Глава двадцать первая. Лучшие подруги.
Телефон, зазвонивший далеко за полночь, привел Вадима Викторовича в состояние крайнего неудовольствия, что выразилось в том, что искомый сонной рукой на прикроватной тумбочке аппарат в мгновении ока оказался на полу, сопровождаемый недовольными репликами Гусева.
— Вадик, кто там? – спросила невольно пробудившаяся ото сна Анна.
— Сейчас посмотрим, кому это там неймется, – ответил Вадим Викторович и взглянул на высветившуюся на дисплее комбинацию цифр.
Удивление Гусева усилилось, тем более, что комбинация цифр принадлежала телефону Серковского, чей звонок, тем более, в столь поздний час, Вадим Викторович никак не ожидал услышать.
— Димка, ты что, совсем с дуба рухнул!?! – спросил возмущенный Гусев. – Ты хоть на часы смотрел?
— Извините, Вадим Викторович, что беспокою, но дело, действительно, срочное, – отрапортовал в трубку Серковский. – Вы видели контракты с «Фарма-сервисом», которые сегодня подписала Люда?
В первое мгновение Вадим Викторович тщетно пытался сообразить, о чем, собственно, идет речь. Все события, произошедшие накануне, были в его поле зрения, и не в одном из них название «Фарма-сервиса» не фигуривало.
— Погоди. Ты сейчас о чем? – спросил удивленный Гусев. – Какой «Фарма-сервис»? Какие контракты?
— Ну, Люся подписала вчера договор о поставках медицинских препаратов в аптеки с вот этой фирмой. Так вот, «Фарма-сервис» оказался дутым пузырем, а все его лекарства – это чистой воды контрофат. Мне тут позвонил один знакомый из правоохранительных органов и сказал, что сегодня должна нагрянуть проверка. Представляете, что будет, если эти проверяющие обнаружат подделки? Люсе ведь тогда мало не покажется.
Все, что говорил Дмитрий, для Вадима Викторовича было, как обухом по голове. Круг тех, кто мог быть вхож в кабинет Людмилы, был достаточно узок, а значит, такая подстава могла исходить только от трех лиц: Эллы, Леонида Поликарповича и Егора.
— Вадим Викторович, вы можете сейчас подъехать к складам? – спросил Дмитрий. – От этого добра нужно срочно избавиться, а мне сказали, что запасные ключи есть только у вас.
— Хорошо. Я сейчас приеду, – сказал Гусев и стал поспешно собираться.
— Что случилось? – спросила не понимающая, что происходит, Анна.
— Да, кто-то нашу Люду подставить захотел, - ответил Вадим Викторович, одевая рубашку. – Представляешь, кто-то пытался завезти в аптеки огромную партию фальшивых лекарств. Сама понимаешь, если бы это дело обнаружилось, Люся бы первая под раздачу попала. Это еще хорошо, что Димка все это обнаружил, а так еще неизвестно, во что бы вся эта афера вылилась.
— Германа рук дело. Не иначе, – сделала безаппеллеционное заключение Анна. – Он с самого начала на Людочку зуб имел. Правда-то глаза колит. Вот теперь не знает, как ей насолить.
Сам Герман даже не подозревал об обвинениях Анны, выдвигаемых против него. Сам он находился в предвкушении своей будущей свадьбы, и все, что не касалось этого события, было ему глубоко безразлично. Лена завладела всеми его мыслями, и иногда Герману казалось, что ни о чем другом, кроме как о предмете своих переживаний, он просто не в состоянии думать.
То утро выдалось солнечным, хотя и прохладным. Герман Федорович проснулся от трели соловья, щебетавшего за окном. Накинув на плечи махровый халат, Сапранов вышел на балкон, сел в плетеное кресло и стал смотреть на кованые ворота, видневшихся из-за крон деревьев. Созерцание это продолжалось минут пять или десять, во время которого Герман заметно нервничал. Он то закладывал ногу на ногу, то приподнимался с кресла, опираясь о перила балкона. Волнение усиливалось с каждой минутой, и, казалось, еще несколько минут, и нервное напряжение Германа Федоровича достигнет своего апогея, после которого непременно последует нервный срыв, последствия которого трудно было предвидеть.
Наконец, к воротам подъехала респектабельная иномарка, увидев которую Герман Федорович расплылся в довольной улыбке. Хлопонин опоздал всего на десять минут, но этого времени хватило для того, чтоб беспокойство Сапранова достигло наивысшей точки кипения. Поспешно застигнув халат, прыснув на лицо несколько капель одеколона, Герман выбежал из спальни, спустился по кованной, ажурной лестнице в холл, где стояли вошедшие в дом Хлопонин и Лена.
На фоне вычурной роскоши и подчеркнутой респектабельности Лена явно терялась. В своем простеньком платьице и накинутом на плечи вязаном свитере она смотрелась явно не к месту, особенно рядом с подчеркнуто элегантным Хлопониным.
Увидев Лену, Герман расплылся в улыбке. Он подошел к ней, обнял за плечи и тихо промолвил:
— Милая моя девочка, как же я рад, что все так благополучно разрешилось, – промолвил Герман. – Я когда узнал, что дочь моего друга попала в беду, буквально места себе не находил.
—Вы знали папу? – спросила Лена.
— Алёша был мне больше, чем друг. Это был редкий человек. Я горжусь тем, что был в числе его друзей.
На красивые слова Герман не скупился. Все это он делал для того, чтобы произвести на потенциальную невесту максимально благостное впечатление. Это был первый акт разыгрываемого им представления, во время которого перед Леной одна за другой должны были открываться двери в райскую жизнь.
— Слушай, тебе сейчас надо поесть, передохнуть с дороги, а потом у нас с тобой будет полно времени, чтобы обо всем поговорить.
— Люся, - обратился Герман к проходившей мимо Людмиле, - проводи, пожалуйста, Леночку на кухню. Скажи Ане, чтоб накормила её, как следует.
Увидев Лену, у Людмилы что-то ёкнуло в сердце. Девочка показалась ей беззащитным существом, наивным ребенком, которого непременно хотелось взять по свою опеку, заботиться о ней, защищать её. То ли Лена напомнила Люде её младшую сестру, то ли она прямо-таки излучала детскую чистоту, а чадолюбие у Людмилы было врожденным качеством, но во вновь прибывшей гостье она увидела что-то очень родное и близкое.
— Ленуль, пойдем, я тебя с тетей Аней познакомлю, – ласково сказала Людмила. – Знаешь, какие она вкусности готовит? Пальчики оближешь.
Появлением молоденькой девушки, больше напоминавшей ребенка, Анна была удивлена. В стенах особняка, где все насквозь было пронизано роскошью, Лена в своем чисто деревенском наряде смотрелась, как нечто, из ряда вон выходящее.
— Тетя Аня, мы кушать хотим! – продекламировала Людмила. – Лена вообще с дороги. Она сейчас, наверное, слона бы съела.
Бросив в сторону Лены недоверчивый взгляд, Анна подошла к холодильнику, достала из него противень, поставила его на стол и, разделив содержимое на две части, положила на тарелки.
— Прошу к столу, – прозвучало приглашение.
— Лен, садись, не стесняйся. – Сказала Людмила. – Тебе сейчас с дороги подкрепиться надо.
Лена не понимала, как ей себя вести, равно как Анна не могла взять в толк, кто эта девочка и зачем она появилась в этом доме?
— Стрекоза, а это кто? – спросила Анна Людмилу.
— Не знаю, – пожала плечами Люда. – Я к бабушке приехала. Смотрю, а к дяде Герману тоже гости приехали…
— Так это, значит, к Герману? – спросила Анна, бросая взгляд в сторону Лены. – Интересно. Э что ж, получается, нашего олигарха на молоденьких потянуло
Не обратив внимания на смысл слов Анны, Людмила подошла к Лене, которая все никак не решалась приступить к трапезе. Словно котенок, отнятый от матери и привезенный в чужой дом, Лена осматривалась по сторонам, пытаясь понять, куда она вообще попала, и что ей ждать от людей, в окружении которых она оказалась.
— Ленусь, ну, ты чего не ешь-то? Давай, лопай, а то тетя Аня обидеться.
Среди всей этой незнакомой обстановки Лена чувствовала себя неуверенно. Раньше она никогда ни бывала ни в городе, ни, тем более, в таком богатом доме, и все, что с ней происходило, казалось Лене чем-то, похожим на сон.
— Детка, ты откуда к нам приехала-то? – спросила Лену Анна.
— Из тюрьмы, – без обиняков ответила та.
Выпавший из рук Анны фарфоровый чайник мгновенно оказался на полу, разбившись в дребезги.
— Как же это тебя угораздило, милая? – последовал вопрос Анны.
В ответ Лена лишь пожала плечами. Причину своих злоключений она сама не знала, а делиться своими, ничем не подтвержденными, догадками было не в её правилах.
— Ань, да, дай ты человеку поесть спокойно. – сказал появившийся на кухне Гусев. – Потом будешь со своими расспросами приставать.
По выражению лица мужа, по тому тону, которым он говорил, Анна поняла, что произошло что-то экстраординарное.
— Люсь, давай, собирайся, – сказал Вадим Викторович. – Нам надо ехать в офис. Причем, срочно.
— Сейчас, дядя Вадим, – ответила Людмила. – Я только Лене её комнату.
Едва только Люда и Лена ушли с кухни, Анна засыпала мужа многочисленными вопросами:
— Ну, что на этот раз стряслось? Герман что, опять какой-нибудь номер отколол? У Людочки какие-то неприятности?
— Ой, лучше не спрашивай. – Вадим Викторович махнул рукой. – Ты ведь Германа знаешь. Он же без подстав прожить не может. Представляешь, подсунул на склады фальшивые лекарства, ну, и навел на все это дело полицию. Это хорошо, что Димка этот контрофат обнаружил. Мы его хоть на свалку успели вывезти. Теперь надо от документов, которые ЛЮДА ПОДПИСАЛА, ИЗБАВИТЬСЯ.
— Господи, да, когда ж он успокоится!?! – воскликнула Анна. – Что ж ему спокойно на свете не живется!?! Мало было родного брата на тот свет загнать, Ларке всю жизнь испоганить… теперь он еще за Люсю принялся.
— Ань, ты же знаешь: с тем, что он остался не у дел, Герман никогда не смирится. В выборе средств для достижения он никогда разборчив не был, и, чтобы вернуть «Континент», он пойдет на все.
Сам Герман, ничего не подозревавший о том, что его очередной заговор раскрыт, находился в состоянии сладостной неги, испытываемой от сознания того, что его давно лелеемая мечта начала сбываться. Он видел себя в свадебном костюме, выходящим из-под венца под руку с молодой женой. Она непременно должна быть одета в белоснежное платье, а на голове обязательно должна красоваться фата, шлейф от которой спускался бы до самого пола. Свадьба должна была состояться в тесном семейном кругу, без большого количества приглашенных, чтобы не привлекать лишнего внимания к данному событию.
Оставалась еще одна деталь – согласие самой невесты, но, по мнению Германа Федоровича, проблема эта была настолько незначительной, что не стоило предавать ей сколько-нибудь большого значения. В рукаве у него, как у опытного шулера, имелся некий козырь, против которого Лене было нечем крыть.
Сладостные мечтания Сапранова были прерваны появлением в его кабинете Гусева. По выражению лица Вадима Викторовича Герман понял, что разговор предстоит не из приятных, который вряд ли улучшит его настроение.
— Герман, ты когда успокоишься? – укоризненно спросил Вадим Викторович. – Тебе что, доставляет удовольствие портить людям жизнь?
— Слушай, я не люблю, когда со мной начинают разговаривать обтекаемыми фразами. – заявил Герман, не обращая внимания на повышенную эмоциональность Гусева. – Если у тебя есть ко мне какие-то претензии, скажи об этом прямо, без всяких там вступлений.
— Говоришь – претензии? Скажи тогда мне: не ты ли надоумил Эллку завезти в аптеки фальсификат? Наверное, наводку полиции тоже ты дал. Слушай, Герман, тебе не надоело…
— Слушай, в том, что твоя протеже демонстрирует чудеса некомпетентности, я точно не виноват, – перебил Вадима Викторовича Герман. – А что касается моей дочери, то разбирайся с ней сам. Ты же знаешь, у неё с этой провинциалкой отношения с самого начала не заладились. Вполне возможно, что она могла выкинуть что-нибудь эдакое. Так что все вопросы к ней.
Дальнейший разговор терял всякий смысл. Герман принадлежал к тому типу людей, которые никогда не признаются в совершенных им поступках. О признании собственной вины и говорить было нечего. Даже сейчас, когда провал их с Эллой плана было налицо, Герман Федорович очень быстро нашел виновника произошедшего в лице собственной дочери, которой и должна была достаться очередная порция словесных оплеух.
— Так. Можешь собирать свои шмотки и выметаться из этого дома, – заявил Герман Элле, как только она предстала пред его ясные очи. – Кормить за дарма ни на что не способную особь я больше не желаю.
К такому повороту событий Элла не была готова. К грубым выходкам отца, к его постоянным придиркам, она уже давно привыкла, но на этот раз Герман Федорович превзошел сам себя.
— Ну, что опять случилось? – спросила Элла. – Я вижу, день у тебя прямо с утра не задался. Только я-то здесь причем?
— Ты здесь причем? Да, притом, что тебе ничего доверить нельзя. Вот если хочешь завалить какое-нибудь дело, поручи его тебе. Не прогадаешь.
— Ты сейчас о чем?
— Да, все о том же… - с каждой минутой Герман становился все раздражительнее. – В общем, поздравляю тебя! Твой план с аптеками успешно приказал долго жить!
Данная информация нуждалась в осмыслении. Для Эллы это означало, что столь нелюбимую двоюродную сестру придется терпеть еще какое-то время, а это, в свою очередь, означало, что Дмитрий, так обожаемый Эллой, по-прежнему оставался для неё вне зоны досягаемости. При осознании этого факта настроение Эллы упало до нуля, что не могло не отразиться на тоне, которым она разговаривала с отцом.
— Слушай, а тебе не кажется, что твои претензии ко мне, мягко говоря, необоснованны? – спросила Элла, что для Германа являлось проявлением неслыханной дерзости. – Все, что от меня требовалось, я выполнила. Все бумаги Людка подписала, до одной. Ну, а если система дала сбой, то это уже, я извиняюсь, твой косяк.
Только появление в кабинете Владимира Борисовича спасло Эллу от неминуемой пощечины. Появление Ромодановского всегда было кстати для Эллы и некстати для Германа, или наоборот, но его присутствие всегда, так или иначе, смягчало ситуацию.
— Ну, что опять не поделили? – иронично спросил Владимир Борисович. – Ребят, вашу ругань даже на улице слышно. Вам не надоело отношения выяснять?
Вопрос был риторический, и, судя по взгляду Германа, абсолютно неуместный.
— Так! Сейчас ты уберешься отсюда, и чтобы, как минимум, до вечера я тебя не видел, – продиктовал Герман Элле следующее приказание. – О твоем поведении мы с тобой в другой раз поговорим.
Наверное, впервые Людмила так не хотела уезжать из особняка. Лена своей простотой и какой-то детской наивностью подкупила её, и Люде очень не хотелось расставаться с этой девочкой. То ли в сознании ожили воспоминания о младшей сестре, то ли Лена напоминала ей невинного ребенка, но Людмила поняла, что эта девочка является чем-то важным в её жизни, и быть равнодушной ко всему, что происходит с Леной, она не сможет никогда.
Чем дольше Лена находилась в доме Сапрановых, больше похожим на сказочный дворец, чем на обычное жилище, тем более неуверенной она себя чувствовала. Странным ей казалось все: этот мужчина, представившейся лучшим другом её отца; и сам дом, сверху до низу набитый роскошью; и обитатели этого дома, так резко отличающиеся от жителей «Калинового ручья». Единственным человеком, безусловно расположившим Лену к себе, была Людмила. Эта девушка прямо-таки подкупала Лену своей искренней доброжелательностью.
Вошедшая в комнату для гостей Людмила увидела разложенные на кровати вещи и Лену, нерешительно осмотревшую прикроватный комод.
— Одежду можно в шкаф повесить, – тихо сказала Люда. – Тебе, наверное, с дороги подремать хочется?
Людмила смотрела на Лену взглядом, каким можно смотреть только на очень близкого, бесконечно родного человека. Было такое ощущение, что она знала эту девочку, больше напоминавшую наивное дитя, чем человека, перешедшего взрослый рубеж, все свою жизнь. То ли мысли о давно потерянной родной сестре вновь завладели Людмилой, то ли детская внешность ЛЕНЫ ВНОВЬ ПРОБУДИЛА В НЕЙ ЕЁ БЕСКРАЙНЕЕ ЧАДОЛЮБИЕ, НО ЛЮДА ПОНЯЛА, ЧТО ТЕПЕРЬ ЛЕНА СТАНЕТ ОЧЕНЬ ВАЖНОЙ ЧАСТЬЮ ЕЁ ЖИЗНИ.
Появление Лены в доме Сапрановых внесло некоторую сумятицу в размеренную жизнь семейства. Никто не мог понять, кто она и зачем появилась в особняке. Лишь Герман хорошо понимал её предназначение. Для него она была диковинной игрушкой, которой он, словно капризный, избалованный ребенок, непременно хотел владеть.
В комнату, где Лена прилегла на старый диван, чтобы немного передохнуть, Герман вошел без стука. Минут пять он стоял и любовался спящей девушкой, боясь лишний раз пошевелиться. Трудно сказать, какие мысли роились у него в голове в этот момент, но было понятно, что Герман еле сдерживает себя, чтобы не перейти грань дозволенного.
Очнувшись, Лена испугалась, увидев склонившегося над ней Германа.
— Испугалась? – усмехнувшись, спросил Сапранов. – Я просто зашел узнать, как ты тут устроилась. Тебе ничего не надо?
— Нет, – ответила растерявшаяся девушка. – Я просто прилегла немного отдохнуть с дороги.
В своем доме соблюдать правила приличия Герман Федорович не считал нужным, а поэтому в своем махровом халате, одетом явно на обнаженное тело, он смотрелся несколько вульгарно, и на свою гостью производил странное впечатление.
— Ладно, – сказал Герман. – Ты сейчас хорошенько отдохни, а потом мы с тобой пойдем, прогуляемся по магазинам. Купим тебе что-нибудь красивенькое. Дочь моего лучшего друга должна носить все самое лучшее.
Доброжелательное отношение Германа к Лене предало ей смелости. В данный момент её больше всего интересовала судьба Алёши, и она решила узнать у гостеприимного хозяина дома, сможет ли он помочь ей разыскать братишку?
— Герман Федорович, а вы хорошо знали папу? – спросила Лена.
Несколько секунд Герман молчал, видимо, обдумывая то, что хотел сказать.
— Алеша был лучшим из людей, которых я знал, – наконец, произнес Сапранов. – Знаешь, на таких, как твой отец, земля держится. Когда я узнал, что случилось с твоими родителями, несколько дней себе места не находил. Все думал, как же ты теперь одна останешься с маленьким братишкой на руках.
Искренности в словах Германа было не более полу процента. Гибель Алексея и Ольги он воспринимал лишь как удачное стечение обстоятельств, своеобразный подарок судьбы, с помощью которого были устранены лишние препятствия на пути к желанной цели.
Переполох, творившийся в «Континенте», затронул всех, кто имел отношение к работе с документами. Необходимо было перелопатить ворохи различных бумаг, найти злосчастные соглашения с подставной фирмой и подвергнуть их уничтожению. Тут же у Людмилы появился сочувствующий в лице Коновалова, неизвестно откуда узнавшем о произошедшем.
Чувства Виталия Геннадьевича к Людмиле давно уже перешли границы простой симпатии. Ему казалось, что в новой хозяйке «Континента» он нашел все те качества, которые больше всего ценил в людях: доброту, порядочность, честность, открытость. Кроме того, внешние данные Людмилы не могли оставить равнодушным к ней многих из мужчин, и Коновалов не был исключением. Чем больше Виталий Геннадьевич общался с Людмилой, тем больше ему хотелось, чтобы эта всегда строго одетая, держащая себя со всеми независимо и целеустремленно, красавица разделила с ним его судьбу.
— Здравствуйте, Людмила Ивановна, – выпалил депутат, едва Людмила переступила порог приемной. – Я примчался тут же, как только узнал, что у вас здесь произошло. Если вам понадобится какая-либо моя помощь…
— Вам не стоило беспокоиться, Виталий Геннадьевич, – перебила Коновалова Людмила. – Контрофат вовремя обнаружен, и сейчас принимаются все меры для того, чтобы от него избавиться.
— То, что вам подсунули фальшивые лекарства, может существенно осложнить ваше положение. Если журналисты пронюхают что-либо про этот инцидент, поднимется жуткий вой, а это, сами понимаете, как может сказаться на дальнейшей работе концерна.
— Ну, надеюсь, до этого дело не дойдет. Вы ведь не побежите к этим журналистам докладывать о том, что здесь произошло?
Постоянные знаки внимания Коновалова, едва не переходящие в навязчивое ухаживание, изрядно надоели Людмиле. Она, конечно, не могла не отметить его многочисленных положительных качеств, но вот для чувств, как ей казалось, её сердце было закрыто навсегда. Любовь, когда-то внезапно вспыхнувшую на импровизированной ярмарке, Люда похоронила, и строить новые отношения, пусть даже с человеком заведомо порядочным, больше не хотела.
В роскошном особняке, в окружении совершенно незнакомых людей, Лена чувствовала себя, как птица в золотой клетке. Ни одного знакомого лица, ни одного человека, которого бы она знала – все это создавало дискомфорт в душе юной девушки. Единственным человеком, которому Лена могла и хотела довериться, была Людмила. Она сама не знала почему, но ей сразу показалось, что Люду знает уже долгие годы, и может всецело ей доверять. Было в этой девушке, внешне строгой и сдержанной, что-то родное и знакомое. По крайней мере, в этом особняке, чужом и холодном, за новую подругу Лена готова была держаться, как за спасительную соломинку.
Размышления девушки прервала вошедшая в комнату Анна. Бросив на Лену сочувственно-оценивающий взгляд, она вздохнула и, покачав головой, произнесла:
— Ну, что? Скучаешь? Ты бы пошла, по саду погуляла. Знаешь, как у нас там хорошо? А то сидишь здесь, как арестантка какая-то.
— Да, я тут ничего не знаю. – смущаясь, ответила Лена. – Герман Федорович сказал, чтоб я его здесь ждала.
— Ты что, боишься Германа Федоровича?
— Да, не то, чтобы боюсь… Просто, вы поймите, я впервые в такой дом попала. Раньше ведь никуда дальше Краснодара не уезжала. А тут попадаю в такой дом… Да, я тут лишнего шага боюсь сделать. Вдруг Герман Федорович рассердится.
— Ну, я думаю, Герман Федорович не будет возражать, если мы с тобой посидим на кухне, попьем чайку. Кстати, мне тут муж конфеты из Праги привез. Вкус – специфический. Пойдем, продегустируем.
Слово конфеты в этой фразе оказалось ключевым. Лена, в которой ребенок с возрастом себя все еще не изжил, не могла быть равнодушна к всякого рода сладостям, а поэтому её ответ на заманчивое предложение Анны, естественно, был положительным.
Чем дольше Анна слушала рассказы Лены, тем больше удивлялась. В том, что говорила девочка, невероятным казалось все: и обстоятельства гибели её родителей, и совершенно очевидная подстава с наркотиками, и то, что Герман вдруг захотел взять её на поруки. Хорошо зная Германа, Анна понимала, что этот человек никогда и ничего не делает просто так. Если Сапранов взял эту девочку под свое покровительство, значит, ему от неё что-то нужно. Другой вопрос – что именно?
Ответ на этот вопрос Вадим Викторович получил, когда оказался в кабинете Германа для очередного выяснение отношений. Ситуация, сложившаяся с фальшивыми препаратами, не могла не возмущать Гусева, а поэтому он счел своим долгом высказать ему в глаза все, что он о нем думает.
— Герман, что ж тебе спокойно на свете не живется-то!?! – с порога выпалил Вадим Викторович. – Вот сколько на свете живу, таких проходимцев, как ты, еще ни разу не встречал. Ты зачем Эллку подбил, чтобы она в аптеки фальшивые лекарства подсунула? Не знаешь, как от племянницы избавиться? Ну, так, вот, знай: если с головы Люси упадет хоть один волос, ты об этом очень сильно пожалеешь.
— Во-первых, перестань орать в моем кабинете, – произнес Герман, сохраняя спокойствие удава. – Во-вторых, у Эллки полно своих причин, чтобы свести счеты с Ванькиной дочерью. В-третьих, у меня сейчас полно своих забот, чтобы я еще стал заниматься всякой ерундой. Как-никак, скоро моя свадьба, и я должен хорошенько к ней подготовиться.
— Какая свадьба? – спросил Вадим Викторович.
— Ну, как какая? Обыкновенная свадьба. Ко мне сегодня, кстати, невеста приехала. Да, ты, наверное, её видел. Твоя Аня, наверняка, её под свою опеку взяла. Она ведь любит покровительствовать разным провинциалкам.
Гусев смотрел на Германа и не мог понять, шутит ли он или просто выжил из ума. Лена, по сути, была еще ребенком, и ни по каким параметрам на роль жены олигарха не подходила. Тут возникали две версии развития событий: либо Лена – хитрая, расчетливая охотница за богатыми женихами, либо в воспаленном мозгу Германа созрел очередной план, и Лене суждено в реализации этого плана сыграть какую-то роль.
Работа в центральном офисе «Континента» вошла в обычное, повседневное русло, и Людмиле не терпелось, как можно скорее, вернуться в Троице-Лыково. Почему-то очень захотелось снова увидеть бабушку и Лену. За последнее время, именно благодаря Варваре Захаровне, Люда смогла понять, что такое семейный очаг, которого у неё никогда не было, а Лена напоминала о давно потерянной родной сестре, разыскать которую Люда считала главной целью своей жизни.
— Ну, вроде бы, всё! – сказал вошедший в кабинет Людмилы Леонид Поликарпович. – С этими фальшивками, которые нам подсунули, мы, кажется, разобрались. Так что теперь можем спать спокойно. Людмила Ивановна, ехали бы вы домой. Время уже позднее, а вам добираться – не ближний свет.
— Правы вы, Леонид Поликарпович. – вздохнув, ответила Людмила. – Ситуация с этими подделками благополучно разрешилась. Теперь можно и передохнуть. Я вот только одного понять не могу: как Элла могла оказаться способна на такое? Ведь если бы эти фальшивые препараты попали в аптеки, представляете, сколько людей могли бы пострадать?
— Способности любого человека, Людмила Ивановна, ограничены только его совестью. Если таковой не имеется, то тут уж можно ожидать всего, чего угодно.
Философские размышления Леонида Поликарповича прервались, когда дверь в кабинет распахнулась, и в него вошел Коновалов. Считавший, что давно стал для Людмилы близким человеком, он думал, что вправе быть в курсе всех событий, с ней связанных.
— Людмила Ивановна, я, как узнал, что у вас тут стряслось, сразу сюда приехал, – волнуясь, сказал Виталий Геннадьевич. – Какая-нибудь моя помощь нужна? Чем я могу быть вам полезен?
— Не стоит беспокоиться, Виталий Геннадьевич, – ответила Людмила. – Возникшие проблемы мы общими усилиями решили. Так что теперь можем спать спокойно.
Леонид Поликарпович укоризненно посмотрел на Коновалова. Его забота показалась ему излишне навязчивой, а частые посещения – стремлением сделать дружески сложившиеся отношения более близкими. С высоты прожитых лет Иконников считал, что Людмила и импозантный политик – не пара, но высказывать свое мнение вслух не счел корректным.
— Людмила Ивановна, раз уж я тут оказался, давайте вас домой отвезу, – предложил Коновалов. – Тем более, я и живу неподалеку от Троице-Лыково, и дорога вместе будет веселее.
На этот раз Людмила не смогла ответить потенциальному ухажеру отказом. Отшивать человека, искренне предлагавшего свою помощь, она считала делом неприличным.
Когда Люда вернулась домой, во всех окнах особняка уже не горел свет. Во всех, кроме комнаты для гостей. Яркий свет, пробивавшейся сквозь плотно задернутые шторы, говорил о том, что Лена еще не спит.
Поднявшись на второй этаж, приоткрыв дверь в комнату, в которой разместилась Лена, Люда увидела довольно невеселую картину. Девочка лежала на кровати и, уткнувшись лицом в подушку, тихо плакала. Всхлипывания, чередовавшиеся с рыданием, не могли не терзать Людмиле душу. Плачущая Лена напоминала ей маленького котенка, только что отнятого от матери и принесенного в чужой дом. Людмила присела на кровать, погладила Лену по голове и тихо произнесла:
— Ленка, ну, что случилось? Тебя что, кто-то обидел?
Обернувшись, заплаканная Лена смотрела на Людмилу глазами, полными отчаяния.
— Я боюсь, – сказала она. – Я не знаю, для чего я здесь? Для чего меня сюда привезли? Этот Герман Федорович – он какой-то странный. Говорит, что был другом моего папы, а сам смотрит на меня так, как будто я ему что-то должна. Я его просила помочь братика найти, но он мне ничего не ответил. А Алёшенька болеет. Ему в детском доме никак нельзя долго находиться.
В обилии информации, полученной Людмилой от её новой подруги, необходимо было разобраться.
— Лен, знаешь что: пойдем с тобой чайку попьем, – предложила Людмила своей новой подруге. – Там у меня специальный есть, успокаивающий. Ты мне все расскажешь, и мы вместе подумаем, как тебе помочь.
После рассказанной Леной истории о своих злоключениях сердце Людмилы наполнилось еще большей жалостью к этой девочки. Больше всего в произошедшем её волновала судьба несчастного ребенка, так жестоко разлученного с единственным родным человеком.
— Слушай, Лен, а ты поговори с дядей Германом. – предложила Людмила. – Он – человек со связями. У него много возможностей. Может быть, он поможет тебе найти братишку.
— Да, разговаривала я с ним об этом. – ответила Лена. – Но он мне ни да, ни нет не сказал. Герман Федорович вообще какой-то странный. Говорит, что был лучшим другом моего отца, но папа никогда о нем ничего не рассказывал. Я раньше тоже его никогда не видела. А тут такая забота обо мне! Зачем?
То ли бессонница не давала покоя Герману в ту ночь, то ли разные мысли, сменявшиеся в голове одна за одной, не позволяли сомкнуть глаз, но заставить себя заснуть он решительно не мог. Надежным средством против бессонницы Герман Федорович считал ночные прогулки по саду, прилегавшему к особняку. Вот и сейчас глава семейства Сапрановых решил, что столь поздний моцион не помешает успокоить разволнованную последними событиями душу и привести мысли в порядок. Спустившись в холл, Герман Федорович заметил полоску света, видневшуюся из-под двери, ведущей на кухню.
— Когда уходит, никогда за собой свет не выключит. – проворчал про себя Герман Федорович, адресуя свое замечание Анне, и направился к кухне.
Едва он подошел к двери, как услышал доносившиеся из-за неё голоса. По одному из голосов Герман без труда узнал Лену, щебетавшую, словно маленький воробышек, а вот второй… В первые секунды он не мог определить, кому принадлежит этот голос, хотя Сапранову, несомненно, он был знаком. Прислушавшись, Герман узнал в собеседнице Лены свою много им неуважаемую племянницу, и неприязнь к этой девушке тут же возросла в геометрической прогрессии. Герман сам не знал почему, но это общение Лены с Людмилой, судя по всему, плавно переходящее в дружбу, было неприятно ему, а поэтому он решил пресечь его тут же.
— Лена, а ты знаешь, сколько сейчас времени? – распахнув дверь, строго спросил Герман. – В моем доме в это время принято спать, а не болтать попусту с незнакомыми тебе людьми. Немедленно иди в свою комнату, и чтобы до утра я тебя не видел.
Герман сказал эти слова таким повелительным тоном, что Лене ничего другого не оставалось, как встать и уйти. Людмила поймала на себе едкий, испепеляющий взгляд дяди, от которого у неё по спине забегали мурашки.
— А тебя я попрошу держаться от Лены подальше. – с трудом сдерживая гнев, произнес Герман. – Она сюда приехала ни для того, чтобы ты забивала ей голову всякой ерундой.
Наверное, впервые слова, произнесенные Германом, произвели обратный эффект. Вместо того, чтобы смутиться и, покраснев, быстро уйти, Людмила встала, выпрямилась во весь рост и гордо произнесла:
— Знаете, дядя Герман, я Лене голову ерундой не забиваю. оскорбительном тПросто мне хочется хоть как-то поддержать эту девочку. Она мне тут такое про себя рассказала, что кровь в жилах стынет. Я не знаю, дядя Герман, что вам от неё нужно, но, пока могу, я Лену никому в обиду не дам.
В первую минуту Герман, буквально, потерял дар речи от такой неслыханной, по его мнению, дерзости. Наконец, собравшись с мыслями, он решил высказать все, что о ней думает.
— Не смей называть меня дядей, мерзавка! Ты что, думаешь, раз стала наследницей моего недоумка-брата, то теперь тебе все можно!?! Твой успех, девонька, - это явление, так скажем, временное. Когда я вновь верну себе то положение, которое я по праву занимал, ты уберешься в свой «Задрищенск», где самое место таким, как ты. Твоя потаскуха-мать обломалась, когда попыталась из грязи в князи перепрыгнуть, и ты обломаешься. Это я тебе обещаю.
Хлесткая пощечина охладила пыл не в меру распалившегося Сапранова.
— Не сметь говорить о моих родителях в оскорбительном тоне! – строго произнесла Людмила. – Вы, Герман Федорович, приложили максимум усилий для того, чтобы раньше времени свести их в могилу. Хотя бы сейчас оставьте маму с отцом в покое.
Герман, буквально, опешил от такой неслыханной дерзости. Подходящих слов для достойного ответа у него не нашлось, а поэтому ему ничего другого не оставалось, как просто убраться восвояси.
Никто из обитателей особняка Сапрановых не мог понять, для чего Лена появилась в их доме. Варвара Захаровна, давно переставшая понимать своего сына, считала, что желание Германа помочь несчастной сиротке – это всего лишь сиюминутный порыв, который может привести неизвестно к каким последствиям. Анна вообще мучилась в догадках. Ей было только известно о злоключениях, пережитых Леной, но об истинных намерениях в отношении её Германа она даже не догадывалась.
— Мать, хочешь, новость расскажу? – спросил Вадим Викторович Анну, когда они остались на кухни одни. – Герман-то наш опять жениться собрался.
— Да? И кто же его избранница?
— Вот эта девочка, которая тут с Людой сидела. Какого, а? Седина в бороду – бес в ребро. Уж такого от Германа я никак не ожидал.
Услышав такую новость, Анна опешила. Из памяти еще не стерлись ужасы первого и второго брака Германа, а тут речь шла уже о новой свадьбе, последствия которой трудно было предугадать.
–– Он что, совсем с ума сошел? Какая она ему невеста? У неё же молоко еще на губах не обсохло. Ей в пору в куклы играть, а не замуж выходить.
— Ну, ты же знаешь: вопросы морали мало интересуют Германа. Меня больше другое беспокоит: как эту Лену девчонки в качестве мачехи воспримут? Лиза, вон, от смерти Полины никак отойти не может. Эллка все время с отцом на ножах из-за того, что он с Ириной развелся. Теперь представь, какая жизнь его новую супругу ждет.
— Не говори, – вздохнула Анна. – Я как представлю, что будет, когда девчонки узнают, на ком их отец жениться собрался, мне не по себе становится.
Опасения Анны вскоре сбылись. Первой удар нанесла Элла, решившая, что никогда не смирится с тем, что её отец намерен вновь вступить в брак. Вернувшись под утро домой, она увидела Лену, спускавшуюся по лестнице со второго этажа. Вид у девушки был слишком простоват для столь фешенебельного жилища, каким являлся особняк Сапрановых, что Элла не могла не заметить.
— Это что еще за явление? – спросила она. – Отец что, решил у нас тут приют для бездомных организовать?
Лена стояла ни жива, ни мертва. С подобными резкими высказываниями в свой адрес ей встречаться еще не приходилось.
— Ну, что стоишь, как вкопанная, – не унималась Элла. – Отвечай, когда тебя спрашивают. Каким ветром тебя к нам занесло?
— Понимаете, Герман Федорович взял меня на поруки, пока не закончится расследование… - робко ответила Лена.
— Еще интереснее, – перебила девушку Элла. – Это чем же мой отец тебе так обязан, что тебя на поруки взял?
Допрос мог продолжаться сколь угодно долго, если бы не подоспевшая на помощь загнанной девушке Анна.
— Эллка, да, оставь человека в покое, – строго сказала она. – Дай ей хоть в себя прийти.
— Я просто хочу знать, зачем отцу понадобилось приводить в наш дом чужих незнакомых людей, – не унималась Элла. – Германа Федоровича что, на старости лет на благотворительность потянуло?
— Ты лучше об этом отца спроси, – сказала Анна. – Может, он тебе скажет, зачем ему Лена понадобилась.
— Я-то спрошу, - ответила Элла, - но вы знайте одно: превращать свой дом в постоялый двор я не позволю никому.
— Ну, во-первых, это не твой дом, – раздался откуда-то сверху громовой голос Германа. – Во-вторых, Лена – моя гостья, и никому в моем доме не будет позволено разговаривать с ней в подобном тоне.
Вид у спускавшегося по лестнице Германа Федоровича был грозный, и не давал шансов на какие-либо возражения. В этой ситуации Элле ничего бы другого не оставалось, как просто ретироваться, но девушка не принадлежала к числу тех людей, которые просто так поднимают руки.
— Слушай, если ты решил завести себе новую игрушку, то это – твое право, – сказала она. – Но не требуй от меня, чтобы я целовалась с каждой швалью, которую ты притащишь в дом.
— Лена – не шваль! – решительно произнесла Людмила, пришедшая на громкие голоса из комнаты Варвары Захаровны. – Не тебе, Элла, судить о ней. Если твой отец привез Лену сюда, значит, на это были серьезные причины.
Впервые Герман Федорович был вынужден согласиться с племянницей. Решительность, с которой Людмила защищала свою новую подругу, не могла не импонировать, но одновременно поселила в душе Германа нехорошее чувство, сходное с ревностью. Все дело в том, что Сапранов считал, что права на Лену он имеет безраздельно, и ни один другой человек не может каким-либо, даже самым маломальским, образом вмешиваться в её жизнь. Сейчас, заступаясь за свою новую подругу, Людмила вновь нарушила приватную зону интересов своего дяди, что не могло не повлечь за собой очередной порции колких замечаний с его стороны.
— Тебя бы я попросил вообще не вмешиваться в дела, которые тебя абсолютно не касаются, – обращаясь к Людмиле, произнес Герман. – Со всем, что происходит в моем доме, я способен разобраться сам без вмешательства посторонних.
— Извините, Герман Федорович, но Лена – моя подруга, - ответила Людмила, - и я никому не позволю её оскорблять.
Лена чувствовала себя, как побитая собачонка. Вокруг неё были незнакомые люди, которым она, как ей казалось, причиняла много неудобств, и это её предположение тут же подтвердилось.
— Значит так, дорогой папочка, выбирай: или она, или я. – решительно заявила Элла. – С меня достаточно одной приживалки. Если ты решил притащить сюда еще одну приживалку, то это дело твое, конечно, но моей ноги в этом доме больше не будет.
— Можешь хоть сейчас собирать свои манатки и выметаться отсюда. – Ответил Герман. – Только учти: с того момента, как за тобой закроется этого дома, ты переходишь на самофинансирование. Поскольку от меня ты больше не получишь ни копейки.
От всех этих разговоров, происходивших в её присутствии, у Лены разболелась голова. Больше всего в этот момент ей хотелось выйти из этого, сверху до низу набитого роскошью, дома и бежать, куда угодно, лишь бы быть подальше от этого незнакомого и такого чужого места.
Разрыдавшись, закрыв лицо руками, Лена убежала в свою комнату, а вслед за ней последовала Людмила. Дверь в комнату была приоткрыта, а девочка лежала на кровати, уткнувшись в подушку, и рыдала.
— Ленка, что с тобой? – спросила вошедшая в комнату Людмила. – Ты что, расстроилась из-за того, что тебе наговорила Элла? Да, не обращай ты на неё внимания. Я когда сюда приехала, она тоже про меня чего только не говорила, а потом все как-то само собой утряслось.
— Люд, что я ей сделала? – словно не услышав слов подруги, спросила Лена. – Я что, виновата в том, что её отец решил мне помочь? Я ведь его об этом не просила.
— Вот в этом ты точно не виновата, – обнимая Лену, ответила Людмила. – Просто, ты пойми, Элла – она как бы из другого мира. Что такое попасть в такую ситуацию, в которую попала ты, она просто не знает. Вот и болтает всякую чепуху. Ты на неё внимания поменьше обращай. Знаешь, девчонка она неплохая, но избалованная до неприличия. Я тебе, как педагог, скажу: если пропускать мимо ушей все, что такие люди говорят, они потом сами собой успокаиваются.
Разговор между Людмилой и Леной продолжался уже больше двух часов, но обе девушки чувствовали, что не могут наговориться друг с другом. Чем дольше продолжался разговор, тем больше Людмила понимала, насколько они близки с Леной.
— Слушай, а ты где жила, пока сюда не приехала? – спросила Людмила Лену.
— На Кубани. Есть там такой небольшой городок – Крымск, а недалеко от этого Крымска – село – «Калинов ручей». Вот в этом «Калиновом ручье» мы с родителями и жили.
— Лен, погоди! Ты сказала – Крымск!?! Слушай, это же мои родные места. У меня в этом Крымске, можно сказать, все детство прошло.
— А я думала, что ты здесь, в Москве, родилась.
— Да, понимаешь, мои родители вместе не жили. Я еще не родилась, когда отец в Москву перебрался, а мы с мамой там, в Крымске, остались. Потом еще сестренка родилась…
— У тебя есть сестра!?! – воскликнула Лена.
— Была. – Людмила тяжело вздохнула. – Мама когда умерла, нас с ней по детским домам отправили. Меня-то в Новороссийске пристроили, а Ленку в какой-то дом малютки отвезли, и вот с тех пор я о ней ничего не знаю.
— Твою сестру Леной звали?
— Да.- Людмила тяжело вздохнула. – Знаешь, Ленка, что я тебе скажу: ради того, чтобы свою сестру найти, я готова всю землю перевернуть. Ты тоже, если хочешь своего братишку найти, должна все для этого сделать. Ведь он – самое дорогое, что у тебя есть.
Этих слов Людмила могла бы и не говорить. Все существо, все сознание Лены были направлены на то, чтобы найти Алёшу. Мыслями о младшем брате было заполнено все её сознание; надеждой поскорее найти ребенка она жила все последнее время.
Разговор между Людмилой и Леной мог бы продолжаться еще очень долго, если бы не пришла Анна. Время обеда неумолимо приближалось, а поэтому заботливая начала беспокоиться, почему девочки не спешат к столу.
— Так, болтушки, не наговорились еще? – спросила Анна. – А у меня там, между прочим, борщ стынет. Люд, давайте, идите есть, или ты разговорами свою подругу кормить собираешься?
Слово борщ в этом предложении оказалось ключевым. Обе девушки многое бы отдали за тарелку этого супа, и, тем более, голод неумолимо брал, а поэтому ЛЮДМИЛЕ И ЛЕНЕ НЕ НАДО БЫЛО ДЕСЯТЬ РАЗ ПОВТОРЯТЬ, ЧТОБЫ ОНИ ОПРОМЕТЬЮ ПОМЧАЛИСЬ НА КУХНЮ.
За обедом разговор продолжился, но уже на более отвлеченные темы. Лена сокрушалась, что, приехав в Москву, она толком не видела столицы, а ей так хотелось посмотреть этот город, который раньше она видела, разве что, на картинках да по телевизору.
— Ну, так, зачем дело стало? – произнесла Людмила. – Давай завтра по городу прогуляемся? Хочешь, на Красную площадь съездим, или на речном трамвайчике покатаемся?
— И то – дело, – согласилась с Людмилой Анна. - Что ты будешь в доме сидеть, как арестантка какая-то. Вон, пусть тебя Люся по городу повозит, наши столичные красоты покажет. Все лучше, чем весь день в доме сидеть.
— А Герман Федорович сердиться не будет? – смущаясь, спросила Лена.
— Герману Федоровичу-то что? – продекламировала Анна. – Ты теперь что, раз он тебя к себе в дом взял, ты должна тут безвылазно сидеть? Вон, поезжай куда-нибудь с Людой, развейся. Заодно Москву посмотришь.
Предложение для Лены было настолько соблазнительно, что она не смогла перед ним устоять. Прогулку решено было не откладывать в долгий ящик, а уже на следующий день отправиться в путешествие по городу.
Утро выдалось солнечным, но немного прохладным, и, под стать ему, настроение девушек вполне соответствовало предстоящей прогулке. Идея с кино была отметена сразу и без аппилиционно. Очень уж не хотелось Людмиле и Лене два часа сидеть в темном зале и наблюдать за хитросплетениями чужих жизней.
— Слушай, давай по Москве-реке прокатимся? – предложила Людмила. – Знаешь, как интересно? И Кремль, и Лужники проплывать будем.
Лена согласилась, и обе девушки направились к ближайшему причалу, расположенному неподалеку.
Несмотря на то, что день был не самый жаркий, вся верхняя палуба была полностью заполнена. Речной трамвайчик неспешно плыл по водной глади, рассекая носом речные волны. Снующих по палубе туда-сюда пассажиров, обрывков разговоров между ними Лена не замечала. Для неё вообще повседневная реальность осталась где-то за кормой. Сейчас же перед глазами Лены оживала сказка. Вдали уже скрылись стены Новодевичьего монастыря, гигантские исполины, задевающие своими крышами небо, а впереди показались золотые купола храмов да рубиновые звезды кремлевских башен.
— Хочешь, по Красной площади прогуляемся? – предложила Людмила Лене, как только трамвайчик причалил к набережной.
Лена с радостью согласилась, и вскоре две подружки шагали по брусчатке, которой вымощена главная площадь страны. Наверное, впервые Лена смогла забыть обо всех своих бедах, в одночасье на неё свалившихся. Для неё реальная жизнь со всеми её горестями и проблемами куда-то исчезла, а вместо этого ожила сказка.
— Люда, я раньше и представить себе не могла, что когда-нибудь всю эту красоту увижу, – призналась Лена подруге. – Раньше, когда по телевизору Москву показывали, только и мечтала, как сюда приеду, поведу Алёшку в зоопарк, на всяких, там, качелях-каруселях кататься.
— Слушай, у меня есть идея! – воскликнула Людмила. – Давай ему игрушек накупим? Все равно ты его найдешь, и тогда у тебя сразу будет, чем его порадовать.
С таким предложением Лена не могла не согласиться, и вскоре обе девушки оказались внутри старинного, массивного здания, расположенного напротив кремлевской стены.
То, что предстало пред глазами Лены, когда она вошла в главный магазин страны, было продолжением сказки. Такого изобилия, которое царило на прилавках, она не видела нигде, даже в самых радужных снах. Словно двери в сказочные пещеры Али Бабы открывались перед Леной, когда она переходила из одного зала в другой. То на витринах сверкали драгоценные камни в золотых оправах, то изысканная парфюмерия манила своими нарядными упаковками, то различные наряды, одетые на манекены, притягивали к себе взор юной гостьи столицы. От всего этого изобилия у Лены закружилась голова, и она на минуту забыла, зачем оказалась в этом городе товаров. Осматриваясь по сторонам, Лена не заметила, как они с Людмилой оказались в отделе детских товаров.
У каждого ребенка должны быть игрушки, а у Алёши игрушки должны быть самые лучшие. Для Лены эта истина была непреложна, и ни одному человеку в мире не удалось бы убедить её в обратном.
— Ну, чем ты хочешь порадовать малыша? – спросила Людмила немного растерявшуюся подругу.
Лена не знала, что ответить. Её душа, еще не окончательно распрощавшаяся с детством, не могла выбрать среди множества игрушек, красовавшихся на прилавках, ту самую лучшую, которая точно обрадует Алёшу.
— Лёшка все о пожарной машине мечтал, – произнесла Лена.
Алёшина мечта сбылась тут же, как только его старшая сестра рассказала о ней.
— Дайте нам еще, пожалуйста, самосвал и экскаватор, – попросила Людмила продавца, вручившего ей красочную упаковку.
Такой аттракцион неслыханной щедрости не мог не удивить Лену. Впервые в жизни она встретила человека (если не считать Германа Федоровича), проникшегося к ней таким участием. Причем, желание Людмилы помочь было абсолютно искренним, в отличие от Германа, чья помощь Лене отнюдь не была бескорыстной. В том, что Герман далеко не такой, каким хочет казаться, Лене скоро пришлось убедиться, и тем страшнее был ужас того положения, в котором она оказалась.
Домой девушки вернулись лишь под вечер, чем заставили поволноваться Анну. Едва Людмила с Леной переступили порог особняка, взволнованная женщина выбежала им навстречу, разводя руками и причитая:
— Девчонки, вы чего так долго? Я уже думала в полицию звонить. С утра ушли, и все нет да нет.
— Тетя Ань, да, что с нами случится? – сказала Людмила. – Мы с Леной, вон, и на речном трамвайчике прокатились, и по Красной площади погуляли, и даже в ГУМ зашли.
— Лен, ну, как тебе наша первопрестольная? – улыбаясь, спросила Анна.
— Ой, тетя Ань, мне все так понравилось! – радостно ответила Лена. – Мы с Людой где только не побывали, чего только не видели! Вон, сколько подарков моему братику накупили.
— ЛАДНО. ЛЯГУШКИ-ПУТЕШЕСТВЕНИЦЫ, БЫСТРО МОЙТЕ РУКИ И САДИТЕСЬ ЗА СТОЛ. – ШУТЯ СКОМАНДОВАЛА АННА. – У МЕНЯ УЖЕ ВСЕ ОСТЫЛО.
— ЛЕНКА, ПОШЛИ СКОРЕЕ, А ТО У МЕНЯ ОТ ГОЛОДА СКОРО ЖИВОТ К СПИНЕ ПРИЛИПНЕТ, – СКАЗАЛА ЛЮДМИЛА, И ОБЕ ДЕВУШКИ ПРОСЛЕДОВАЛИ НА КУХНЮ.
ЗА ОБЕДОМ, ПЛАВНО ПЕРЕХОДЯЩИМ В УЖИН, ЛЮДМИЛА С ЛЕНОЙ, УПЛЕТАЯ ЗА ОБЕ ЩЕКИ ПРИГОТОВЛЕННЫЙ АННОЙ БОРЩ, НАПЕРЕБОЙ ДЕЛИЛИСЬ СВОИМИ ВПЕЧАТЛЕНИЯМИ О ПРОШЕДШЕЙ ПРОГУЛКЕ, КОИХ БЫЛО НЕИСЧИСЛИМОЕ КОЛИЧЕСТВО. ЗА РАССКАЗАМИ ОНИ ДАЖЕ НЕ ЗАМЕТИЛИ ВОШЕДШЕГО НА КУХНЮ ГЕРМАНА, ЧЬЕ ЗЛОБНО-НЕДОВОЛЬНОЕ ВЫРАЖЕНИЕ ЛИЦА НЕ ПРЕДВЕЩАЛО НИЧЕГО ХОРОШЕГО.
— ТЕБЕ КТО РАЗРЕШАЛ ВЫХОДИТЬ ИЗ ДОМА? – СТРОГО СПРОСИЛ ГЕРМАН ФЕДОРОВИЧ ЛЕНУ.
— ГЕРМАН, ДА, ОНИ С ЛЮДОЙ ТОЛЬКО НЕМНОГО ПО ГОРОДУ ПРОГУЛЯЛИСЬ, – ПОПЫТАЛАСЬ ВСТУПИТЬСЯ АННА. – НЕ СИДЕТЬ ЖЕ ЛЕНЕ В ЧЕТЫРЕХ СТЕНАХ БЕЗВЫЛАЗНО.
— Тебя бы я вообще попросил помолчать, когда тебя не спрашивают, – было ответом Германа.
Затем, повернувшись к Лене, он продолжил свою нотацию.
— Послушай, если ты еще не поняла, в этом доме принято следовать тем правилам, которые в нем установлены, – говорил Сапранов. – Не покидать без моего позволения пределов этого дома – одно из правил, которому ты должна неуклонно следовать. Понятно?
Выслушивая наставления Германа Федоровича, Лена чувствовала себя, как побитая собачонка. Тон, которым он с ней разговаривал, изобиловал недовольными нотками и заставлял Лену чувствовать себя в чем-то провинившейся.
Подобного тона в отношении своей подруги Людмила стерпеть не смогла, и поэтому сочла своим долгом ответить не в меру зарвавшемуся дяде.
— Простите, Герман Федорович, но Лена не обязана тут ни перед кем отчитываться, – строго сказала она. – Если вы ей помогли, то это не значит, что теперь Лена обязана перед вами на цирлах ходить.
Подобные слова не могли не вывести Германа Федоровича из себя. Мало того, что он был вынужден терпеть в своем доме незаконнорожденную дочь своего непутевого брата, так теперь еще эта наглая провинциалка позволяла себе делать ему замечания. Больше терпеть рядом с собой столь бесцеремонную особу Герман не мог, и, схватив Лену за руку, он поволок её из кухни в свой кабинет.