Мне нравилось наблюдать за пианистом, юношей с бледным лицом неврастеника. Сидя за фортепиано, он прикусывал нижнюю губу, становясь похожим на избалованного ребенка. Иногда мы с ним
переговаривались, он хорошо знал английский, стажировался год в Европе. В один из дней, опуская голову на подушку, я подумала, уже проваливаясь в сон: «Наверное, он тоже одинок…»
Особенно сблизилась я здесь с Ленкой, которая, как и все появлявшиеся мои приятельницы, не оставляла надежд сбить меня с праведного пути, но, обладая веселым цинизмом и природным умом, нисколечко не раздражала. «Девушку украшает скромность?»- почти искренне удивляется Ленка.- «Это когда других украшений нет…». Ее бьющая через край энергия заражает и завлекает. Вокруг нее всегда народ. Оптимистка по натуре, Ленка выводила из депресняка девочек, заскучавших по оставленным на родине бой-френдам. В скором времени завела роман с постоянным клиентом клуба. Что было не удивительно – в ней, южного типа жгучей брюнетке - буйствовало, требуя отдачи, сочетание как минимум трех древних кровей.
Ее пассией был господин Суёку, носивший свое рыхлое тело с необыкновенным изяществом и бывший одним из немногих гостей клуба, кто наблюдал наше выступление с нескрываемым интересом. Добродушный японец, как выяснилось, два года назад потерял красавицу жену, и лишь недавно начал отходить, возвращаясь к привычной жизни. Он часто приглашал нас с Ленкой поужинать с ним. По условиям контракта мы не имели права отказываться от приглашения гостей. В те часы, когда наш состав отдыхал, вечерние часы мы проводили за его столом. Он хохотал, как ребенок, над страдальческим выражением наших лиц, когда впервые по его настоянию мы попробовали сырую рыбу, только что разделанную и поданную чуть ли не с трепещущими нервными окончаниями. Это, одно из самых дорогих блюд ресторанного меню, честно говоря, поначалу показалось мне просто отвратительным. Уж лучше есть крокодиловое мясо, неожиданно напомнившее вкусом привычное куриное. В одно из таких совместных застолий мы раскусили, что сырая говяжья печень, поданная под сказочным соусом из водорослей, может быть фантастически вкусной.
Господин Суёку был добродушно непосредственный, по-русски разгульный и не по-нашенски галантный мужчина. Впрочем, окажется, в бизнесе наш добряк, с той же легкостью, с какой носил свое тело, наносил харакири конкурентам. Предположения насчет его «несметного богатства», было скорее Ленкиной фантазией, впрочем, наш приятель и не бедствовал. Идефиксом Ленки была мечта «выйти замуж за миллионера».
В один из своих выходных она укатила с господином Суёку к морю, познавать «самурайскую любовь».
…Пианист играл, казалось, самому себе, слушая собственные импровизации, не обращая ни на кого внимания, снова и снова проигрывая тему. Меня тянуло к нему, как тянет подсолнух – к солнцу. Наверное, потому что он, как и я, был отделен невидимой стеной от всего остального мира.
Сквозь посторонние звуки, смех и говор я вслушивалась в мелодию. Как хватают в душной комнате глоток свежего воздуха из окна. Подобного со мной не случалось раньше. Музыка для меня - прежде всего ритм. И подчиняемые ему движения. Подобно папуасу, я оживаю, слыша его зов. Он входит в мое тело, подчиняя его себе. И начинается действо танца. Эти же звуки увлекали в сферы совсем неведомые…
-Ты чего такая? – подсела Ленка.
- Слушаю музыку…
Она оглянулась в сторону пианиста.
- Классный мальчик.
У Ленки поразительное чутье на настроение. Она уютно чувствует себя в роли благодетельницы, располагающей звезды на чужих небосклонах. «Вам несказанно повезло - у вас есть я»,- это девочкам, бегающим к ней гадать.
Со мной ее номера не проходят, и она не делает поползновений. Просто - оценила. И это не вызывает во мне привычного сопротивления.
С Ленкой легко, у нее ясные цели. «Скопить денег и увезти маму на лечение в Израиль…» Найти жаждущего любви миллионера и женить на себе. «Не пропадать же этой невозможной красоте…» - слова ее ежедневного боевого клича перед зеркалом. Девиз моей подруги – «не терять времени даром - природа не терпит пустот».
Ленка и вправду всегда устремлена вперед, порой даже опережая эту самую свою природу…
Мои же цели гораздо приземлённей. Мне нужно заработать на отдельную квартиру. Чтобы мама воссоединилась с Семенычем, заурядным, как будний день, но надежным, как смена суток, давним своим другом.
Семеныч запросто, без церемоний, называет себя «классным токарем и хорошим мужиком», хорошо зарабатывает и почти щедр. Широта его натуры, позволяет ему при плохо скрываемой неприязни к «черным», приятельствовать с азербайджанцем Рифом, держателем крохотной закусочной. Впрочем, словечками типа «чурки» Семеныч при Рифе вряд ли разбрасывается. Простоватый на вид, наш «классный мужик» вполне хитроумен.
Мне, главным было не слышать его сентенций с незатейливыми шуточками. Замечая мой далекий от дружелюбности взгляд в ответ на очередной пассаж Семеныча, мама жалобно склоняла голову, принуждая меня к молчанию. Великодушием я не отличалась, но поскольку жила ожиданием новизны, позволяла себе снисходительность.
5.
Поздним вечером зал ресторана пустеет. Ясиру, так зовут пианиста, продолжал играть, сидя за роялем. Я подсела поближе. Он, кивнул, улыбнувшись. Я слушала, облокотившись на спинку стула и подперев голову рукой.
- Что это за мелодия, - спросила, как только Ясиру убрал пальцы с клавиш.
- «Я назвал ее «Облако»…» И, повернувшись ко мне всем корпусом, произнес утвердительно: «Тебе грустно».
-Да,- почему-то сразу согласилась я.
-Понимаю. Когда я жил в Ирландии, я очень тосковал по дому.
Если б он знал, этот мальчик, что меньше всего я грущу по дому. Привычка печалиться живет со мной, сколько себя помню. Безоблачное детство – бывает ли оно?- сомневаюсь до сих пор.
Привычная, почти необременительная эта моя спутница жила со мной, не доставляя хлопот. Но, наблюдая, как веселятся по пустякам и совершенно искренне дурачатся окружающие, я не могла не завидовать им. «Не умею радоваться…»,- досадовала на себя. Но ничего не могла поделать с этой своей дефективностью. И это состояние покидало меня лишь на время танца.
- Это твоя музыка?
Он промолчал, улыбнувшись. У него необыкновенная улыбка. Люди, которые улыбаются редко, умеют это делать замечательно.
Мы частенько пили теперь с Ясиру кофе в поздний ночной час, когда ресторан постепенно пустел. Болтали ни о чем, иногда по моей просьбе он рассказывал о своей стране, и почти ничего – о себе. Скрытность, похоже, тоже нас сближала. А однажды, осторожно взяв меня за локоть, он пригласил меня танцевать.
В пустом зале где-то вдали едва слышно звучала музыка, и казалось, мы просто обнимаемся на виду у всех. Приятный запах его духов, неожиданно крепкие для музыканта плечи и руки, которые так приятно было чувствовать. Его глаза, такие ласковые, что не хотелось отводить взгляда. Едва осязаемое волнение. Мое, его. Незнакомое, похожее на полет, чувство, с которым не хотелось расставаться. Чувство, или это - музыка тел…
«Благодарю…», - шепнул, прижав на мгновение к себе. На мгновение, но то не было робостью. На мгновение - осторожно, словно оберегая. Но не уберег - я задохнулась от волны этой нежности…
Как быстро закончилась мелодия. Когда-то давно у меня был партнер по танцам, мальчик, стриженный под «ежик», по имени Дима. Танцуя с ним, я не ждала окончания музыки. Нас ничто, кроме партнерства, с ним не связывало, а я вдруг вспомнила, как долго не покидало меня тоскливое чувство одиночества, когда семья Димы уехала из нашего города. Как сверлило внутри, мучая до слез, то, чему названия не знала. Я не умела плакать и оттого, наверное, было мне в то давнее лето особенно больно.
Мужество и нежность – это формула высшей гармонии?.. В ее поисках пребывают музыканты?.. И когда находят, мы влюбляемся в эту музыку…
Я сидела напротив не похожего ни на кого из моих знакомых юноши, так встревожившего меня. Прикосновением ли?.. Взглядом?.. Незнакомо-волнующим ожиданием дотоле неведомого.
Мы о чем-то спрашивали друг друга и не слышали ответов. Но, казалось, мы знали их. Мы будто настроились на одну радиоволну и не нуждались в словах. Очнувшись, встряхнувшись, заговорили ни о чем…
-Ты ни на кого не похожа…
- Потому что рыжая…
- Русские очень похожи, кажется, не отличить. Отчего-то всегда стараются понравиться тебе. Но, прости, совсем неискренни. Почему?.. Выражение лиц не совпадает… Я не знаю, как это сказать… Ты - другая …
Не замечая, что дирижирует в воздухе, Ясиру обрисовывает что-то, понятное лишь ему. Это смешно… и приятно. Но за соотечественников обидно.
«Вот тебе и на, мне-то казалось, это японцы очень похожи друг на друга. Но мне почти понятно, с чем «не совпадает выражение лиц…»
- Ты хорошо знаешь русских?
- Я был на гастролях в России.
- Отчего же ты играешь в ресторане?
- Моя мама… Она … ее нельзя пока оставлять, мне пришлось уйти из оркестра. На время…
-Ты об этом грустишь?
- Заметно?
- Это нетрудно…
- Ты похожа... Я любил ее… Она ирландка, я там учился, но жить не смог, тоскую везде… кроме Японии.
Мне не хотелось продолжения его рассказа. «Не хочу никого заменять»,- думала я, поднимаясь. «Мне пора…», - и протянула на прощание руку. Ясиру держал мою ладонь в своей все то время, пока мы шли к двери, и мне не хотелось ее убирать. Девушки поджидали меня в микроавтобусе. Я оглянулась помахать ему.
Он стоял, освещенный светом фонариков у входа. Надломленность во всей его фигуре, которую можно принять за физическую усталость пианиста, проводящего дни напролет за инструментом, теперь мне казалась продолжением его внутренней боли. «Неужели это так бывает мучительно»,- думала я, вглядываясь в проступающий за окном минивэма рассвет и пытаясь представить похожую на меня ирландку.