МАМА!

               

Яркое летнее солнышко залило окрестные поля, на которых пламенели розы. Сам воздух над ними казался розовым. Чуть в стороне располагались совхозные сады, в которых наливались соком яблоки и груши. Я никогда не думал, что земля может быть так красива. У меня был один эталон красоты – море. Здесь моря не было, но было Альминское водохранилище, заполняемое водами речки Альмы. Жители средней полосы России такие «полноводные» потоки, как Альма, не удостаивают даже названия речки. В лучшем случае струи воды получили бы название речушки. Не было в те времена Северо-Крымского канала. И бедный на воду Крым вынужден был собирать ее из таких вот ручьев и речушек. Альминское водохранилище не велико. Я мог бы преодолеть его водную гладь из конца в конец многократно, но… Мы не знали, где находятся отверстия водяных насосов, подающих  воду на поля, хотя само здание водонасосной станции выглядывало из заросли растений в стороне от нашего лагеря. Не известны  были время работы насосов и мощность их. Быть затянутым мощной водной струей – перспектива не из лучших. Следовало учесть и то, что свободная поверхность воды начиналась в тридцати метрах от берега. Пространство между ними заросло камышом и длинными водорослями, сопротивление которых при плавании следовало тоже учитывать. Признаться, неприятно, когда по груди и животу скользят полосы растений, оплетают, как щупальцами, руки и ноги. Необходимо было учитывать расход энергии на их сопротивление, чтобы сохранить силы для возвращения на берег.  В воскресный день нас поротно приводили к месту, отведенному для купания. Здесь был участок, расчищенный от высокого камыша, да и линия владений водорослей была отодвинута вглубь водохранилища. Офицер, приводивший нас, не купался. Одетый в форму, он стоял на берегу, следя за купающимися. Среди керчан один Костя Камнев не умел плавать. Он разумно не заходил туда, где были глубины по грудь, приседая в воду и поднимаясь из нее. Среди севастопольцев и евпаторийцев, не умеющих плавать, не было. А вот представители Симферополя в большинстве своем плавать не умели. «Водоплавающие» насмехались над ними. Оскорбленный насмешками один из симферопольских ребят по фамилии Ямпольский решил показать всем нам класс плавания. Он выплыл на простор водохранилища и стал демонстрировать стили плавания: кроль, баттерфляй, брасс. Да, признаться, выполнял он их великолепно. Лица симферопольцев оживились, но тут произошел конфуз. Ямпольский не рассчитал своих сил. До берега оставалось совсем немного, рукой подать, но он, запутавшись в водорослях, стал тонуть. На помощь ему бросился еще один парень… и они стали тонуть оба. Ямпольский при этом кричал: «Мама!» Это почему-то развеселило нас. Случилось бы, наверное, непоправимое, если бы не ротный замполит. Он не умел плавать. Но, обладая ростом более 2-х метров, не раздеваясь, вошел в воду, протянул руку и, поймав одного из тонувших за руку, вытянул обоих из воды. Вечером на стенде, где вывешивался «Боевой листок», красовалась карикатура, изображавшая тонущего и кричащего – «Мама!» Юность не имеет жалости. Мы были довольны падением кумира. Ямпольский был отпрыском одного из партийных областных бонз и посматривал на всех нас свысока, с оттенком пренебрежения и брезгливости. Бог наградил его приятной внешностью, великолепным телосложением. Он превосходно играл на аккордеоне. Не знаю, как другие, но я испытывал к Ямпольскому неприязнь, и не скрывал этого. А ведь он мне ничего дурного не сделал, и я не завидовал его талантам. Едва ли он замечал меня! Видел ли он во мне равного ему человека? Почему, спрашивал я себя, ему разрешено было носить нетронутую парикмахером шевелюру, а мы подверглись насилию? Правда, еще одному удалось сохранить свой роскошный чуб. Это был Женя Бычков, мой товарищ по классу, старше меня на три года. Он приехал в лагерь не с нами со всеми, а индивидуально представил свою персону полковому начальству. Прическу он сохранил благодаря тому, что стал исполнять обязанности  денщика у командира батальона, подполковника Свиридова. Он и жил не с нами, а собачкой вертелся при штабе. Как-то он навестил нас в период «мертвого часа» и задремал. Мы пытались его сонного подстричь маникюрными ножницами. Попытка не удалась, он проснулся, вскочил и удрал. До начала следующего учебного года я его не видел. Вернусь к Ямпольскому. Когда он, находясь в толпе с оголенными головами, красуясь своим чубом, начинал рассуждать о высоких материях, я чувствовал огромное превосходство над ним объемом информации. Один раз я пытался уличить его в невежестве, но его окружение зашикало на меня, бросая открыто неприязненные взгляды в мою сторону, и я оставил свои попытки. Меня удивляло то, с каким вниманием друзья Ямпольского заглядывали ему в рот, когда тот разглагольствовал, неся несусветную чушь. Похоже,  и в юных душах зарождалось то, что потом превратится в подобострастие, так свойственное окружению влиятельной партийной особы. Я подспудно чувствовал дыры в нашем, казалось, равноправном обществе. После войны это стало отчетливо проявляться. Родители, обладая общественной властью, прокладывали дорогу своим детенышам, окружая их комфортом. Их дети в будущем составят ядро клана, разрушившего величайшее государство в мире, выдержавшее такое испытание, какового история еще не знала. В Крыму события, происходящие в обществе, особенно негативные, проявлялись более отчетливо, чем в других регионах страны – сказывалось расстояние от Москвы, трудно было рукам оттуда дотянуться. Крымским руководителям более других следовало учиться услужливости, поскольку сюда ездили руководители партии и государства на летний отдых. Похоже, им это удавалось до 1949-1950 годов, когда в одно мгновение весь состав обкома партии, во главе с 1-м секретарем Соловьевым, исчез. Дотянулись все-таки руки Москвы и сомкнулись на шее Симферополя. Потрясений общества эти события не вызвали. Напротив, симферопольцы были довольны расправой Кремля. Слишком по-барски себя вел руководитель Крымской областной партийной организации, что стало достоянием гласности. Я не был пророком, и предсказать этих событий не мог.