Что-то хорошее

Роман Пашкевич
Данный текст не очень рекомендуется слабонервным.




Что-то хорошее

(Фарш)



1.

Сергей просыпается в пугающем мире. Холодно. Из приоткрытой балконной двери вместо радостного чириканья и золотистого свечения – пронизывающий осенний  (в июне!) воздух, тревожный хор автомашин, бесконечная агония никчемного города. Кажется, что машины ездят, а самолеты летят непосредственно у него в голове. Переступая через валяющиеся повсюду неожиданные вещи, Сергей медленно идет в ванную, где смотрит в зеркало, ожидая увидеть там монстра с провисшим вниз лицом, собачьими брылями, вишнево-желтыми  белками глаз – таким он себя ощущает. Странно, но внешних проявлений творящегося внутри почти нет.

Он неуклюже садится на унитаз и долго мочится, думая, что это и энергетически, и информационно весьма расточительно. Вместе с жидкостью – и он это чувствует – из него уходят последние остатки тепла. А еще – секретные генетические данные. Есть ли в моче его ДНК? Могут ли злобные существа, которых никто не видел, живущие во тьме самых дальних коллекторов, изловить ее и воссоздать там еще одного Сергея с помощью своей особенной, канализационной магии?

На кухне он открывает холодильник, в котором роскошно – на полметра, не менее - проросший репчатый когда-то лук, полное отсутствие съедобных вариантов и комок алюминиевой фольги. Да, еще полбутылки ароматизированной лимонной воды, холодной, вызывающей дрожь уже своим  видом.
 
2.

Наталья Сергеевна притворяет обитую в незапамятные счастливые времена черным дерматином дверь и поворачивает ключик. Левой, крупно трясущейся рукой она роняет ключ в карман, в правой у нее черный пакетик с тремя сырыми котлетами. Потолки в подъезде нехарактерно высокие – проектное недоразумение. Наталья Сергеевна идет к выходу: маленькая старушка с георгиевским бантиком на груди, а над ней угрожающе нависают метры синей и зеленой масляной краски, злобно жужжащие джедайские мечи ламп, паутина и пыль.


 
3.

Сергей осторожно разворачивает фольгу: внутри – розоватый порошок в количестве около полуграмма. "А если они создадут моего клона", - думает Сергей, "то зачем? Очевидно, что для чего-то плохого. Чтобы надругаться над ним и мучить.  Среди ржавчины и говна."  Порывшись среди грязных бокалов, он находит две скидочных карты – из "Петровича" и "О'Кея" - и с помощью одной из них строит на поверхности другой достаточно широкую и длинную, единственную дорогу из розового порошка, почти как в "Волшебнике изумрудного города", придирчиво и неторопливо размалывая даже мелкие комочки в пыль. "Вопрос в том,"- думает он, "почувствую ли я то, что делают с моим клоном? Другими словами, действительно ли между клонами, как между идентичными близнецами, есть некая неизвестной природы связь?"

Сергей старается думать сегодня на самые разные темы, отвлекая рассудок от того, о чем думать он себе сам запретил. Словно через ухо в мозг засунули большущий черный фаллоимитатор, такое  резиновое полено, отчего почти половина Сергея-обычного пребывает теперь в безмолвии и шоке.

Вооружившись трубкой от "доброго" сока, Сергей решительно втягивает половину порошка, в носу вспыхивает привычная боль, почти нестерпимая – по щекам бегут слезы, но скоро сменяющаяся влажной успокаивающей теплотой. Вытерев лицо, Сергей прислушивается, прижимает палец к виску, нащупывает прерывисто-торопливо пульсирующий сосуд - не менее 180. Не важно. Второй ноздрей он приканчивает дорогу, закрывает глаза и неподвижно сидит, опустив лицо на стол, около минуты, а мысли его тем временем плавятся, как залитый вдруг кипятком лед.

Сергей открывает глаза и выпрямляется в совершенно нормальном мире. Здесь тепло, бесноватый ветер за тонким оконным стеклом кажется надежно запертым в клетку, слабый городской шум – полным радостного предвкушения, напряженно ждущим от Сергея решений и дел. Сергей легко вскакивает с табурета, давящая боль в голове сменилась приятной уравновешенностью. Нет, черная мертвая зона по-прежнему здесь, но теперь не думать о ней стало куда проще. Немедленно приходит властное желание закурить, по сравнению с которым обычная табачная абстиненция –  детский лепет. Вздохнув пару раз поглубже, помотав головой, подержавшись за внезапно дернувшееся сердце, глотнув нестрашной теперь лимонной воды со льдом, Сергей собирается в магазин.


 
4.

Лариса приходит в себя и радуется. Вокруг – розовые и белые тряпки, ткань, неопасные,  мягкие. Колючий холод в животе пропал.  Вчера было больно. Вообще Лариса может вытерпеть очень сильную боль, но вчера она, как ни старалась не напугать никого из домашних и не расстроить, несколько раз не выдерживала и принималась громко стонать, и теперь ей немного стыдно.
Но живот, словно полный крошечных зубастых рыбок, раздирающих его изнутри на полоски, - не так страшно, как тот неясный темный кто-то, что подходил к ней все ближе, ходил кругами, чего-то ждал – или все это ей просто приснилось?

Лариса, привыкшая жить среди простых и понятных вещей, а непонятные и сложные – опасливо игнорировать, не понимает, что с ней случилось вчера, откуда бралась всепоглощающая тоска, страх и оцепенение, клубящаяся гнойная полутьма, в которой она заблудилась и тихо себя жалела. Но сегодня ничего этого нет.

В незнакомое, полное грозных и тревожных запахов помещение вдруг врывается чистый воздух, и торопливые шаги, и возбужденные голоса – это Дарья и Аня, сестры. Дарья, та, что постарше, обнимает Ларису за шею, совсем мелкая еще Аня плюхается рядом, наваливается сверху (осторожно! ты сделаешь ей больно!!), чуть отодвигается и старательно гладит Ларису по спине. Лариса, несмотря на слабость, поднимается, садится, виляет плохо управляющимся пока что хвостом, смятенно улыбается, извиняясь за свою вчерашнюю беспомощность, и за волнения, за бессонную ночь, заметную по чуть покрасневшим глазам, внимательно изучает, осторожно облизывая лица - сначала Даше, потом сразу начинающей плакать от переизбытка чувств Ане.

Лариса – крупный стаффордширский терьер, и она всерьез считает сестер щенками, пусть несколько необычного вида, в остальном такими же, как и все, нуждающимися в постоянном внимании и защите. Лапы не держат и разъезжаются, и она, убедившись, что с ее подопечными  все в порядке, снова ложится , успокоенная и довольная.
Лариса лежит, смирно положив голову на подушку, и улыбается, а маленькие ладони продолжают ласкать ее, настойчиво и угловато, и сладкая пена счастья, раздуваясь, наполняет ее всю, насовсем отодвигая вчерашний кошмар, ту слабую тень, что от него оставалась, за край сознания. 
 
 
5.

Сергей приобрел пачку "кента" и теперь дымит с наслаждением по дороге домой, мимо районной поликлиники, мимо лохматых медицинских рафиков на вечном приколе, по пологому берегу непонятно как называющейся, порядком загаженной реки, где зимой катаются на ватрушках. Лавируя между деревьями, Сергей появляется совсем неожиданно для Натальи Сергеевны, которая никак не ожидала кого-нибудь здесь встретить в седьмом-то часу утра, да еще и в субботу. Увидев ее, Сергей моментально все понимает. Кровь бьет в голову, все вокруг становится четким и насыщенным, как в рекламе корейских телевизоров, и Сергей решительно догоняет собравшуюся было уйти старушку и хватает ее за плечо.


 
6.

Изониазид, - говорит хозяйке Ларисы лопоухий и грустный доктор, - тоже причиняет сильные боли и почти не оставляет собаке шансов, но он стоит денег. А вот толченое ампульное стекло денег не стоит. Вашей собачке очень повезло: попался бережливый догхантер. Хотя, - тут он становится еще печальнее, - получается не всегда. Вот позавчера было так жалко… девчонка мастино, полтора года, с тем же самым, - откачать не смогли. Еще и хозяину ее потом пришлось… помощь оказывать. Так что давайте поаккуратнее.


7.

Поначалу Сергей даже вежлив и толерантен – сказывается воспитание, но настойчив, как влюбчивый альфа-самец. Он не просит, он требует, тихим, но весьма твердым голосом, на самом дне которого прячется истерическая дрожь, но ее трудно заметить, а нужно ему от Натальи Сергеевны не так уж и много, ничего неприличного, хотя многим такое требование показалось бы несколько странным. Он хочет, чтобы старушка немедленно съела оставшуюся у нее в пакетике котлету – и всего-то.  Но, вместо того, чтобы уважить молодого человека, чтобы он, странный, от нее отвязался, Наталья Сергеевна ушла в глубокий отказ, пытается уйти с ничего не значащим покерфейсом, надменно (а может, в целях дополнительной защиты ротовой полости) поджимает губы, однажды процедив нечто вроде "Оставь ты меня, ради Бога…", теперь старательно вообще молчит.
Она отцепляет руки Сергея от своего доперестроечного плаща, больно заламывая ему пальцы, отворачивается, в глаза принципиально не смотрит. Сергей хватает ее, разворачивает к себе, хитрым обманным движением отнимает замусоленный пакет с котлетой, щурится от ставшего нестерпимо ярким света, зачерпывает горстью мягкую котлетную плоть, пытается запихнуть колючие крошки Наталье Сергеевне в рот, та отворачивается и мычит.
Вокруг - никого. Сергея бросает попеременно в жар и холод, безумно хочется закурить. Руки трясутся, роняют комочки фарша в траву. Отступив на шаг, он рычит "Нет, ты СЪЕШЬ", и широким жестом впечатывает свои полкотлеты в лицо Натальи Сергеевны, целясь в его нижнюю часть. Удар получился сильным и звонким, Наталья Сергеевна не ожидала и падает кеглей назад; похоже, что-то в рот ей попало, поскольку, даже падая, она старательно плюется. Сергей ловит ее на полпути, ставит перед собой на колени, словно все же добивался от старушки банальной фелляции, вдавливает остатки отравы в плюющийся рот и вдруг бьет в лицо, туда, где то, чем она ест, со всей силы коленом, придерживая за уши. И еще, и еще раз, сильнее, глаза заливает пот, он перестает видеть, лишь какие-то пятна, от Натальи Сергеевны несет нафталином и экскрементами, она уже проглотила и яд, и большую часть вставной челюсти, Сергей плачет, но не может остановиться и бьет снова, пока не чувствует, что колено проваливается в ее голову, в глубокую яму, что теперь вместо лица, и что на его руках ее мозг, и тут он отпускает наконец ее уши.
Что-то лопается у него в груди, наполняя жестокой болью, ноги исчезают; что-то бьет его с силой парового молота в левый бок – это газон, подстриженная неизвестным узбеком шелковистая травка, лежащим на которой Сергей вдруг себя обнаруживает. Невдалеке дергаются, затихая, ноги в стоптанных туфлях – это Наталья Сергеевна отбрасывает метафизические коньки. Схватившись со всей силы за сердце, Сергей старается сжать пальцы так, чтобы грубая, несовместимая с его телом боль прекратилась, но тщетно. Он ошеломлен этой болью, ее внезапным нападением, а еще тем, как бьется в висках кровь, а еще – непоправимостью происходящего с ним; все его чувства говорят: это не повторится, это – последнее.

Он пытается пошевелиться, лечь на спину и наконец вздохнуть, но тела уже нет, Сергей его, по крайней мере, не чувствует. Вокруг чернильная темень, звуки удаляются, осталась лишь боль, да и она постепенно гаснет. Никаких запретов тоже больше нет, и в последние несколько секунд Сергей вспоминает, как встретил в питомнике Риту. Из десятка одинаково толстых, невероятных, потешных существ лишь она сразу, уверенно встала и направилась ему навстречу неповторимой щенячьей своей походкой, а когда их глаза встретились, что-то произошло.

"Любовь", - думает Сергей и умирает.



***





Наталья Сергеевна приходит в себя в пугающем мире. Среди ржавчины и говна.























2013