АКВАРЕЛЬ
Соседей набилось много. То ли пришли проститься с покойным, то ли посмотреть да послушать, как стенает вдова покойного в горе. А потом какие-то люди – то ли из ЖЭКа, где работал покойный, то ли с фабрики, где ранее трудилась вдова.
Посреди комнаты стоял стол. На нём лежал покойный – смирный, таинственный. Он и жил без шума.
Гроба не было. ЖЭк не сделал, а у вдовы денег на него нет. За могилу тоже нечем платить. В целлофановом мешке решили захоронить да в общую могилу положить. Теперь многих так хоронят. Говорят, покойнику там веселее будет.
За сараем выла собака. Маленькая такая – дворняжка. Покойного любила. Разговаривал с ней. Бывало, папироской затянется, собаку к себе прижмёт, и беседы с ней разводит. Ласково так, душевно. Серёжка спрячется за куст и слушает, как отец молодым был, как на «вечернем» учился, как с мамкой там познакомился, как с ней на майские демонстрации ходили, песни о стране пели:
И Ленин такой молодой,
И юный Октябрь впереди!
Любовь у них с мамкой была. Потом они появились: старшенький Коля, потом он – Сережка и меньшая – Аня. Коле уже восемнадцатый. Сережке на этот год десять. А Аня маленькая – всего пять годков.
Раньше как жили? Фабрика мамке квартиру дала. Телевизор «Рекорд» в кредит взяли, холодильник, мебель кой-какую. Даже баян Кольке купили, чтобы всё, как у людей. А Колька потом и на трубе выучился. При ЖЭКе духовой оркестр был, и он в нём играл. А теперь в похоронный перешёл.
Жэковский оркестр в районе первое место держал. С ним история одна связана. Интересная. Оркестр на сахарном заводе выступал и получил в подарок бюст Ленина, отлитый из сахара. После концерта принесли его в ЖЭК и поместили в Красный уголок, которым папка заведовал. А кореша-слесари каждое утро приходили к папке в этот самый уголок с кружками чая и со словами: «У тебя, Иваныч, сахарку не найдется?» - и принимались лизать лысину сахарного вождя. Забавно чай пили, сладко…
Резко заревел похоронный оркестр. Колька привёл его. Играя в нём, на леденцы и папиросы зарабатывал. А теперь придётся всё мамке отдавать, чтобы в доме не голодно было, чтобы младшенькие «просить» в метро не пошли. Теперь многие «просят»…
Оркестр затих, тихонько причитала вдова. Но вскоре она смолкла, и всё разом зашевелилось. Стали снимать со стола покойного, а у стола почему-то ножка отвалилась. Да только теперь заметили, что рядом со столом, на стареньком продавленном кресле, спала пятилетняя Аня. Её не стали будить, да и она, наверное, не хотела просыпаться. Ведь не проснулась же от тягучих
и раздирающих душу звуков оркестра. Так и оставили одну, на кладбище не взяли.
А Серёжку Коля взял. Уже взрослый, пусть запомнит, как отца хоронили – с почестями – с оркестром.
Коля нашёл Серёжку в кухне, когда тот под орущее радио, из которого неслось: «…пьяный Винни-Пух, пьяный Винни-Пух, раньше таким ты не был…», с жадностью уплетал принесенный кем-то арбуз. Только бы Ане оставил. Проснется ведь, а никого и ничего… Пусто.