас, грязных и растрепанных, смотрели с недоумением. А когда мы заказали по две порции пельменей и супа, недоумение сменилось ужасом (девушки тогда мы были довольно хрупкие). Правда, то, что мы можем съесть такое количество еды, нам только показалось поначалу “с голодухи” – “глазами” нам казалось, что мы можем съесть и значительно больше… После нескольких первых ложек, конечно, уже ничего больше не хотелось. Утолив голод, мы опять почувствовали себя замечательно. На трамвайчике добрались до общежития мединститута по улице Шоссейной, сбегали в душ на первом этаже – и через час уже вовсю отплясывали на праздничной общежитской дискотеке! Тогда это было запросто… Назойливым кавалерам – Таниным однокурсникам, я серьезно и твердо говорила: “У меня критерий отбора – рост метр девяносто плюс-минус пять сантиметров”, а тем, кто был выше среднего роста – “Не люблю высоких”...
     Студенты всегда любили пошутить, “поприкалываться”. Студенты-медики отличались своеобразным чувством юмора. Мы с Татьяной часто брали ключ от комнаты отдыха, где под фортепьяно или гитару пели наши любимые песни. Комната находилась на первом этаже. И вот с какого-то момента пацаненок лет семи стал каждый раз, когда мы туда приходили, приносить записки для Тани, которые его будто бы просил передать неизвестный молодой человек. “Любовные записки” - как и положено, с назначением свидания. В конце концов Таня
не выдержала и отправилась на встречу к неизвестному “воздыхателю”. Покрутилась на назначенном месте, но никто к ней не подошел. Вернулась в “общагу”, а там ее встретил гомерический смех соседок по комнате. Все это подстроили они, подговорив мальчишку (при помощи шоколадки) сказать, что записки – от незнакомого юноши. Таня ничего не ответила,но затаила обиду. Через некоторое время произошла следующая история.
Заказные письма и телеграммы, приходившие к студентам, которые жили в общежитии, обычно сначала попадали на стол дежурной. Дежурная просила кого-нибудь из студентов, живущих на том же этаже, передать адресату, чтобы тот спустился на первый этаж и забрал свою корреспонденцию. В один из выходных (когда большинство студентов были дома) к Таниной соседке (которая, как выяснилось, и писала злополучные записки), стали один за другим приходить соседи и говорить: “Тебе телеграмма из Москвы, пойди, забери!”. “Какая еще телеграмма?” – отвечала та. – “У меня в Москве никого нет!”. В конце концов пришлось спуститься на вахту. Каково же было ее удивление, когда она действительно увидела телеграмму, в которой было написано “Люблю, целую, жду Москве, Саша”. У Таниной соседки был жених, который жил в этом же общежитии. Трудно же потом ей было объяснять своему жениху, что никакого Саши она знать не знает, тем более в Москве! Телеграмма-то пришла на ее имя… Вот так Таня “отомстила” своей обидчице, попросив свою московскую подругу отправить из Москвы телеграмму, автором текста которой была, конечно, она…
     Когда Танина группа проходила практику в КВД, однажды утром моя квартирная хозяйка (я несколько месяцев до того, как переехала в общежитие, жила на квартире) спустилась за почтой и, вернувшись, с мрачно-подозрительным видом протянула мне письмо. Конверт был со штампом КВД. Да, ничего лучше Татьяна придумать не могла, чем положить свою записку в подобный конверт! Не знаю, что подумала хозяйка, но я-то уж точно тогда поняла, что юмор студентов-медиков весьма специфический и не всем доступный. И это была вполне обычная для них шутка…
     В университете студенты были чуть серьезнее. Но тоже ума хватало на подобные “шуточки”. В ночь на 1 апреля “нашкодить” было традицией. Привязывали двери комнат, находившихся напротив, меняли между собой их номера. То же проделывали с номерами этажей. Поднимается, например, человек со второго на третий этаж, а видит, что попал на первый (лифта в нашем корпусе не было). Эта шутка проделывалась и в новогоднюю ночь. Для человека, не совсем «адекватного”, было немудрено “запутаться в трех соснах”… Мы с подружками тоже участвовали в таких “шуточках”. Помню, пока в первоапрельскую ночь мы меняли вывеску пятого этажа на третий, к двери нашей комнаты каким-то образом оказалась приставлена швабра. Мы ее убрали. Но, когда опять спустились на свой этаж, картина была та же. Лишь только на пятый или шестой раз я заметила “хвост” убегавшего приятеля – физика, который тоже “время даром не терял”. Физики, кстати, привели в предынфарктное состояние нашу вахтершу (которую почему-то называли “синяя лошадь”). Когда она утром 1 апреля вышла на работу, то увидела, что из окна кухни пятого этажа висит кто-то в синей куртке. С воплями “Повесился!” она помчалась туда. Выяснилось, что наши физики ночью вывесили из окна чучело, одетое в куртку и спортивные штаны. Снизу не было никаких сомнений, что это повешенный…
     В 1978 году, после четвертого курса, меня в составе интернационального студенческого стройотряда отправили в Болгарию. Стройотряд был большим (шестьдесят человек – по десять русских, чехов, немцев и тридцать болгар). Это было незабываемое время. Работали мы с шести часов утра и до двух часов дня. Потом обед, отдых – и вечерняя развлекательная программа. То мы устраивали концерты для болгар, то для нас выступали болгарские студенты, артисты, музыканты. Жизнь была насыщенной. Болгары очень любили песни Аллы Пугачевой, и мне приходилось исполнять их под гитару, хотя пела я совсем в другом стиле. На банкетах, которые для нас иногда устраивали, я впервые попробовала болгарскую водку – “ракию”, а также “мастику”. “Мастика” имела привкус пертуссина (микстуры от кашля) и воспринималась мною именно так. Но на вопрос хозяев – “Нравится?” приходилось в ответ кивать и улыбаться. Болгария была нашей “16-й республикой”, нас объединяли дружба и братство… Однажды нас с Шуркой (моей подружкой – одесситкой, студенткой юрфака, красивой зеленоглазой брюнеткой, которая по бабушке была румынкой) обескуражил один немолодой болгарин, который шутливо приобнял нас за столом и сказал, улыбаясь: “Мои болванки!”. “Ну и комплимент!” – переглянулись мы. Потом сообразили, что “болванка” – это “балованка”, в смысле –“шутница, баловница”… Запомнилось то, что за все время пребывания мы не видели ни одного пьяного местного жителя. Только один раз в кафе я обратила внимание на мужчину за соседним столом, который осоловело таращился в нашу сторону, и с удовлетворением сказала подружке “Вот, и они не без греха!”. В этот момент мужчина отвернулся, и до нас донесся отборный русский мат. В общем, единственный пьяный, которого мы тогда наконец-то встретили, оказался нашим соотечественником… Тогда же мы познакомились с венгерскими студентами, тоже приехавшими по обмену. Один из них, по имени Ласло, стал оказывать мне особые знаки внимания. Он был красавцем, спортсменом, гитаристом, любимцем своего окружения. Я не знала ни слова по-венгерски, он по-русски. Владение английским тоже оставляло желать лучшего…. Общаться помогала гитара. Но мы с
Шуркой “дорвались до шопинга” – как можно было бы сказать современным языком. И после работы часто отправлялись “прочесывать” местные лавки в поисках милых сувениров и “женских мелочей”. А Ласло в это время приходил и “загорал” под нашей дверью в обнимку со своей 12-струнной гитарой, на виду у всего общежития, пока мы не возвращались, обвешанные пакетами. Наш командир Сергей “поставил мне на вид”: “С русскими парнями обращайся, как хочешь, а на международный конфликт не нарывайся!”.
     Историю эту я недавно вспомнила, когда была на встрече с Александром Городницким, замечательным автором-исполнителем советских времен, до сих пор вызывающим восхищение как своих сверстников,так и современной молодежи. Он привез и показал нам несколько фильмов о своей жизни, которые смотришь “на одном дыхании”. В одном из фильмов был рассказ о романтической истории его встречи в 1972 году с новозеландкой Джуди. Только недавно, когда они разыскали друг друга, выяснилось, что расстались они не без помощи командира корабля, на котором тогда плавал А.Г. у новозеландских берегов. Тогда русскому нельзя было строить отношения с иностранкой. Поэтому, когда Джуди пришла попрощаться со своим другом, командир не дал им возможности встретиться, зато якобы от него на память передал ей портрет Ленина, который она, считая подарком Городницкого, хранила всю свою жизнь.
     С Ласло у меня произошла подобная история. Когда пришла пора уезжать, я оставила ему свой краснодарский адрес. Его же венгерский адрес брать не стала, так как девушке первой писать парню тогда было не принято. Вернувшись в Краснодар, в ящике для писем я обнаружила открытку с видами красивого западногерманского города Wethen, на обратной стороне которой было написано на английском языке: “My darling (моя дорогая), я сейчас в гостях у своих друзей в городе ВЕЗЕНе, и жизнь моя здесь намного лучше, чем в Болгарии, потому что у моих друзей “enough money” (достаточно денег)”. Ящики для писем висели на 1-м этаже студенческого общежития. Поэтому все письма были на виду. Открытка была без конверта, прочесть ее мог каждый. Через несколько дней после ее получения со мной стали происходить странные вещи. То на улице подойдет какой-то незнакомый мужчина с военной выправкой и типичной русской внешностью, но вдруг начинает заговаривать со мной на каком-либо иностранном языке. То в кафе за столик подсядет другой мужчина – и тоже говорит не по-русски. В общем, пару недель я чувствовала за собой преследование,
хотя причину этого понять не могла. В разговоре с командиром стройотряда, студентом юрфака, я как-то обмолвилась об этом. Он посмотрел на меня с недоумением – “Ты что, ничего не понимаешь? Тебя же “пасут”!”. В то время получить письмо из Германии, тем более Западной, было равносильно чуть ли не государственной измене. Вот меня и “пасли”. Больше писем от Ласло я не получала (думаю, они ко мне просто не доходили). Его адреса в Венгрии я не знала. А он, видимо, так же, как и Джуди (девушка Александра Городницкого), решил, что, раз я не отвечаю на его письма, значит, мне это не нужно. Венгры – гордая нация… История Городницкого происходила в 1972 году, моя – в 1978, но ничего принципиально не изменилось.
     Перемены начались только в 90-х. Теперь уже трудно себе представить, что обычному человеку за границу поехать было практически невозможно. Что за общение с представителем другой страны могли преследовать. И не разрешалось любить человека, живущего на другом континенте. Многое из того, что было раньше, трудно представить сейчас. Многое из того, что происходит сейчас, возможно, трудно будет представить себе тому, кто будет жить в 22 веке…

PS. Через много лет мне удалось посетить Краснодар - город моей молодости и студенчества. Конечно, я сразу же направилась в университет, потом в свое студенческое общежитие. У незнакомой вахтерши попросила разрешения подняться на свой этаж, пройтись по коридору, с которым так много было связано трогательных и дорогих моему сердцу воспоминаний. Возле своей комнаты, рядом с цифрой "3" (номер этажа) я увидела  огромную, на пол стены надпись: "АННА, Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ". Остановилась, изумленная и удивленная: неужели эта надпись сохранилась с тех времен?! Потом, конечно, поняла, что ТА надпись была давным-давно уничтожена ремонтами и временем. И уже какой-то другой влюбленный признавался своей Анне в любви надписью на стене. Все повторяется. Просто случайное совпадение... Но насколько символична была эта случайность! Это сама пора студенчества говорила мне: "Анна, я тебя люблю!".   


На фото: Кубанский госуниверситет (КубГУ)