У меня есть убеждение, что я написал книгу «Зависть», которая будет жить века. У меня сохранился её черновик, написанный мной от руки. От этих листов исходит эманация изящества. Вот как я говорю о себе!
Юрий Олеша. Ни дня без строчки.
Первое впечатление от романа «Зависть» - не очень. Ждал большего. Через полгода захотелось перечитать, и тогда уже нравилась почти каждая строчка.
Бывает так: книга нравится, а её герои раздражают. И Кавалеров, и братья Бабичевы, и юный Володя Макаров.
Считается, что Кавалеров является прототипом Юрия Олеши. Те, кто знал Олешу лично, говорят, что многие свои черты автор вложил в главного героя. Но зачем он опустил его так низко? Безвольный хронический неудачник, он раздражителен, завистлив, способен к оговору. Может это авторский ход: умышленное очернение героя развязывает писателю руки для того, чтобы развязать Кавалерову язык? Кавалеров, откровенничая с Андреем Бабичевым, говорит неприятные для молодой республики слова:
"В Европе одаренному человеку большой простор для достижения славы. Там любят чужую славу. Пожалуйста, сделай что-нибудь замечательное, и тебя подхватят под руки, поведут на дорогу славы…
У нас нет пути для индивидуального достижения успеха. Правда ведь?"
Сами рассуждения по-детски наивны, но суть не завуалируют: коллективизм часто губит талант.
"…Но я не родился на Западе. Теперь мне сказали: не то что твоя, - самая замечательная личность – ничто. И я постепенно начинаю привыкать к этой истине, против которой можно спорить."
Из уст положительного советского человека такое звучать не могло, во всяком случае, в печатных изданиях цензура не пропустила бы. А так, - Кавалеров неудачник, жалкий пьяница. Что с него взять?
И всё же симпатия автора к своему прототипу поблёскивает почти сразу в первых строчках романа. Кавалеров - талантливый литературный подёнщик, его речь поэтична, его образы ярки, а метафоры бывают прекрасны.
« Вы прошумели мимо меня, как ветвь, полная цветов и листьев».
Человеку, которого «даже вещи не любят» тяжело жить рядом с успешным, целеустремлённым и самодовольным Андреем Бабичевым. Бабичев неприятен сразу: книга начинается с физиологического изображения утра чиновника (кстати, беспроигрышный вариант, если автор хочет добиться неприязни к своему герою). Он уверен в себе, хамоват, умён и успешен, но скучен для таких, как Кавалеров. Люди для Бабичева как трамплин, или подпорка. Ему нужны не столько советчики, сколько фон - слушатели, исполнители, работники.
Кавалеров чувствует в себе талант, но не имеет ни идеи, ни цели, ни сил способных сдвинуть его с места. Бабичев подавляет его, в общем-то, даже не замечая, и Кавалеров начинает ненавидеть своего благодетеля.
Почему роман назван именно так – «зависть»? Чувство древнее, как мир, имеет разную природу и, в то же время, есть общее сходство в одном: дай ему волю – оно поглотит вас полностью, трансформируясь в ненависть. Зависть и ненависть часто бродят где-то рядом. Но не всегда.
Может, и логичнее было бы назвать этот роман «ненависть» (Кавалеров больше ненавидит, чем завидует), только я совсем не уверен, что этого на самом деле хотел Олеша, а название «зависть» выбрал, чтобы пройти цензуру (это обсуждалось в ток-шоу «Игра в бисер»). Мы никогда не узнаем правду. Могу предположить: всё-таки ненависть банальнее зависти и как чувство, и как литературное название. «Зависть» как название, не столь затёрто. А ещё, по воспоминаниям Катаева, Олеша признавался, что «не знает более сильного двигателя творчества, чем зависть»*.
Правда, к личности Кавалерова это не имеет прямого отношения. Зависть не подвигает его на поиски своего пути к успеху, и даже не слишком явно выражена она в отношениях с благодетелем и главным своим оппонентом - Андреем Бабичевым. Он не столько завидует бабичевскому благополучию, сколько не понимает и не принимает его идей. Раздражение переходит в ненависть. Как это?! Хамоватый сановник с барскими замашками добивается успеха и славы? А эти приземлённые цели чиновника: дешевые столовые, дешёвая не протухающая колбаса, индустриализация кухни? Чему тут завидовать?
А слава в этом новом мире вспыхивает оттого, что из рук колбасника вышел новый сорт колбасы. Я не понимаю этой славы, что же значит это?
Кавалеров уже на первых страницах обвиняет «колбасника» в отсутствии воображения (кстати, напрасно) и здесь он открывается как поэт, как романтик, живущий в мире других ценностей. Вот что он думает о речи Андрея Бабичева:
Он должен был сказать так:
«Женщины! Мы сдуем с вас копоть, очистим ваши ноздри от дыма, уши – от галдежа, мы заставим картошку волшебно, в одно мгновенье, сбрасывать с себя шкуру; мы вернём вам часы, украденные у вас кухней, - половину жизни получите вы обратно. Ты, молодая жена, варишь для мужа суп. И лужице супа отдаёшь ты половину своего дня! Мы превратим ваши лужицы в сверкающие моря, щи разольём океаном, кашу насыплем курганами, глетчером поползёт кисель! Слушайте, хозяйки, ждите! Мы обещаем вам: кафельный пол будет залит солнцем, будут гореть медные чаны, лилейной чистоты будут тарелки, молоко будет тяжёлое, как ртуть, и такое поплывёт благоухание от супа, что станет завидно цветам на столах».
Прекрасная речь! После таких слов идея индустриализации общественного питания не кажется такой уж приземлённой, но Кавалерову, как и его «брату по безумию»** Ивану Бабичеву (старшему брату Андрея Бабичева) так не кажется. Оба они – homo poeticus,*** - слишком оторваны от реальной жизни, от новых идей нового общества потребления. И тем интересны.
Незаметно для себя я увлёкся их языком, их безумными речами, их образами.
Весь текст романа насыщен поэзией, как губка. Замечательны даже случайные фразы толпы:
- Ну вот, я же говорил о нежности дерева. Удел его – служить музыке.
И это говорят люди на стройке «Четвертака»! Конечно, автор идеализирует толпу, все это больше характерно для самого Олёши. Кстати, Катаев пишет, что так вот – метафорами - говорил сам автор.
С появлением на сцене другого Бабичева – Ивана, - открывается новый аспект романа. Этот «король пошляков» постоянно произносит речи, генерирует безумные идеи, которые актуальны и сегодня.
Вот, например, одна из речей, превращённая Иваном Бабичевым в фарс:
"… Что говорил он? Он издевался над кастрюлями вашими, над горшочками, над тишиной вашей, над правом вашим всовывать соску в губы детей ваших…
Что хочет вытолкнуть он из сердца вашего? Родной дом – дом милый дом! Бродягами по диким полям истории он хочет вас сделать. Жёны, он плюёт в суп ваш. Матери, он мечтает с личек младенцев ваших стереть сходство с вами – священное, прекрасное семейное сходство. Он врывается в закоулки ваши, шмыгает, как крыса, по полкам, залазит под кровати, под сорочки, в волосы подмышек ваших. Гоните его к чёрту!.."
…Так и хочется добавить: гоните к чёрту эту глобализацию!
И как тут не вспомнишь Помпилиус: Одни слова для кухонь, Другие для улиц. Здесь брошены орлы, ради бройлерных куриц…
Орлы орлами, но нельзя сказать, что бабичевская (я имею ввиду Андрея) идея индустриализации общественного питания провалилась. Она провалилась в СССР, но частично воплотилась на Западе в виде Макдональдса и прочего фастфуда.
А что ещё?.. Произведение удивительно многогранное, и писать о нём я могу долго. Это сокращённый вариант статьи.
*В. Катаев. Алмазный мой венец.
** В. Катаев. Алмазный мой венец
*** homo poeticus – человек поэтический