Зайчик второй: Майка
И снова солнце. Золотистое, мягкое, залившее огромным желтым пятном край стола и высветившее золотисто-белым оконные квадраты на серой стене за столом. Мама стоит у окна вполоборота ко мне. Одна половина лица ее в тени, вторая – совершенно солнечная. И как всегда, золотистая копна волос, просвечиваемая солнцем насквозь. У мамы в руках какая-то книжка. Она читает стоя. Так светлее. И еще тогда видно дорожку, ведущую от угла соседнего дома к нашей двери. Иногда мама быстро взглядывает на неё, отводя лицо от книги. Мы ждем папу.
Я сижу прямо на столе. И смотрю на то, как мамино лицо то попадает в тень, то заливается светом. И тогда она щурится. Я люблю, когда мама щурится. В углах глаз тогда собираются лучики морщинок. Почему-то мне это очень нравится. Лицо мамы, впрочем, как и руки, усыпано крупными - разных оттенков рыжего – веснушками, и они то высвечиваются, то прячутся в тень. Когда она переводит взгляд с окна на страницу книги, он задерживается на мне. Мама улыбается мне. Этого взгляда я и жду.
- Мама, спой про Майку!
- Спой сама, вы же в садике учили, а мне надо дочитать книжку.
- Мам, ну только про Майку! – канючу я. Просто я хочу услышать мамин голос.
Какое-то время мы с ней препираемся, но она вскоре сдается!
- Вот какие маки, вот какие маки,красные большие в поле расцвели. Маленькая Майка, вышла на лужайку, к празднику все маки собрала в букет...
Голос у мамы мягкий, певучий, льющийся откуда-то изнутри. Чаще всего она поет грустные протяжные песни. Мне нравится слушать, как она поет, но я не понимаю слов и потому иногда прошу ее спеть детские песенки, которые мы разучивали в детском саду. Про Майку – была любимая. Я любила воображать себя маленькой Майкой, выбегающей на луг, весь в красных маках, и собирающей их в огромные охапки… Алые маки очень долго были моими любимыми цветами.
Вот и сейчас, мама пела, а я смотрела на белый оконный квадрат на стене и зримо представляла, как выступают на белой стене много-много головок, которые ветер пригибает к земле. А Майка (т. е. я) бежит навстречу ветру, и кажется, что маки не пригнулись от ветра, а здороваются с ней. А она с ними разговаривает и собирает в букет для мамы. Это так зримо, что я поворачиваюсь к маме: «Мама-мама, смотри какой букет!»
Мама улыбается:
- Опять ты чего-то напридумывала. Где твой букет?
- Там, на стене. Мне очень странно, что мама его не видит.
Эта стена над столом вообще была для меня воображаемым мольбертом (разумеется, тогда я не знала что это такое). Чаще мысленно, но иногда пальцем я рисовала на ней воображаемые картины.
… Солнце скоро спряталось за стену большого дома.
Я так и не помню, чтобы я дождалась вечером папу. Помню только, что мы его ждали.