Это случилось на дне небольшого оврага в мягких лопухах, на прогретой солнцем земле. Он задохнулся от нежности и страха, прикоснувшись к её обнажённому телу, и весь задрожал от жгучего нетерпения. Их губы слились, плечи округлились в неловких объятиях, тонкие ноги сплелись в поисках тайны. И тайна открылась им. Его напряжение слилось с её покорностью и тут же блаженно пролилось, иссякло.
Она была его школьной подругой. Если бы не это досадное обстоятельство, он мог бы не переживать, но он знал, что уже через несколько дней увидит её в школе, будет сидеть с ней за одной партой, их локти будут соприкасаться, а это так мучительно, когда любишь, когда надолго немеешь от каждого случайного прикосновения. А, самое главное, - он будет желать близости с ней ещё, и ещё…На уроках его начнут спрашивать. Ему надо будет вставать и на глазах у неё идти к доске, а потом, путая от волнения слова, отвечать на поставленный вопрос. Эдику и раньше это стоило больших душевных усилий, а сейчас, когда на него постоянно будет смотреть она - это станет настоящей пыткой. Ведь он такой стеснительный всегда, такой неуверенный в себе…Даже непонятно сейчас, для чего он это сделал?
Когда Эдик и Нина поднялись с земли, всё кругом уже было оранжевым от широкого и неподвижного летнего заката.
Пройдя с Эдиком несколько метров к дому, Нина вдруг почувствовала себя дурно, побледнела, села на край тропинки в высокую траву и заплакала. Он, холодными от волнения руками, обнял её за плечи и спросил:
- Что с тобой?
- Ты… бросишь меня! Ты меня бросишь, - сквозь слезы заговорила она.
- Нет, никогда, - уверенно ответил он.
- А школа? - снова спросила она, как спрашивают о чем-то страшном, предвещающем неприятности.
- Мы куда-нибудь уедем, мы не пойдем больше в школу, - ответил он.
- Куда?
- Не знаю пока, но обязательно уедем.
После этого она неуверенно поднялась с земли и медленно пошла сзади, тяжело и виновато вздыхая, и он почувствовал, что сейчас в ответе за неё перед всем миром. Это было странное и непривычное чувство. Он несколько раз оглянулся, чтобы посмотреть на неё, такую тонкую и нескладную, совсем непохожую на настоящую женщину. Она не подняла на него глаз, но постепенно успокоилась и сквозь слезы начала отвечать на его вопросы. Через какое-то время их разговор стал обыденным. Эдик заговорил о деньгах, которые нужно будет достать на первое время, пока они ещё не устроились на работу. Нина слушала его и тихонько (изредка) всхлипывала, соглашаясь. Если же он оборачивался на неё, то она поднимала на него свои заплаканные глаза и как-то недоуменно качала головой, как будто не могла понять, в чем, собственно, она провинилась.
Потом они встречались ещё и договорились о дне отъезда, который следовало подготовить как следует, чтобы никто ни о чем не догадался. Пусть все думают, что они случайно попали на один теплоход. В конце концов - они взрослые люди.
В назначенный день она пришла на пристань с большой спортивной сумкой на плече. Какая-то очень грустная и растерянная. Стояла на берегу и удивленно озиралась по сторонам.
Он подошел к ней с билетами в руках, рассказал, куда они поедут и где сойдут с теплохода. Потом она достала из кармана куртки небольшой сверток с деньгами и отдала его Эдику. Он покраснел от неожиданности, но деньги взял. А когда на горизонте появился большой белый теплоход, она вдруг повеселела и мечтательно заговорила о предстоящем путешествии, в котором они непременно будут счастливы, потому что это путешествие у них свадебное.
Лето, белый теплоход, чайки кричащие за кормой, и бесконечная, блестящая водная гладь сделали свое дело. Эдик и Нина были счастливы. Они не уходили с палубы весь день и весь вечер, и всё время держались за руки, как будто боялись потеряться. Стояли у правого борта теплохода и смотрели, как там, за сизой полоской воды, на пологом берегу появляются и проплывают мимо незнакомые деревни с продолговатыми, зелёными огородами и песчаными спусками к реке. Как появляются там иногда облезлые церкви без крестов и маковок, чем-то напоминающие высохшие скелеты древних животных. Дома сельских жителей издалека казались низкими и неуклюжими, полуразрушенные колхозные фермы наводили на грустные мысли. Не верилось, что всё это убожество и есть Россия.
Зато река была прекрасна. Река серебрилась от солнца и отражала плавные летние облака, река обдавала прохладой и манила в даль. Хотелось дотронуться до неё руками, или прыгнуть в воду и проплыть хотя бы несколько метров, чтобы ощутить на себе её голубую и ласковую прохладу.
Вечером Эдик и Нина заговорили о стихах. Нашли укромное место на широкой корме судна и стали читать Марину Цветаеву наизусть. И при этом глаза у Нины были восторженные и влажные, как у настоящей актрисы, потому что все стихи были про них. Все о любви.
Сошли с теплохода на следующий день под вечер в небольшом городке, потому что городок со стороны реки показался очень привлекательным. Особенно центральная его часть, с блестящими куполами старинного собора и высокой белокаменной звонницей, вознесшейся между раскидистыми тополями. В городке долго искали гостиницу, плутая по узким улочкам. Шли всё время куда-то в гору, меж массивных купеческих домов с железными решётками на окнах. Почему-то им не верилось, что гостиница в таком крохотном городке может располагаться далеко от реки, от старого центра города.
Потом в вестибюле гостиницы долго ждали, пока разойдутся по своим делам случайные посетители, пока Эдик наберется смелости предложить администраторше небольшую взятку…
Когда все подозрительные гостиничные постояльцы, наконец, разошлись, Эдик вложил в свой паспорт десять рублей и протянул его сонной старушке за мутным стеклом. Старушка, моментально обнаружив десятку, повертела её в руках и сказала:
- Вы на сколько дней, молодой человек?
- Нас двое, - невпопад ответил Эдик. - И мы бы хотели в один номер…Понимаете…
Старушка привстала из-за стола, с интересом взглянула на Нину.
- Понимаю…Но у меня ещё начальница есть. Она женщина строгая.
Эдик криво улыбнулся и достал из кармана ещё одну красненькую.
- Вот.
- Я вас пропишу в одиночный, - деловито продолжила старушка, спрятав купюру в ящик стола, - но на глаза лишний раз старайтесь не попадаться. Особенно вместе. Поняли?
- Да. Да.
- И попрошу обходиться без гостей. Чтобы тихо было. Понятно?
- Да.
- Так, на сколько дней вы приехали?
- Дней на десять пока.
- А потом?
- Мы ещё не решили.
В гостиничном номере Эдику понравилось. Телефон, телевизор и радио - всё было на месте. Рядом туалет и ванная. Не хватало только газовой плиты да сада за окном, чтобы было так же уютно, как дома.
Ужинали в ресторане, сидели за красивым, хорошо сервированным столом, пили красное вино и счастливыми глазами смотрели друг на друга. Вскоре Нина почувствовала себя слегка пьяной и ей очень захотелось потанцевать. Несколько пар уже кружилось в центре зала и Нине казалось, что все смотрят на танцующих. Ей захотелось, чтобы на неё тоже смотрели, ею восхищались, завидовали. Ведь она такая красивая, такая молодая, что не заметить этого просто невозможно. Она попросила, чтобы Эдик её пригласил. Так надо. Но он почему-то отказался. Сказал, что совсем не умеет танцевать и покраснел до слезного блеска в глазах…Нина обиделась, откинулась на спинку кресла и стала с равнодушным видом смотреть по сторонам, не отвечая на его вопросы. Увидела довольно красивую, но уже немолодую женщину за соседним столиком, которая громко рассказывала своему спутнику о бывшем муже, который был с ней страшно груб и изменял ей с «железнодорожной» проводницей…Немного подальше сидели две довольно симпатичные девушки и как-то очень легко, со знанием дела беседовали о великой магии симфонической музыки. Нина долго следила за ними и в какой-то момент ей захотелось стать такой же, как они. Быть рядом с ними, в их компании. Она вопросительно посмотрела на Эдика и поняла, что это невозможно. Он ещё совсем мальчишка. С ним можно только мечтать о будущем, только смотреть по сторонам и восхищаться другими, у которых всё уже есть. И деньги, и образование, и положение в обществе.
Ей стало жаль себя. Лицо у неё сделалось таким несчастным, что Эдик понял - она вот - вот заплачет. Он растерялся, наклонил свою голову к её маленькому розоватому уху и зашептал:
- Что с тобой? Объясни, пожалуйста. Я не понимаю.
- Ничего, - ответила Нина. - Просто грустно стало.
- Ты вот - вот заплачешь.
- С чего ты взял?
- Я вижу.
- Нет.
И в это время у неё на щеке действительно появилась большая детская слеза.
Эдик покраснел от беспомощности и опустил глаза. Потом поднял голову и виноватыми глазами стал смотреть по сторонам, как будто чего-то опасался. Но никто, кажется, не обращал на них внимания и это его успокоило. Нина же после пролитых слез стала хрупкой и жалкой, как всегда, только красноватые веки сделали её лицо ещё бледнее и тоньше. Он налил ей вина. Она со странной готовностью выпила.
- И что мы будем делать дальше? - вдруг спросила она.
- Может быть, может быть… потанцуем, - предложил он.
- Согласился, наконец. Но ведь ты не умеешь танцевать.
- Испробую. Я хочу, чтобы тебе было весело.
И тут вдруг зазвучала музыка, такая веселая и такая озорная, что Эдик почувствовал у себя в голове призывную дробь барабана, созидающего нужный ритм. Он сорвался со своего места, подхватил за руку Нину и потащил её куда-то в самый центр зала, чувствуя в душе нарастающую бесшабашность. Танцевать Нине очень понравилось. Ей даже показалось, что кое-кто из соседей с завистью посмотрел на них. Они были молоды и красивы. Этого у них не отнять. Эдик даже решил, что Нина сейчас вполне счастлива. Он понял это по её глазам с веселыми искорками, по её ловко переступающим ногам, по всему её виду.
После светлого, какого-то праздничного ресторана в гостиничном номере им показалось скучно. Было ощущение слишком скоро закончившегося бала. Эдик неуверенной рукой запер входную дверь на ключ, потом возвратился к Нине, виновато улыбнулся ей, обнял за плечи и стал целовать.
Через несколько минут они оказались на кровати. Она беспокойно завиляла задом, сделала вид, что отталкивает его, но, между тем, позволила себя раздеть. Неуверенно обняла его, закрыла глаза и запрокинула голову, то ли от боли, то ли от наслаждения...
Потом они молча сидели на кровати и тяжело дышали. Он всё хотел ей что-то хорошее сказать, но слова, сколько не подбирал, приходили на ум какие-то пошлые, некрасивые и поэтому он молчал. Зато это молчание было сродни благоговению.
Наконец, она улыбнулась ему, обняла за курчавую голову, прижала её к своей тёплой груди и прошептала:
- Дурачок ты мой милый! Дурачок. Ты не можешь сейчас без этого?
- Не могу, - виновато ответил он.
- Ну и пусть. Я привыкну и мне будет так же хорошо, как тебе. Я ко всему привыкну.
- Обязательно. Ведь мы любим друг друга.
- Да.
Потом она встала с кровати, подошла к окну и резко отдернула в сторону тёмную гардину. В комнату хлынул матовый свет с ночной улицы. И как удивительно хороша показалась она ему в этом призрачном ночном свете - маленькая женщина, только что ему принадлежавшая. Как удивительно трогательна была линия её бедер, как тонка детская талия, как грациозна маленькая головка на тонкой шее. Это была уже не его школьная подруга. Нет. Скорее - жена, любимая. Его новое божество, с которым не хочется расставаться ни на минуту.
Утром он проснулся раньше её. Увидел перед собой родное и бледное, совсем ещё детское лицо Нины и поцеловал её в губы. Она открыла глаза и удивленно взглянула на него, улыбнулась и протянула к нему свои тонкие руки.
- Дай поцелую. Иди ко мне.
Он закрыл глаза и ответил:
- Я жду.
- М-м-м - у! И ещё, вот. И ещё. Это потому, что ты сейчас мой муж.
- А ты моя жена.
- И мы всегда будем вместе? Ты и я.
- Да.
Потом они встали и долго смотрели через весь город на Волгу, на пристань и на штабеля леса возле пристани; на маленькую площадь внизу, вокруг которой зелёным кружевом расположились липы и клёны.
Над рекой уже вставало солнце. Ветра не было, но утренняя прохлада зыбкими волнами вплывала в комнату через открытое окно. И на душе было легко, как после исповеди.