справедливость
БОРЬБА НА РОЖДЕСТВО
Янек задумчиво смотрел в темный, сырой угол камеры, ждал, когда закипит чай. То и дело ежился, потирал руки, предвкушая чаепитие. Но…неожиданно отворилась дверь камеры. В проеме показалось лицо обычно надменного старшего надзирателя Велявова. Сегодня он был не похож на себя. По судорожно зажатой в кулаке шапке, по сухому нервному лицу Янек и Феликс Игошин поняли: произошло что-то из ряда вон выходящее.
Янек торопливо прикрыл полой халата закопченный чайник, Игошин осторожно опустил «перетырку» в щель между досками топчана. Однако Велявов не обратил на сие нарушение инструкции никакого внимания.
– Слушаем вас, господин старший надзиратель, – стараясь удержать уважительный тон, сказал Феликс Игошин. Надзиратель пришел явно некстати, легко мог обнаружить «знак», полученный днем с воли.
–Что-то случилось?
– Приказано доставить. – Велявов прищурился, наблюдая за поляком. – К его высокопревосходительству. Лично на квартиру. Пошли! Живо!
Улицы Александровска в этот час были пустынны. Лишь у главных ворот тюрьмы да возле здания конторы каторги тускло светили газовые фонари. Монотонно время от времени перекликались часовые. Громко скрипел снег под ногами надзирателя и арестанта. Смутное беспокойство овладело молодым поляком. Он стал припоминать, где и когда мог совершить некую промашку, что с ним лично захотел разобраться Указующий Перст, да не в канцелярии, не в «кандальной избе», а у себя дома. Не дай Бог такой чести!
Неподалеку от генеральского дома их грозно окликнул невидимый часовой. Велявов смело шагнул к воротам, Тотчас приоткрылась калитка, показался закутанный в тулуп и забайкальский казачий башлык охранник. Посторонился, узнав Велявова. Пропустил их во внутренний дворик, указал, куда им далее направляться.
Четыре газовых фонаря смутно высвечивали дорожку в глубь усадьбы. По обе стороны дорожки чернели скамьи с резными деревянными спинками. Бритоголовый служка в легкой рубахе чистил снегом ковер. Янеку показалось: ковер, словно большая лохматая гиляцкая собака, которую гладит хозяин, выгнулся, даже чуточку приподнялся над землей – такой он был, видимо, легкий и пушистый.
Шагая впереди Велявова, Янек старался подмечать все, что окружало генеральский дом, не только чтобы потом рассказать Феликсу, но и чтобы отвлечься от пугающих мыслей. И еще Янек заметил, что Велявыв тоже вел себя не больно-то смело. Поминутно оглядывался. Он повел Янека не по главной аллее, расчищенной от снега, а свернул в сторону, заметив работных баб возле хозяйственных пристроек. Генеральский дом выглядел нахмуренным. Неприветливым.
Вскоре они оказались в людской половины первого этажа. Здесь, что называется, стоял дым коромыслом. Из-за дальней двери доносилась шипение, щекотал ноздри аппетитный мясной дух.
Велявов обтер ноги о деревянную решетку, стал осторожно подниматься по витой лестнице. Янек робко двигался за ним. Завидев молодого поляка, работные бабенки прекратили стирку, зашушукались, не спуская любопытных глаз с Янека. В кои веки каторжанина зазвали в дом генерала такого ладного на загляденье.
Янек с надзирателем поднялись на второй этаж, в малую залу. Здесь возле диванчика лежала медвежья шкура. Янеку показалось: звериная башка чуть приподнялась, оскалив желтые клыки. Янеку на какое-то мгновение показалось, будто находится он вовсе не в прихожей самого Указующего Перстня, а в стенах родительского дома. Стоит сделать еще пару шагов к двери, распахнуть створки – растает чужая снежность, взору приоткроется изумрудный лужок, крошечное озерко, чуть тронутое ряской, стога сена, похожие на шлемы древних польских рыцарей. Почудилось: кто-то едва слышно, по-стариковски, шаркая подошвами, идет к нему по коридору. Господи! Как это он сразу не догадался: это же его батюшка! Сейчас отворится дверь и к нему войдет убитый горем отец, такой, каким запомнился в последний раз он перед судом – под глазами темные полукружья. Сухие пальцы в тесном изломе. Родной мой! Там, на вольной воле, он не понимал отца, считал его старомодным, чуть ли не ретроградом… Бывало, стыдился его воззрений. А сейчас…
Дверь в приемную действительно отворилась. Янек подобрался, надеясь увидеть грозного Указующего Перста. Но в прихожую тяжело дыша, вошел местный священнослужитель отец Ювеналий, в черной рясе, с большим серебряным крестом на груди, высокий и грузный. Янек посторонился, пропуская священника, однако отец Ювеналий окинув каторжника тяжелым взглядом, приостановился, назидательно проговорил:
– Гордыня троеклятая ожесточает душу и сердце, робость же вызывает сочувствие, согласие.
– Признаться, я мало что понял, батюшка.
– Поймешь, ты вот, голубь, трапезу прервал нашу, а я не гневаюсь. Помяни мои слова, не противься – его высокопревосходительство желают тебе добра. Помни: кто крепок, на Бога уповая, тот не смотрит на все злая, – Отец Ювеналий вышел из комнаты, повергнув Янека в смятение.
Томиться в неведении просто не было сил. Янек занервничал, словно застоявшийся конь, начал переступать с ноги на ногу. Случайно приметил: с грубых арестантских чуней натекло на медвежью шкуру.
На сей раз, дверь резко распахнулась. Бравый казачий подъесаул, руками придержав створки дверей, замер, пропуская начальника каторги. Янеку почему-то захотелось закрыть глаза. За год пребывания в Александровском централе он впервые видел Указующего Перста вне тюрьмы. Кононович был одет по-домашнему – бархатный камзол с блестящими серебряными пуговицами, на ногах ладно сидели гиляцкие мягкие торбаза, прошитые орнаментом.
Указующий Перст приблизился к Янеку, качнулся на носках, остановился, вроде бы соизмеряя свой рост с ростом каторжника. Затем шагнул вперед, присел на диванчик, закинув ногу на ногу.
– Ну, господин арестант, – вполне дружелюбно сказал он, – не страшно вот так стоять предо мной?
– Страшновато, но…
– Можешь не продолжать, – оборвал генерал, – я тебя знаю.
Янек как завороженный следил за каждым движение начальника каторги. Куда поддевалась обычная решимость! Глаза Указующего Перста – как синие льдинки – впрямь замораживали. Отнимали способность к четкому мышлению.
– Ну-с, молодой человек, здравствуйте!
Янек вздрогнул, не поверил услышанному. Происходило совершенно непостижимое: вызов после тюремных уроков в генеральский дом, начальник каторги называет его на «вы», тем самым как бы ставя на равную с собой ногу.
– Чего молчите, гордый поляк?
– Здравия желаю, господин генерал! – поспешно, не совсем по инструкции ответил Янек. Это, естественно, не укрылось от хозяина дома.
– Обычно заключенному сахалинских тюрем следует отвечать официально: здравия желаю, ваше превосходительство! Ну да ладно, забудем об этом. Авось мы не на церемонии, не на плацу. Подойдите-ка, голубчик, ближе. – Указующий Перст встал, взгляды их встретились. Генерал пристально изучал молодого поляка, о котором ему неоднократно докладывали. Янек не выдержал его взгляда, опустил глаза, представив себе, как он выглядит со стороны. Он, конечно, и прежде слышал от «иванов» про «дьявольские очи» Указующего Перста, генерал мог по настроению либо отправить в сырой карцер при шахте, либо возвысить, не объясняя причин. Янек убедился: «кобылка» во многом права.
– Ты, братец, можешь идти! – Указующий Перст кивнул застывшему в дверях подъесаулу.
– Прошу прощения, ваше превосходительство, ради чего, мне бы очень хотелось узнать, ради чего я…и замолчал.
– В этом доме спрашиваю только я! – резко ответил Указующий Перст. Еще раз взглянул в глаза каторжанину. И, наконец, приступил к разговору по существу. – Удивлены приглашением? Теряетесь в догадках, для коих целей вы мне понадобились, да еще приглашению в дом. Перебираете в уме свои провинности?
– Не могу высказать предположения, извините, ваше высокопревосходительство. Зачем я вам понадобился?
Указующий Перст, наслаждаясь своей властью над горделивым поляком, стер легкую усмешку. Ответ Янека, чистосердечие поляка понравились генералу...
Янек полностью пришел в себя. Грозный хозяин каторги уже не казался таким зловещим. Видимо, разгадал таинственность Указующего Перста. Ничего нового.
– Эх, молодость, молодость, – качнул седеющей головой Указующий Перст, – обидно, весьма: властителя огромного каторжного края, человека, наделенного правом казнить и миловать, кстати сказать, человека, который с сочувствием относится к тем, кто живет в темнице, принимают за жалкого дознавателя. Ну, не стану больше вас томить. Все намного проще, чем вы предполагаете. Рождество, как вы знаете, великий праздник и мне хотелось бы развлечь домочадцев, друзей, подчиненных. Живем далеко от белокаменной, но как древние римляне желает не токмо хлеба, но и зрелищ
– Простите, я кажется, к лицедеям не имею никакого отношения. – Янек почувствовал сухость во рту – давний признак острой досады.
– Хочу, чтобы вы меня правильно поняли, – негромко, с достоинством произнес генерал, – я и мои подчиненные не щадя живота своего ради людей, отданных под мою руку. Мы пытаемся найти в каждом отпетом злодее искру Божию, раздуть ее, стараемся вернуть вконец развращенных типов в лоно порядочных людей, достойных граждан империи. А о личной жизни порой забываем.
– Чем могу служить? – сухо спросил Янек.
– Скорый вы, скорый. Ладно, козыри на стол. До меня дошли сведения, будто бы Ян Лещинский, то есть вы, имеет выдающуюся физическую силу. Это, надеюсь, не камерная утка?
– Выдающуюся силу – это, пожалуй, чересчур громко сказано. В детстве и юности, действительно любил железные игры.
– Сильный человек – редкий дар для интеллигентных семей, – не сдержал удовлетворения Указующий Перст, – это весьма преотлично, что вы – исключение из правил.
– Я лично не вижу в том большой радости. – Янек начал огрызаться, переходить в наступление, едва сдерживался, чтобы не нагрубить генералу, зачем только звали, сидят тут в холе и неге, выдумывают чепуху. – Меня норовят посылать на самые тяжкие тюремные уроки, но я не жалуюсь. Вы имели возможность в этом убедиться.
– Лещинский! – нервно дернулась щека генерала. – Отвечайте на мои вопросы – «да», «нет»
– Попробую.
– Я обещал дочери в честь святого праздника устроить нечто вроде циркового представления на Соколином острове. Будет дан фейерверк, на площади, народное гуляние. Вершиной праздника я планирую международную встречу по борьбе, островной бой за звание чемпионов каторги.
– Догадываюсь, на этом празднике я должен с кем-то биться?
Указующий Перст сдвинул густые брови. Он понимал: мальчишка начинает показывать зубки, пытается дерзить. Не отослать ли его в карцер? Или, еще лучше к палачу, в «кандальную»? Генералу вдруг захотелось привычно рявкнуть так, чтобы попятился этот полячишко, но, вспомнив про дочь Лизу, он сдержался и на этот раз. Сказал более миролюбиво:
– Мне это представляется вполне возможным. Встреча международная – Лещинский – Польша – Бова – Россия. Вы, конечно, Бову знаете. В централе отбывает длительный срок заключения бандит, выдающийся бродяга Бова по кличке Королевич. Таких злодеев редко рождает земля, Кстати, вы, конечно, не знакомы с теорией Ломброзо?
– К сожалению, не слышал о таком.
– Ломбразо Чезаре – известный психиатр и криминалист, именно он утверждает, что, согласно его теории в природе существует тип человека-преступника. Его заранее, при рождении, можно отличить от прочих людей по особым признакам. Следовательно, не ожидая преступления, подобных типов необходимо изолировать при рождении от нормального общества. – Указующий Перст, пружиня на носках, прошел по кабинету, не спуская глаз с Янека. – Лично я не сторонник его теории, у меня имеется самостоятельный взгляд на истоки преступности. В одном согласен с итальянцем – достаточно любому сыщику взглянуть на Бову, чтобы понять: перед ним преступник до мозга костей. Беспощадное лицо, глаза отпетого убийцы, без мыслей и чувств, без нервов, спина и грудь покрыты густым волосяным покровом, что, по теории итальянца, является одной из отличительных черт жестокости в человеке.
Чем же он так силен?
– Вы – силач атлет, развили силу с помощью упражнений, а Бова – представляет грубую силищу, явно данную ему дьяволом. И я обязан вас предупредить: вам достанется на орехи, а нужно, чтобы эти орехи достались ему.
– Развлечь близких, – фраза непроизвольно вырвалась у Янека, – что ж, стоит только приказать…
– Батюшка, – неожиданно выступила откуда-то из затемненного угла Лиза, – если человек не желает, то не стоит его неволить, тем более пугать. Может, человек попросту боится повредить здоровье...
До этого момента Янек уже решил, что не станет играть роль шута горохового, потешать разъевшихся мордоворотов. Но после реплики Лизы все в его душе перевернулось, он подумал, что девушка считает его трусом. Чего-чего, но обвинить поляка в трусости, все равно, что отругать мать, назвав ее «курва твоя мама» И он решительно сказал: «Я согласен! Буду бороться!»
БРОНИСЛАВ ПИЛСУДСКИЙ – СКОТНИК
Бронислав никак не мог привыкнуть вставать в пять часов утра, когда над ближней сопкой еще и туман не курился, но, ничего не поделаешь, тюремный урок –серьезное занятие, за которым ревностно следят надзиратели. Ему, как сказал при случайной встрече атаман по кличке Злодей, выпала козырная карта – убирать за коровами на скотном дворе –тепло, светло и гнус не кусает». Однако откуда было знать атаману, какие прелести ждали недавнего студента Санкт-Петербургского университета, молодого человека из древнего литовского рода, чья родословная в летописях шла аж с 13 века.
Ладно бы выгребать навоз за пятью коровами широкой лопатой, эта наука нехитрая, а вот кормить и поить буренок –дело посложнее. Младший надзиратель по кличке Комар, приставленный к хозяйству , был подстать быку Ереме, который то и дело рвал железную цепь и пытался сломать изгородь, чтобы кинуться на первого попавшего человека или животного. Бронислав вскоре узнал подноготную этого ненавистника. Он отбыл каторжный срок пару лет назад и был принят в число надзирателей. Малограмотный, обиженный судьбой, увечный- него рос горб, страстно ненавидел «антиллигентов», коим довелось до каторги учиться, жить в больших светлых городах, любить красивых женщин. И он с садисткой настойчивостью стал «перевоспитывать « Бронислава –постоянно одергивал его, укорял по любому поводу и без повода, зло шутил, глядя на неловкие движения недавнего студента университета.
В тот несчастливый для Бронислава день бык Егорка, как обычно дремал, наклонив лохматую башку. Бронислав сунулся к стойке с лопатой и получил резкий удар, от которого опрокинулся навзнич, на мгновение потерял сознание. А тут, как назло появился Комар. Нет, он не кинулся на помощь поляку, наоборот, ловко взобрался на тугой стежок сена, обычное место, где он устроил наблюдательный пункт за «анталлегентом» и злорадно
потирая ладони, стал глядеть что будет дальше. Однако бык, словно осознав свою вину, стоял над распростертым телом и не предпринимал никаких действий.
Очнувшись, Бронислав поднялся на ноги, прислонился к теплым доскам заплота, вытер рукавом кровь с лица. И почувствовал знакомую с детства боль в душе, когда хотелось броситься в реку, сигануть с обрыва и раз и навсегда свести счеты с этой поганой жизнью. Однако на сей раз Комар окликнул его: «Ну, получил на орехи ? Нештяк. На вас, арестантах, как на бродячих псах все заживает.Иди, попей водицы да бери снова лопату, глянь Маруська сколь говна подвалила., а хочешь и язычком вылизывай.
-Пусть у вас язык отсохнет от таких слов? –не выдержал Бронислав.
-Что ты молвил, государевый преступник? Аль мне показалось?- Комар спрыгнул с примятого сена и угрожающе шагнул к поляку, помахивая витой плеткой.
Трудно сказать, чем бы на сей раз обернулась эта перебранка , только, видимо, Матка Бозка вспомнила о своем униженном католике. В скотный двор вошла здешняя фельдшерица Мария, в которую был по уши влюблен сосед Бронислава по комнате Иван Ювачев, да, по слухам и все надзиратели и даже арестанты Рыковского. Эта красавица, как рассказывал Ювачев,.разочаровалась в своем возлюбленном и решила посвятить жизнь отверженным от мира сего и добровольно приехала на Сахалин, предварительно продав свое имущество и раздав деньги нищим.
Мгновенно оценив обстановку, Мария , не обращая внимания на притихшего Комара, подошла к Брониславу, усадила его на пенек и стала осматривать его голову, затем достала из парусиновой сумки с крестом бинт, пузырек с жидкостью, стала обвязывать голову поляка бинтом, отчего привела в смущение надзирателя, затем участливо проговарила: «Как же вы так, голубчик? Надобно тут быть осторожнее.-обернулась к надзирателю.-а о вас, младший надзиратель Комаров я доложу по инстанции.
-С какой-такой стати? Это не я боднул поляка , это бык Егор, вот этот разбойник!
-Я освобождаю сегодня Пилсудского от уроков, ему нужна медицинская помощь. Идемте, Бронислав.-Мария решительно взяла новоявленного скотника под руку
Они вышли на улицу.. Остановились у крыльца и невольно залюбовались открывшейся панорамой. Вдали серебрилась река, ее полукругом .опоясывала тымовская тайга. Справа, у ручья белели густые заросли курильского бамбучника, словно солдаты в строю. Они прикрывали селение от северного ветра. Мимо шли двое поселенцев, видимо, с рыбалки, на их халатах сверкала рыбья чешуя. А слева, ближе к дороге, что вела в сторону Александровска зеленела сопка. В солнечном свете ее крутые склоны невольно напоминали о воле, которая, казалось, где-то близко, за Татарским проливом.
-Что вы, Бронислав, можете сказать о своем поселении? Наверное, сильно тоскуете по родине? Потерпите, тоска скоро пройдет, найдете и тут дело по душе. У нас тут крайне мало образованных людей–Мария медленно повела Бронислава к деревянным домам Рыковского, что чернели в узкой долине.
-Честно?
-Несомненно.
-Мне более жить не хочется, -неожиданно для себя признался Бронислав, Матка Бозка, как велик мир, как переменчив!-Я учился на первом курсе юридического университета, а потом горячие головы смутили меня заманчивыми идеями самоопределения народов, в частности, Польши и Литовии - моей милой родины. И пошло-поехало: Арест, тюремная камера, суд, моих старших товарищей Ульянова и Шевырева приговорили к смертной казни и вскоре действительно повесили, меня тоже поначалу казнить решили, но государь, спасибо ему за эту милость, заменил казнь 15-ю годами каторги.-Бронислав тяжко вздохнул.- Сидел в «одиночке», в 15 цитадели меня водили по «дороге смерти», а после погрузили в трюм парохода и «прокатили» через два океана из Одессы до Сахалина. И сейчас…Бронислав замолчал, засомневался, стоит ли перед женщиной лишний раз выказывать свою слабость. Снова закружилась голова, тошнота подступила к горлу…Но уже через краткое мгновение стало легче дышать, появилось ощущение, что эта малая исповедь помогла сбросить напряжение…