Коттедж Александра Израилевича находился буквально в трех домах от Юлиного. Правда в отличие от Юлиного был вовсе неухожен и к входной двери мы шли через заросший сад с выродившимися яблонями, покрытыми большими белыми древесными грибами. Обычно летом эти грибы бывают вечно мокрыми и осклизлыми, однако сейчас по морозу они были сухими, что несколько уменьшало их отвратительность. Перед входом конечно же не было, как у Юлии, камер которые отслеживали входящих. Сама калитка скрипела на несмазанных петлях, да и не окрашена была очень давно, судя по ржавчине.
Впрочем сама входная дверь в коттедж Александра Израилевича была такой же непрезентабельной и совершенно выпадала из общего стиля коттеджа, который выглядел все таки достаточно богато.
- У него нет звонка, - сказала Юля, - придется стучать. Вы не смогли бы?
Я, естественно смог и постучал. Потом постучал еще раз и громче… Потом постучал еще – уже совсем громко и продолжительно. Наконец за дверью раздались шаги, причем шаги достаточно энергичные, и дверь открыл хозяин коттеджа. Одет Александр Израилевич был в домашний затертый халат поверх свитера, заправленного в тренировочные штаны, и был в тапках-шлепанцах, также надетых на толстые шерстяные носки. В нос ударил запах старости, как это бывает в квартирах пожилых людей, а так же запах водочного перегара, который, похоже, пропитал здесь все вокруг. Юля невольно сморщила носик, я же оказался более стоек, поскольку в молодости доводилось работать в старческих отделениях психиатрических лечебниц.
- Ах, Юленька, - Александр Израилевич добросердечно улыбнулся во все свои явно вставные зубы, - какой неожиданный визит! Да еще и не одна, голубушка. С гостем. А я вот видите ли в домашнем. Совершенно, милочка, не подготовился. Вы бы хоть известили бы меня о том, что зайдете – я бы хоть сказал Софье Прокофьевне, чтобы на стол собрала бы чего-нибудь. А так то у нас просто все, по-стариковски.
- Доброе утро, Александр Израилевич, - улыбнулась Юлия, - ничего страшного, что вы в домашнем и не подготовились – мы, общем то просто поговорить зашли… О том, о сем…
- Э-э, нет, милочка. Я все ж таки пойду переоденусь пока Софья Прокофьевна развлечет вас разговорами, - он обернулся куда то вглубь дома и крикнул, - Софья Прокофьевна! Тут Юленька зашла со спутником! Будь добра, голубушка развлеки гостей покамест я приведу себя в порядок!
Было нечто жуткое в этом обращении к пустому дому, наполненному одиночеством Александра Израилевича вот уж как двадцать лет. И это несмотря на то что я видел многих галлюцинирующих пациентов. Жуть здесь была в том, что создавалось ощущение, будто вот-вот Софья Прокофьевна отзовется как-нибудь вроде: «Сейчас-сейчас, Сашенька, только спущусь вот». Такого эффекта реальности я не наблюдал никогда, и от этого делалось невыносимо тоскливо и страшно.
- Ох, да что ж я вас в дверях-то держу, - сокрушился Александр Израилевич, - проходите-ка в дом. И, упаси Бог, не разувайтесь. У меня Софья Прокофьевна все равно завтрашним днем собиралась убираться.
Он отошел немного в сторону, пропуская нас. Мы вошли и запах старости сразу же усилился. Атмосфера в доме была не то что бы тягостной, но какой-то…чужеродной что ли. Я принялся вспоминать, где же я мог еще в своей жизни ощущать нечто подобное. И, перебирая в памяти образы, вспомнил – такое же чувство буквально наваливалось, когда переступаешь порог морга. Правда в морге все эти ощущения было гораздо сильнее, здесь же они были неуловимыми, примерно как флер духов на подушке, на которой спала женщина три-четыре дня назад. Но все равно чувство это присутствовало. Юлия зябко поежилась – вероятно ощутила примерно то же самое.
- Ну пойдемте я проведу вас в столовую и оставлю вас, чтоб привести себя в порядок, - дохнул на нас свежевыпитым Александр Израилевич.
Мы потянулись за ним вглубь дома и оказались в достаточно просторной столовой с большим овальным обеденным столом по центру. На столе стояла на треть опустошенная бутылка водки, кусочки хлеба, часть из которых были размокшими. Вероятно, наливая себе и промахиваясь мимо довольно миниатюрной рюмки, Александр Израилевич попадал водкой на хлеб, что лежал рядом. Он, по-старчески суетливо, собрал остатки нехитрой трапезы со стола и усадил нас с Юлей теперь уже за опустевший вовсе стол.
- Вы уж, посидите пока Софья Прокофьевна не выйдет в одиночестве, а я пойду переоденусь, - сказал он вновь и удалился в глубины дома.
- Я тут ни разу не была, - Юлия зябко жалась ко мне, - как то тут…нехорошо, правда?
- Да, ощущения не из приятных, - подтвердил я, - но знаете, так бывает в домах у пожилых и одиноких людей.
- Нет!, - Юлия капризно стукнула меня кулачком по колену, - Я про другое! Тут по-другому нехорошо. Мне, лично, тут просто страшно.
- Да полно Вам, - постарался успокоить я ее, впрочем и себя отчасти тоже, - мы сидим одни в пустой комнате в почти необитаемом доме, чего ж здесь страшного?
- А…Софья Прокофьевна?, - совсем уж не к месту вздрогнула Юлия.
- Юля, с ваших слов, Софья Прокофьевна скончалась около двадцати лет назад!
- Да, - согласилась она, - просто у меня чувство что тут кто-то есть еще в доме кроме Александра Израилевича.
- Юля, - уже строго и внушительно сказал я, - в доме больше никого быть не может. Понимаете?
- Да, конечно, - как то устало согласилась Юлия.
Где то наверху скрипели половицы под ногами Александра Израилевича, да и вообще дом был наполнен звуками свойственными домам, где есть много дерева. Где-то что-то поскрипывало, потрескивало и шуршало. Юлия нервно сжала мою руку, - Мне по-прежнему страшно. Я слегка сжал ей руку в ответ в знак поддержки. «Кстати, а я ведь держа ее руку, успокаиваю и сам себя тоже», -подумал я. Несмотря на возраст, шаги Александра Израилевича были на удивление энергичными. «Это вероятно от принятого перед нашем приходом», - подумалось мне.
Внезапно, прямо у входа, половицы заскрипели вполне явно. Более того, не одна половица – они скрипели по-очереди, как будто в столовую кто-то вошел. И вот тут столовая, как резервуар, буквально наполнилась ощущением чего-то нечеловеческого и невероятно страшного. Мы замерли, опасаясь даже вздохнуть. Половицы продолжали скрипеть уже по всей столовой, а затем неожиданно раскрылась дверца буфета, стоявшего в углу. Не резко, медленно, аккуратно, с легким скрипом…
- Пойдем отсюда, - чуть слышно шепнула Юлия. Я был с ней полностью согласен и мы, сначала медленно, а затем все быстрее, а затем почти опрометью выскочили из столовой в холл. В холле было все по прежнему. Хотя чужеродное ощущение было и тут.
- Это была она!, - с суеверным ужасом шепнула Юлия.
- Кто она?
- Софья Прокофьевна!
- Юля, она умерла, - без прежней, правда, уверенности сказал я.
Половицы продолжали скрипеть в столовой, поскрипывали дверцы буфета, что-то позвякивало.
- А отчего ж вы не в столовой? - сверху спускался Александр Израилевич, одетый очень строго, хоть и несколько старомодно. Даже галстук надел. Там уж почитай Софья Прокофьевна на стол собрала уже.
- Да мы решили осмотреть холл, - я удивился своему голосу, поскольку пришлось сперва откашляться, прежде чем смочь вообще хоть как-то ответить.
- Ну, идемте же тогда позавтракаем, чем Бог послал. У нас правда еда простая, но зато все натуральное, - Александр Израилевич подталкивал нас в спины обратно к столовой. Туда, где скрипели половицы, замечая скрипом перемещения кошмара.
Не идти – было бы верхом неприличия и поэтому мы с Юлией, как дети, взявшись за руки, переступили порог столовой вновь. Овальный стол был полностью накрыт, застелен белой, правда с пятнами, скатертью. На нем стояли приборы на четыре персоны, по центру стояли тарелки с нехитрой закуской в виде шпротов, нарезанной колбасы, огурцов-помидоров и прочей зелени. Ко всему этому добавлены были еще две нераскрытых бутылки водки. Во главе стола – вероятно, там сидел Александр Израилевич – стояла пепельница, возле которой лежала пачка "Любительских". Стул справа от места Александра Израилевича заскрипел, будто под тяжестью севшего на него человека.
Нам по счастью отвели противоположный конец стола, куда нас гостеприимно и усадил Александр Израилевич.
- Спасибо тебе, Софушка, - обращаясь к пустому стулу справа от себя, проговорил Александр Израилевич и, уже обращаясь к нам, ласково улыбаясь и похлопывая скатерть справа - Видите какая хозяйка у меня.
Честно, я не видел какая, но я явственно ощущал, что на этом стуле кто-то сидит…Тот самый…Чужеродный…Нечеловеческий…
- Вот вы, Юленька, смотрю все за руки держитесь со спутником вашим, - проговорил Александр Израилевич, разливая водку в четыре рюмки и хитро поглядывая на нас, - а говорите, что не ухажер он вам. Но мы то с Софьей Прокофьевной все одно подмечаем… Это по старческому опыту уже… Такие вещи не скроешь.
Я скосил глаза на Юлию. Она сидела бледная, напряженная, с застывшим, как посмертная маска лицом, и ничего не отвечала.
- Ну не хотите говорить, так и не надо. Дело, как говорится, хозяйское, - согласился Александр Израилевич, - ну давайте что ли за знакомство. Она водка-то у нас, конечно не виски с коньяком, однако напиток чистый и голова с него не болит, - он поднял рюмку.
Мы автоматически подняли свои.
- Вы шпротиков возьмите, - посоветовал Александр Израилевич, - огурчик.
Не менее автоматически не опуская рюмку я положил себе и Юле по шпротине на тарелку.
- Ну, за встречу, - произнес краткий тост Александр Израилевич и опрокинул рюмку себе в рот, закусывая хрустким огурцом.
Мы проделали то же самое. Водка была отвратительной. Юлия закашлялась и принялась судорожно поедать шпротину. Я не закашлялся, но между тем горло продрало и глаза заслезились, так что моя шпротина повторила судьбу шпротины Юлиной. Пока я унимал возникший в желудке спазм неприятия, Александр Израилевич наливал уже по второй. И вот тут то я и заметил, что четвертая рюмка так же опустела, как и наши.
Однако, отвратительная водка Александра Израилевича…А может и Софьи Прокофьевны – я не был уверен уже ни в чем, оказала свой благостный эффект и ощущения царящего вокруг безумия, не поддающегося никакому объяснению, несколько притупилось. Щеки у Юлии слегка порозовели и ее рука перестала сжимать мою так судорожно, как раньше.
- Ну, теперь, я думаю, стоит выпить за хозяйку за мою, - Александр Израилевич явно частил, - она вон у меня какая умница, - кивая стулу справа, улыбнулся он. Стул в ответ слегка скрипнул. Это уже не ужасало так, как раньше, но все равно мурашки по спине пробегали снизу вверх, как будто защищая от чего-то, - Вы огурчиков наших попробуйте, - очень удались этим летом. Александр Израилевич кивнул на тарелку с огурцами и помидорами. Я, как мне показалось, несколько поспешно, стараясь не приближать конечности к стулу справа, схватил два огурца. Себе и Юлии. Александр Израилевич вновь опрокинул рюмку в себя, но закусил уже шпротиной. Мы повторили его действия с разницей лишь, что закусывали огурцами. Юлия уже не кашляла, да и у меня водка не вызвала того первоначального отвращения, что было.
- Софушка, - обратился Александр Израилевич к стулу справа, - а ты вроде бы картошечку ставила варить. Небось сготовилась уже? Неси ж ее тогда, голубушка, а то гости у нас без горячего сидят. Стул в ответ скрипнул, а следом вновь заскрипели половицы, но уже по направлению к выходу.
-Ну, милостивые государи и государыни, - у Александра Израилевича весело блестели глаза, - о чем же вы хотели побеседовать? Вы, Юленька, помнится говорили «о том, о сем» - так о чем же, голубушка?
- Поговорить вообще то хотел я, - ответил я вместо Юлии.
- О чем же, голубчик?
- О дочери Юлии. Девочке, что сидит на дереве с лета аж. О Полине.
- Поленьке? Очень хорошая девочка. Красавица. Моя Софья Прокофьевна такая же была в молодости. Помню, мы с ней, когда до свадьбы встречались еще, все нам завидовали.
- Так, как по-вашему, отчего она на дереве то сидит? – я решил в корне пресечь поток воспоминаний, да и водка почти совсем успокоила чувство нечеловеческого в этом доме.
- Ну, у каждого ведь свой выбор, правда? Пойдите-ка вот к окошку, пожалуй, - мы встали и подошли к запыленному окну, выходящему в сад, - Видите вон те белые грибы на яблонях? Как вы думаете, почему они сидят на деревьях?
- Ну это свойство вида биологического. Они просто не могут не сидеть на деревьях – это их неотъемлемое свойство. Но ведь человеку вовсе не свойственно сидеть на дереве, - «А толку-то, пожалуй, от разговора не будет», - подумал я.
- Иии…Ошибаетесь, сударь, - Александр Израилевич мелко по-стариковски захихикал, - они просто когда то давно выбрали там сидеть, с тех пор и сидят. Эволюция, батенька.
- То есть, вы хотите сказать, что девочка девятнадцати лет, как гриб, выбрала сидеть на дереве для продолжения вида?
- Я всего лишь хочу сказать, - нравоучительно поднял палец вверх Александр Израилевич, - что у всех есть свой выбор.
- А вы не замечали за Полиной каких-нибудь странностей? – я решил перевести разговор в другое русло, - Ну в поведении, в разговорах?
- Да помилосердуйте! Совершенно обыкновенный ребенок. Сын мой в молодости такой же точно был. Спокойная, хорошая девочка, - за спиной скрипнули половицы и запахло вареной картошкой, впрочем, воспринялось это уже, как нечто привычное, - идемте же к столу – Софья Прокофьевна картошечку принесла нам, а то ж ведь нет ничего лучше, чем водочка да под картошечку, - мы вернулись к столу, на котором и правда дымилась миска вареной картошки. Юлия сидела, будто в ступоре, устремив глаза в одну точку и абсолютно неподвижно.
Александр Израилевич разлил по третьей и я, к своему собственному удивлению, совершенно спокойно потянулся за картошкой для себя и Юлии.
- Ну, за детей, - по обыкновению кратко произнес тост Александр Израилевич и опрокинул рюмку внутрь себя, - они ж ведь единственное что у нас есть.
Я выпил следом за ним, затем вставил рюмку Юле в руку и почти заставил ее выпить. Сделала она это автоматически, даже не закусив. Четвертая рюмка привычно опустела, что я отметил, когда перестал поить Юлию.
- Мы, пожалуй, пойдем уже, Александр Израилевич, - я начал вставать, поднимая одновременно Юлию, - Спасибо вам с…Софьей Прокофьевной за гостеприимство и завтрак,- я почему то в тот момент вопреки всякому здравому смыслу был убежден что Софья Прокофьевна тут же с нами и сидит, исполняя роль хозяйки дома.
- Ну пойдете, так что ж, в добрый вам путь, - тоже привстал Александр Израилевич, - только, -он хитро прищурился, - тогда на посошок надо. Это для действительно доброго пути.
- Ну…Давайте, - согласился я, - только мне кажется женщины наши больше не будут.
- Софушка, ты будешь? - спросил у стула Александр Израилевич. Он сделал попытку налить в рюмку «супруги», однако водка, не попадая в рюмку, как бы обтекала ее и лилась по наружним стенкам на стол, - Ну не будешь и ладно, - согласился Александр Израилевич.
Мы выпили с ним еще по рюмке и я, держа Юлию под руку, повел ее к выходу. Александр Израилевич, забежав вперед отпер перед нами дверь. В дверях я пожал его сухую старческую руку и попрощался. Затем, посмотрев ему за спину, не уверен, правда, что в правильном направлении, попрощался с Софьей Прокофьевной. Мы вышли в запущенный сад Александра Израилевича, дверь за нами закрылась и мы оказались вновь в мире, который, однако, после посещения этого дома для меня несколько поменялся.