Осенний каннибализм

Ирма Зарецкая
Юля  поэтизирует секс. Ни за что не назовет член  ***м, а свою любимицу  ****ой.  У Юли все воздушно и красиво. «Я люблю заниматься с тобой любовью» вместо емкого - «Отличная была ебля». Между ног Юли  поющие морские раковины, розовеют  кораллы,  на лепестках канны роса, по весне черри блоссом.
Юля потягивается как кошка. Отбрасывает покрывало с полного дородного тела, на котором резко выделяются незагорелыми треугольниками искусно ощипанный лобок и по-девичьи упругие груди юной Венеры, испорченные разве  что золотыми кольцами пирсинга.  Юля садится на колени к Косте, чтобы вместе есть крымский виноград. Косте не очень нравится приторно-южный виноград, но его вкусно ест Юля.  Что бы она ни ела, все  у нее получается вкусно. А все потому, что кушая, она  получает истинное наслаждение, а  не просто насыщается, делает это без спешки и размеренно, равно как и в любви. Болтая о пустяках,  легко управляется с любым  столовым прибором, тогда как у Кости пальцы деревенеют от всех этих вилочек-ложечек-ножиков. Да и не делал он из еды никогда культа. Юля же  смакует каждый кусочек. Безмятежно медитирует над рибаем, ловко цепляет палочками стеклянную лапшу, выворачивает цепкими ноготками хвостовые плавники креветкам. Облизывает липкие  и такие сладкие после десерта пальчики. Разомлевшая,  румяная, сытая,  мурлычет. Вот такую Юлю Косте самому хочется съесть. Можно даже и без соуса.
 Еще пару бокалов вина, секса на пляже, пино колады, мохито, гринадера, ликера, самопала,  яда, воды морской иль проточной и Юля вся уже состоит из пота, похоти, патоки. Ее бы скорей подмять под себя и …(трахать, трахать, трахать! – зачеркнуто). Оприходовать и так и этак. На разный манер. По-собачьи, по-свински, по-русски. Осязать. Истязать. Терзать. Медленно мучить.  Бить по щекам и губам, до синяков тем,  что только с ней  обретает твердость и силу. Мол, плохая девочка никогда не попадешь в рай. А она будет заливисто хохотать и просить «Дай-дай-дай»! Поливай ее слезами опия, вином, соком граната,  горячим воском,  девственной кровью,  гноем, дерьмом,  рабской слюной, спермой. Все равно останется чистой.  Самому очищаться от скверны, причащаясь меж закинутых на плечи  ног.
- А член-то  у него… -  вздыхает Юля.
Волшебная южная ночь. Свечи. Масла. Бах, играющий что-то из бога. Костя старается. Потеет. Сосредоточенно долбит Юлю.  Шепчет на ушко «киска», «зайка», «солнышко», «мон амур».  Целует везде без разбору, с особой нежностью, пахнущие морем подмышки.  Держится изо всех сил, чтобы раньше времени не спустить.  Юля разочарованно охает под Костиным костлявым пахом. Тоскливо пялится в потолок.  Считает каждую трещинку. По инерции ловит жадным ртом Костины  неловкие пальцы и такой  же нерасторопный ***. Наэлектризованная от макушки до пят Юля хочет любви. Сердце Юли глухо, глупо, твердо. Голова, то  летает в облаках, то бродит по бесконечным тронным залам.  А вот тело – избалованное, искушенное, капризное  тело  хочет настоящей любви.  Любовь видится Юле вариацией картины Дали «Осенний каннибализм».  Посреди Каталонского пляжа два странных существа, мужчина и женщина восседают на комоде.
Вопиюще прекрасные в своем уродстве. Изголодавшиеся, одичавшие от векового одиночества, они  сливаются в варварском поцелуе.  Медленно погружаясь в податливую плоть, любовники живьем пожирают друг друга, но не умирают, а продолжают любить неистово, яростно, исступленно, дико. 
Никогда не меняющие выражения глаза до и после любовного акта смотрят на Костю как на предмет привычный,  полезный, но вполне заменимый.
У Юли появляется девочка. Маникюрша, модистка, массажистка, суфражистка, рабыня, госпожа, живая игрушка, пухлая тушка.
 - Не смей ревновать. Это просто забава.
Юля спускает на девочку  Костины деньги. Если девочка не хочет видеть Юлю, спускает всех собак на Костю. Ломает комедию. Ломает дорогую мебель. Ломается пополам, изображая жертву и палача в одном лице.
Наконец, девочка наскучила, у Юли появляется  мальчик. Фитнес-тренер, водопроводчик,  переводчик с французского,  разговорчивый грузчик, учитель бально-****ьных танцев, друг детства, молочный брат, сосед,  ну очень способный студент, раб, господин, левретка, сопровождающий в кино и театр.
- Я люблю только тебя, а это просто секс, - безмятежно врет Юля. В мелких и совершенно ненужных подробностях описывая,  что хорошо делает мальчик, сколько раз и куда. Иногда Косте кажется, что Юля трахается с киборгом или сама киборг.
Измотанный вечным летом, солнцем, непроходящим стояком,  Костя вынужден участливо слушать,  понимающе кивать, гладить по напряженной спине, утешать ее, бедную-бедную, с ним несчастную. Открывать дверь новым ***м. Провожать в будуар. Вам кофе с сахаром или без?  Когда все уйдут,  подбирать лишь объедки, тогда как  другим достается вкуснейший бисквитный пирог.
А ****а гаденько хихикает: 
- Да ну?
- И это все?
- А дальше чо?
В телефонной трубке,  на каждом углу, за шумным столом, у  барной  стойки, на пляже, даже трупы в городском морге и те знают,  какой он махонький, малюсенький, микроскопический,  ничтожный, жалкий, нищенский,  едва ощутимый,  слабый, игрушечный,  лилипутский,   поросячий, кукольный, крошечный, крохотный, с палец, с булавочную иголку, с ноготок,  с гулькин нос. 
Тревожный и неудовлетворенный  Костя бродит по Черноморскому побережью.  Пьяный натыкается на сонных чаек, коматозных ментов, разговорчивых бомжей и вечно юных портовых шлюх. Угощает всех  семерочным портвейном.  Прижимается плечом к чужой, не очень чистой коже. Впивается в помойку густо накрашенного рта. По-щенячьи мусолит мочку исколотого гвоздиками уха. Мнет сдутые шарики сисек. Задирает платье ночной красавицы, а там «видит то, что искал, а не новые дивные дивы». Криворылая Маша-Даша-Ира-Света-Наташа показывает смешной фокус – пытается надеть губами на полумертвый Костин хрен  клубничный презерватив.
- Дура, смотри, не откуси, - гогочет Костя. Дама же проявляет прыть и прыгает сверху. Скатившись кубарем к блюющему морю, Костя сам начинает блевать. Становится удивительно легко.
А потом была судорожная ебля на песке,  бутылочных осколках, раздавленных морских ракушках, рыбьих хвостах, изжеванных бычках и смятых газетах.
С утра Костя мучается похмельем. Морщась, допивает остатки портвейна. Натягивает сырые трусы. Шарит в поиске сигарет. В карманах голяк.  Маша-Даша-Ира-Света-Наташа все высосала. Прохладный западный ветер приносит злость и скуку.