Память человеческая — штука странная:
забываются события, происходившие десяток лет назад,
порой не помнятся события двух-трехгодичной давности,
стираются равнодушным временем конфликты, люди, лица,
а иногда вдруг выплывает из глубин памяти что-то виденное немыслимо давно,
из лоскутков времени складывается пестрое панно жизни минувшей…
(Антоныч3)
1970 год – закончено Майли-Сайское медучилище. Уже месяц как я работаю в ФАПе (фельдшерско-акушерский пункт) на джайлау (летнее высокогорное пастбище для овец) в Киргизии. ФАП это домик из двух комнат. В одной из них я живу, а в другой веду приём больных. Нет света, живу при керосиновой лампе. Нет радио – не знаю, что происходит в стране, в мире, нет никаких новостей. Про телевизор вообще молчу. Койка и тумбочка – вот и вся моя мебель. Рассказы больных на незнакомом мне языке – вот и все мои новости. Сама и фельдшер и уборщица, сама прибираю свой ФАП. Вода в ручье, умывальник там же, а чуть ниже пройдёшь под обрыв – тут тебе и удобства.
По утрам облака опускаются на горы. Поэтому не следует рано вставать и выходить из домика, так как не поймёшь где что – всё покрыто мокрыми облаками. Где земля? Неизвестно. Но заканчивается утро, выглядывает солнце, облака рассеиваются, наступает очередной рабочий день. Перед крыльцом неподвижно лежит огромная, преданная мне собака, мой верный страж. С ней я никого не боюсь. Каким-то только ей известным образом, она отличает больных от непрошеных гостей.
Как-то приехал на лечение с дальнего джайлау чабан, рядом с ним прибежала большая среднеазиатская овчарка – алабай. Теперь-то я знаю, что в жилах алабаев течёт кровь не только пастушеских собак, боевых псов, но также кровь чёрного тибетского волка. Алабаи и превосходные пастухи и сторожевые псы. Они способны не только выполнять команды, но и принимать собственные решения, которые не всегда сходятся с решением хозяина. Главное правило в общении с алабаем – уважать собаку.
Пока шло лечение, собака неподвижно лежала у крыльца, ждала хозяина. Я знала, что чабаны не кормят своих собак, им приходится самим добывать себе корм. Поэтому, провожая больного, вынесла собаке остатки своего обеда. Остатки эти радикально изменила жизнь собаки - она подняла бунт и не пошла за хозяином. Напрасно он её звал, алабай остался жить у крыльца ФАПа.
В это время в соседнем ауле пришёл со службы демобилизованный молодой киргиз, которому я приглянулась. Дело-то молодое. Никогда бы он на мне не женился – обычаи в горах были ещё те, поэтому никаких отношений я не заводила, совместных разговоров не вела, держала себя строго. Даже именем его не интересовалась. И вообще он мне был до фонариков.
Видя, что время проходит впустую, кавалер решил пойти на абордаж ФАПа и, когда стемнело, пришел к домику. Вот тут моя собака и показала свою преданность. Долго я слышала шум, рычание, крики, но, боясь всего этого, просидела в домике до утра. Когда под утро всё стихло, я осмелилась открыть дверь. Собака, как обычно лежала перед дверью, а чуть дальше лежал порванный парень, боявшийся даже стонать, так как собака сразу начинала щетиниться.
Пришлось мне тут же на свежем воздухе промывать своему несостоявшемуся кавалеру раны, накладывать на них швы, делать перевязки. Пришёл завхоз, покачал головой и отвёз парня в аул к родителям. Но этим дело не кончилось.
Назавтра у ФАПа собрались жители соседнего аула, а родители привели забинтованного парня. Заставили его при всех просить у меня прощения. А для исправления, наказали ему меня охранять, чтобы такие случаи не повторялись. Впоследствии я (он на своей лошади а я на своей) бесстрашно разъезжала по всему ущелью, оказывая помощь заболевшим.